Орды Подземья: Пером и лютней

Восхитительное ощущение полета моментально сменилось пониманием, что лететь с высоченной башни – совсем не то, что прыгать с тумбочки. Дикин в панике забил крыльями, но силы в них не было, и единственное, что успел бард – провыть заклинание перышка. Когда грозит превращение в лепешку, совершенно не важно, как еще тебя может исказить дикая магия. Но все обошлось: приземление, правда, вышло жестким, но когда Дикин со стоном приподнялся, он все еще чувствовал себя вполне целым кобольдом. Правда, первый же вздох заставил Дикина пожалеть, что из него не вовсе выбило дух, – такая вонь стояла кругом. А то, что захрустело под лапами, заставило Дикина подскочить: даже в кобольдовых пещерах никому не пришло бы в голову устилать пол толстым слоем гниющих остатков и останков. Дикин опасливо огляделся по сторонам. Он очутился в огромном круглом зале с мраморными стенами, в центре которого стоял алтарь. Над головой виднелись остатки хрустального купола – большая часть хрусталя растрескалась или провалилась внутрь, и Дикин сглотнул, представив приземление прямо на осколки. Скорее всего, это был храм, но храм заброшенный и (Дикин вспомнил словечко госпожи Феос) оскверненный. Стараясь не наступать на смердящие трупы, Дикин двинулся по периметру зала, отыскивая выход. Стены были покрыты мозаиками из кусочков зеленого, желтого и красного стекла, яркими и жизнерадостными, но кто-то изуродовал их, измазав кровью и нечистотами. Поверх одной мозаики был намалеван символ – три желтые капли на пурпурном треугольнике, и Дикин икнул от страха. Янтарные слезы Талоны, Матери чумы и чумки! – Не правда ли, Леди яда может быть довольна тем, какие почести я воздал ей? Дикин инстинктивно вжался спиной в стену. К нему неслышно подошел авариэль, худой и грязный, как и остальные в Шаори Фелле. Но если другие выглядели жалостно, то этот – страшно. – Ну правда, впечатляющее зрелище? – с просящей ноткой в голосе произнес авариэль. – Сногшибательно! – подтвердил Дикин, стараясь не дышать носом. Авариэль кивнул, довольный. – Сначала я пытался следовать путем Аэрдри Фэйниа даже в подземельях, но это странно – молить о ветре и чистом воздухе там, где все гниет во тьме. Поэтому я отдал свою верность леди Талоне. Да и Ломилитрар Гниющий звучит куда внушительнее, чем Ломилитрар Парящий. Так что… приветствую тебя, избранный! Жрец наклонился – как показалось Дикину, вовсе не в знак уважения, а чтобы удобней было схватить и потащить. – Дикин никуда не избирался! – как можно тверже заявил кобольд. – Какая разница? – Ломилитрар выглядел искренне удивленным. – Я украсил святилище, подготовил все для игр в честь богини. Ты появился – все, ты жерт… избранный! Сама Талона привела тебя сюда… ааа! Окончание фразы потонуло в вопле, когда Дикин вцепился зубами в схватившую его руку. В пасть как будто хлынула трупная жидкость, и хотя желудки кобольдов переваривают и не такое, Дикин отшатнулся от внезапного приступа тошноты. Живот скрутило, голову бросило в жар, лапы – в холод, и Дикин без сил сполз на пол. Над ним склонилось перекошенное лицо Ломилитрара. – Избранный, избранный – сам выбрал впитать лихорадку Талоны! – прошептал он в полном восторге. – Прими мой дар, Леди яда: да начнется игра! …Может быть, когда-то Дикину и было так же плохо, как сейчас, но раньше ему доводилось в лихорадке только петь и рассказывать сказки мастеру Тимофаррару, а не сражаться на арене. Его словно кидали то в ледяную воду, то в кипяток, оружия при нем не было, а зубы стучали так, что заклинаний было не выговорить. Он забился под алтарь, куда не могли добраться эттеркапы и пауки, но что-то подсказывало Дикину, что его собственная паучительная история подходит к концу. – Ну же, ну же, сражайся, кобольд! Какое неуважение к богине, а ведь ты избранный! – вопил Ломилитрар, но вдруг, как-то странно ойкнув, смолк. – Дикин? – позвала босс, но у него не было сил даже на слабый хрип. – Дикин! Ты меня слышишь? А ну, отзови своих монстров или пусти меня к нему! – Так дела не делаются! – голос жреца звучал визгливо. – Это священный поединок! Сражайся или умри – и только Леди яда определит твою судьбу! – Может быть, если кинуть паукам тебя, она примет и такую жертву? – осведомился Вален. – Никто больше не может попасть на арену, пока не кончится божественная игра! Только леди Талона определит, достоин ли кобольд жить – не я, не вы, никто! – Ломилитрар вновь ойкал от боли, но голос его звучал с прежней непреклонностью. Итак, никто не поможет Дикину, даже босс. Кобольд свернулся калачиком и представил, как тихо-мирно помирает, но озноб мешал сосредоточиться на этой мысли. – Дикин, – вновь позвала госпожа Феос. – Дикин, мой хороший, ты же дракон. Пожалуйста, не сдавайся. Мы где только ни выживали, давай, попробуй выжить снова! Дикину не хотелось огорчать босса, но драконом сейчас он себя не чувствовал вот прям совсем. И зажечь огонь внутри не получалось: Дикин кашлял, сопел, стучал зубами, но вот чихнуть даже дымом не мог. Дикин пытался думать о драконах, но ему то мерещился мастер Тимофаррар – мертвый, страшный, освежеванный, то сэр Танарель и зеркало в Подгорье. Паладин нехорошо улыбался, и Дикин напоминал себе, что в поясе спрятан чихательный порошок, поэтому пусть только сэр Танарель попробует… Слабой лапой Дикин дотянулся до пояса, пощупал – и правда, хрустящий пакетик еще был там. Под алтарем имелось не так уж много места даже для кобольда, и Дикин не раз ударился головой, ободрал затылок и локти, прежде чем перевернулся на живот. Тут же ему пришла в голову новая страшная мысль: а если он чихнет прямо под алтарем и поджарит сам себя? Но быстро высунуться наружу и не быть съеденным… Теперь зубы Дикина стучали не только от лихорадки. Он подполз чуть-чуть ближе к лапам и щелкающим челюстям и, зажмурившись, нюхнул из пакетика. Это ощущение не имело ничего общего с прежним приятным щекотанием где-то в горле – Дикин словно поджог себя изнутри. Он инстинктивно вскинул голову и ударился затылком, упал – и ударился подбородком о каменный пол, и сил терпеть не осталось. Дикин чихнул. Привели его в чувство соленые капли на обожженной морде. Госпожа Феос держала его на руках, и по ее щекам катились слезы. Дикину хотелось сказать, чтобы босс не пыталась его баюкать, иначе его точно стошнит перед смертью, но тут в поле зрения появились рогатая башка и рука козлюки. Он не плакал и держал пузырек с прозрачной жидкостью, содержимое которого и влил Дикину в рот, без всяких церемоний разжав зубы. Вкус был ужасный, как будто настой из вонючих носков, но почему-то Дикину сразу стало легко и хорошо, и умирать тоже перехотелось. Теперь перед его глазами маячил еще и Ломилитрар. – Прекрасный опыт, не правда ли? – жизнерадостно заявил жрец. – То, что не убивает нас, делает только сильнее, а выживает не самый сильный, а самый приспособленный… Вален развернулся, и его кулачище вписался аккурат в скулу Ломилитрара. Без единого звука жрец рухнул, как подрубленная жердь, а Дикин с чувством некоторого удовлетворения вновь потерял сознание.

* * *

В общем-то, после противоядия Дикин вполне мог идти сам, но тогда бы госпожа Феос перестала нянчиться с ним, а этого совершенно не хотелось. Поэтому Дикин постарался как можно убедительнее вздыхать и закатывать глаза, чтобы подольше остаться на руках босса. – Вы действительно привязаны к этому болтливому хвосту, – сказал козлюка. – И почему вас это удивляет? Он мой боевой товарищ, мы через многое с ним прошли. А если говорить о хвостах, то у вас, как бы, тоже… Босс реально была на взводе: обычно она очень старалась сделать вид, что не замечает ни хвостов, ни рогов, ни клыков, ни чешуи, только прекрасную душу. Вален кашлянул. – Ну, я не имел в виду… У дроу есть кобольды-рабы, и они, в общем-то, агрессивные, неумные создания, которые вечно грызутся даже между собой. – И причем тут Дикин? В голосе босса прозвучал такой упрек, что Дикин едва не рассмеялся от радости вместо того, чтобы драматично простонать. Он только чуть-чуть приоткрыл глаз, чтобы убедиться – козлюка и впрямь стал похож на свеклу с рогами. – Я… на самом деле, миледи, я хотел сказать, что рад, что малек остался жив. Не знаю, почему меня понесло не туда. – Понимаю, – после паузы произнесла госпожа Феос, – почему-то трудно признать вслух, что переживаешь. – Я не… Да. Когда умирают даже такие мальки, это… непросто видеть. Как думаете, он оклемается? – Думаю, он уже подслушивает нас в оба уха, – сказала босс. Однако драматично восстать из мертвых Дикину не пришлось: госпоже Феос и Валену пришлось отвлечься на новую – старую – фигуру. Вполне по-людски сопя и отдуваясь, большими скачками к ним несся крысомаг Петир. Усевшись на задние лапы, он сокрушенно всплеснул передними. – Ох, неужели это… Бедняжка, бедняжка! Он сильно пострадал? А что с моей башней? У меня было несколько целительных зелий, но я их отдал ее величеству… Джонас не сотворил с моим телом чего-нибудь ужасного? – Королева Шаори жива? – пискнул Дикин, поднимаясь на руках босса. – Про башню, думаю, ты нам должен рассказывать, грызун! Вален поднял крыса за шкирку тем же жестом, что и давеча Ломилитрар – Дикина, и бард меланхолично задумался над тем, как по-разному воспринимается одно и то же пренебрежение чужим личным пространством. Петир забился в хватке тифлинга, но не смог ни вывернуться, ни укусить, а потому обреченно обвис – даже гибкий хвост теперь болтался, как веревка висельника. – Я… я же рассказал вам все, что знаю! Даже то, чего не выдал дроу! И раз вы до сих пор живы, этим вы обязаны мне! – Что за дела у тебя были с королевой и с зеркалом? – Вален поднял крыса чуть повыше, чтобы смотреть в глаза. – Зачем в башне казематы для нежити? Твой фамилиар твердил, что должен извлечь какую-то магию из зеркала, чтобы спасти королеву, и вряд ли природная крыса додумалась бы до такого, не будь у нее хозяйского примера перед глазами! – Ах да… Я, знаете ли, помнил об этом, но потом забыл… туман перед глазами, падение с небес, превращение в крысу… это так… нервирует… Да, ее величество приходила ко мне советоваться незадолго до… Бедная девочка! Что же ее тревожило? Что-то связанное с неистовостью, то есть с одержимостью? Ах, какой же у нее был румянец, ммм! Кажется, она как раз начала прихварывать… – Ты проводил какие-то эксперименты с зеркалом? – с нажимом спросила госпожа Феос. – Может быть, ты его и разбил? – Нет! Клянусь маховыми перьями Аэрдри Фэйниа, я тут не причем! Да, я пробовал… пробовал разорвать связь королевы с зеркалом! Оно проклято. Те, кто пользуются им слишком часто, чахнут на глазах. Может быть, без всякой магии, просто, сами понимаете, недостаток движения и свежего воздуха, отсутствие интереса к реальной жизни… Я экспериментировал на трупах, пытался привязать к зеркалу кого-то из них… да простит меня богиня, даже поднял из мертвых троюродного прадеда ее величества! Надеялся на голос крови… Но это не так работает. Зависимость формируется только у живого. В общем… я ничем не смог помочь. Королева забрала зеркало. – И чем же кончилось дело? – спросила госпожа Феос. – Ничем!.. Я как раз собирался лечь спать после бессонной ночи, подошел к окну, чтобы полюбоваться рассветом, и тут вдруг… осколок… просто взял и влетел в мое окно! А дальше вы знаете. Но, по крайней мере, королева жива и здорова. Да, несколько раздражительна, но хотя бы не выглядит такой печальной, когда приходила ко мне советоваться по поводу зеркала, бедняжка. Ах, и почему мне казалось более важным приступить поскорее к моему восьмидесятому труду, а не приглядеться ближе к этим милейшим глазкам… Да что же это такое?! Бормотание Петира сделалось совсем неразборчивым, а потом и вовсе затихло. Глаза потухли, усы опустились. Наверное, если бы крысы могли плакать, он бы расплакался. Вален заколебался, но все же опустил Петира на землю. – Ты знаешь, где найти королеву?

* * *

Пещерка выглядела даже мило. Здесь тоже было сыро, но сбегавший по стене водопадик шумел вполне умиротворяюще, а на темной воде покачивались цветущие кувшинки. Да и королева Шаори, растянувшаяся на большом плоском камне, выглядела лучше большинства своих подданных. Ее серебристые волосы были обрезаны коротко и неровно, мешковатая туника сменила королевские одеяния, но леди-авариэль не выглядела ни грязной, ни истощенной. Только очень сердитой. – Опять визитеры! – Ее резкий высокий голос напоминал о криках лебедя. – Спасения от вас нет! Не видите, я занята? – А чем? – Дикин не увидел в пещере ни книг, ни инструментов, чем ее величество могла бы себя занять. – Ничем! Разве не это истинно королевское занятие – ничем себя не утруждать? – Нам просто нужны кое-какие ответы, – примирительно сказала госпожа Феос. – Ответы! Все хотят от королевы ответов! «Шаори, как лучше сделать это? Шаори, как нам получить то?» Почему никто не приходит ко мне за вопросами? «А если мне грустно? А если я не хочу ничего решать?» Но это ни-ко-му не интересно! Дикин озадаченно разглядывал Шаори. Было что-то неестественное в ее капризных восклицаниях, и в том, как упорно она отводила глаза. Кажется, леди-авариэль нервничала. – Но ведь теперь ничего нет, – заметила госпожа Феос. – Ни королевства, ни подданных, ни зеркала. И вновь Шаори отвела взгляд, будто пытаясь собраться с мыслями. – Но вот же, начинается! Сначала этот настырный Петир! Теперь вы! Скоро все… все станет по-прежнему, – ее голос прозвучал совсем визгливо. – И каким же образом? – поинтересовался Вален. – Королева нам врет, да? – спросил разочарованный Дикин. Он и ойкнуть не успел, как в руке Шаори появился нож – правда, держала она его так, словно собиралась ударить себя, а не кого-то еще. – Хватит притворяться. Я знаю, это он послал вас. Хочет вернуть меня… сделать так, как было. А я… я не пойду! Лучше так, чем как раньше! Лучше умереть сейчас, чем… Дикин не стал дожидаться, когда голос Шаори поднимется до самой драматической истеричной ноты, и швырнул ей в лицо остатки чихательного порошка. Стараясь не помять крылья, они скрутили Шаори по рукам и ногам, чтобы она никому случайно не навредила, и теперь королева сосиской лежала на полу, без перерыва рыдая и чихая. Дикин попытался протереть ей лицо мокрой тряпкой, но едва уберег руку от королевских зубов. Госпожа Феос отыскала в своем рюкзаке капли с пряным запахом, вроде как успокаивающие, но они тоже не слишком помогли. – Есть одно верное средство, – Вален выглядел смущенным, – не то что бы мне нравилось бить безоружных и связанных женщин, но… – Да, мне проще будет это сделать, – вздохнула госпожа Феос и закатила королеве оплеуху. В пещере вдруг стало очень тихо. Шаори все еще хлюпала носом, но ее взгляд наконец-то сделался осмысленным. – А теперь, наверное, давайте сначала, – сказала босс, – нам нужно знать, что здесь происходит, а не потащить вас на казнь, или на пытки, или чего там вы боитесь. – И как же одно возможно без другого? Вас прислал Элисид. Он хочет вернуть меня во дворец. – Шут считает вас погибшей. – Считает? – тихий изумленный смешок Шаори снова перешел в истерическое повизгивание. – Он видел, как я уходила! Он предупредил, что не перестанет следить за мной через свой осколок зеркала! Он хочет снять проклятье с города – и вернуть его мне! – Это не Халастер проклял Шаори Фелл, – очень спокойно сказал Вален, – а его королева. Глаза Шаори стали совсем пустыми. – Халастер подсказал мне выход. Я увидела в зеркале, как он разбивает свой телескоп, и… Королевская семья служит Шаори Феллу своими жизнями в самом буквальном смысле. Предупреждаем опасности, ищем добрые знаки… вся наша жизнь проходит над зеркалом. Моя мать умерла родами, а я едва ли протяну столько, чтобы родить наследника. Как только зеркало будет собрано, и мы вернемся в Затерянные вершины, все вернется на круги своя. – И что же тогда будет с зеркалом? С вашим городом? – спросила госпожа Феос. – Просто найдут другую Шаори для зеркала. Это не имя, просто титул. Моя семья правила в Шаори Фелле три поколения – очень для нас долго. – Дикин не понимает… королеве совсем не жалко своих подданных? Дикину кое-что понравилось в городе… тут скамеечки бегают… но красивые птички передохли, и драуки едят авариэлей, а авариэли воняют и бормочут всякую чушь. Дикин думает, тут скоро все помрут и будут гнить в храме Талоны. – Они всю жизнь пользовались мной и воспринимали это как должное. Зачем мне это надо? Я хочу, чтобы от меня ничего не зависело! Это делает тебя беспомощной, когда надо заботиться о других, и свободной, если нужно думать только о себе. – Но ведь вы не стали свободной в Подземье, вы тут просто не выживете, – попыталась объяснить госпожа Феос, но Шаори только прикрыла глаза и мотала головой, а по ее щекам текли слезы. Вален взвалил королеву себе на плечо. – Шут затеял это дело – пусть шут и разбирается. Петир, дожидавшийся их возле пещеры, даже закрыл лапами глаза при виде такого неуважения к королевскому величеству, но ничего не сказал. Да и не он один топтался возле выхода: здесь же оказался и Ломилитрар, еще более потрепанный, чем раньше, с роскошным кровоподтеком во всю щеку. Вален зыркнул на него, словно прикидывая, не добавить ли, и жрец шарахнулся назад, но не обратился в бегство. – Придя в себя, я обнаружил, что так и не вознаградил избранника Талоны за победу… – Просто уйди с глаз долой, приятель, – посоветовал Вален, но Дикину все же стало любопытно. Он был крутой дракон, босс стояла рядом, козлюка был хмур и свиреп – уже ничего страшного не могло случиться. – Мммм, Дикин выиграл что-то дохлое или ядовитое? – После испытания я совершал уборку в святилище и нашел вот это, – в протянутой ладони жреца лежали два темных осколка зачарованного зеркала. – Мать чумы шепнула мне: «Отдай их избраннику!», и я повинуюсь ее приказу.

* * *

За время их отсутствия в тронном зале произошли определенные изменения. Во-первых, у стены теперь стояла пустая оправа зеркала – очень простая и не такая уж большая, как представлялось Дикину. Во-вторых, тут появилось полдюжины дроу такого зверского вида, что даже их безумная товарка только испуганно поглядывала на них из угла. Дроу немедленно шагнули к Валену и боссу, Вален и босс немедленно шагнули к ним, но Элисид звонко хлопнул в ладоши. – Смею напомнить, что на зал все еще наложены умиротворяющие чары, и так будет продолжаться до тех пор, пока зеркало не будет собрано до предпоследнего кусочка. Так что подождите, достопочтенная Сабаль, и вы, ее многоуважаемые противники: ваше сражение еще впереди. Предводительница дроу, чем-то похожая на леди Натирру, только свирепая и вся в красном, скривилась. – Может быть, будет проще выволочь тебя из зала, шут, чем играть в твои игры? – Может быть, и проще, достопочтенная Сабаль, но совершенно бесполезно: только я, вот этими самыми живыми руками, могу собрать зеркало. Вы же не хотите, чтобы ваш путь испытаний, ваши потери ни к чему не привели? Дроу неохотно отступила. Элисид тоже изменился – он и раньше был грустным, а теперь выглядел совсем потерянным. Эти самые живые руки заметно тряслись, на лбу выступила испарина. И быстрый взгляд, брошенный на королеву Шаори, которую Вален бесцеремонно сгрузил прямо на пол, был не сердитым и не довольным – просто печальным. Тем не менее, шут снова хлопнул в ладоши, и все колокольчики на его одеянии весело зазвенели. – Ваши осколки, господа! И тут Дикину пришла в голову мысль, и он даже растерялся, что не подумал об этом раньше. – А если все станет на свои места, это значит, что и Элисид станет на свое место? Превратится в дурачка? Руки Элисида задрожали еще сильнее, так что ему пришлось отвлечься от пересчитывания осколков, но он со спокойной улыбкой кивнул: – Именно так. – И Элисиду хочется этого? – Ох, приятель, что такое «хочется»? Какой прок быть мудрецом в мертвом городе? Да и восстановленный Шаори Фелл уже не будет прежним. Столько горя, столько потерь… не хотел бы я иметь с этим дело в своем уме. – Но Элисид может уйти с нами. – И всегда помнить, что все, кого еще можно спасти, погибли из-за меня? Боюсь, от этого я спячу еще быстрее. – Но королева же так сделала… Сабаль нетерпеливо хлопнула ладонью по бедру. – Чего ты там копаешься, шут? – Рветесь в бой, моя госпожа? Сейчас-сейчас, лучше потратьте это время на моральную подготовку! – Элисид закончил выкладывать осколки перед рамой. Дикину достался только один мимолетный взгляд. – Ты думаешь, королева получила то, что ей хотелось? Больше он не обращал на Дикина внимания, да и кобольд отступил назад, чтобы случайно не взглянуть в жутковатую темную глубину зеркальных осколков. Элисид работал проворно и сосредоточенно, один за другим вставляя осколки в оправу. Первый из них был угольно-черным, но с каждым следующим зеркало немного светлело, пока его поверхность не стала серебристой, только все еще ничего не отражала. С предпоследним осколком в руке шут обернулся к почтеннейшей публике. Краска на его лице размылась от пота, но ухмылка Элисида по-прежнему казалась нарисованной. – Ну что же, дамы и господа! Вместе с этим кусочком стекла я снимаю чары… и пусть победит тот, кому это нужнее всего! Дикин вдруг вспомнил Ломилитрара, и вдоль хребта прошел леденяще-обжигающий озноб, как от лихорадки Талоны. И этот осколок встал на место; послышался тихий гул, от которого затряслись висюльки на хрустальных люстрах и задрожала плетеная мебель. А потом все прочие звуки потонули в криках и звоне оружия.

* * *

Обожженная вражеским заклинанием лапа горела так, что слезы на глазах выступали, но Дикин, как мужественный воин, крепился и не просил целительного зелья. Оно явно было нужнее боссу, чье лицо было разрисовано странными узорами из крови и пота, и хромающему козлюке, такому же заторможенному и красноглазому, как после первой битвы с дроу, – он снова поехал крышей, молотя врагов своим цепом. Кроме того, Дикин боялся отвести взгляд от Элисида даже для того, чтобы сделать глоток. Позванивая колокольчиками, шут прохаживался между трупов и не морщился, когда его мягкие сапожки хлюпали по крови. Он даже останавливался, чтобы в подробностях разглядеть особо впечатляющую работу меча и цепа. – Сколько трупов, – задумчиво сказал шут, – сколько грязи. Жаль, дворцовый этикет не позволит сохранить эти следы на память. – Чего ты ждешь, Элисид? – Королева, забившаяся в угол во время боя, теперь гордо выпрямилась – насколько позволяли связанные руки и ноги, конечно. – Давай, поступай правильно. Обещаю тебе, этот зал будет служить вечным напоминанием о безумии, гордыни и жестокости. – Ваше величество, я боюсь, вы будете слишком заняты реальным восстановлением города, чтобы отвлекаться на подобные нравоучительные глупости. Только самые дикие племена украшают свои жилища останками врагов, и только дураки убеждают себя, что эти напоминания чему-то учат. Кажется, я уже потихоньку становлюсь собой? – хохотнул шут. – В самом деле, ты чего-то ждешь? – Госпожа Феос прекратила ощупывать задетый кистенем Сабаль бок. – Может, Элисиду нужен какой-нибудь особенный ингредиент для заклинания? – осторожно предположил Дикин. – Например, кровь и кишки победителей? – О нет, больше никакой крови. Я просто тяну время, – шут развел руками, – пользуюсь возможностью подумать, пока еще это возможно. – Наказать меня, – уточнила Шаори. – «Поступить правильно»: вы ведь сами так сказали, моя королева, – поправил Элисид. Его руки почти не дрожали, когда он вертел в руках последний осколок. – Надо же, форма, размер – как есть гадательная карта… – Так что нужно сделать? – теперь босс глядела на Элисида так же настороженно, как и сам Дикин. – Я должна вставить последний осколок и посмотреться в зеркало, чтобы оно запомнило меня. Помогите мне встать, – Шаори завозилась на полу, – и развяжите мне руки. Я не сбегу, не буду отбиваться или как-то еще вести себя недостойно. – Особенно если от этого не будет никакого толку, – не очень-то дружелюбно заметил Вален. Он уже хотел поставить королеву на ноги, когда шут остановил его неожиданно властным жестом. – Нет, это лишнее. Если подумать, карта королевы уже разыграна и бита. Она, так сказать, презрела свои обязанности, погрузила свой народ в пучину бедствий… Если кто-нибудь – например, архимаг – сложит два и два, ему ведь недолго оставаться сластолюбивым бездельником, – Шаори будет низложена. А низложенная королева все равно что мертва. – Что ты задумал, Элисид? – голос королевы дрогнул, и госпожа Феос встала между ними на тот случай, если шут замыслил недоброе. Но Элисид даже не двинулся с места, вновь задумчиво разглядывая осколок. – Всегда находится новая или новый Шаори, верно? Так почему бы шуту не разыграть свою карту? Прощай, королева, да здравствует король! – Ох, Элисид… – почему-то с нежностью и облегчением вздохнула Шаори, и Дикин вдруг понял. – Элисид станет не просто дураком, но еще и проклятым дураком? – Дураком в квадрате, – подтвердил шут. – Видите ли, от умников с зеркалом Шаори Феллу не вышло никакой пользы, поэтому пусть в него смотрится тот, у кого мозгов не хватит им воспользоваться. А лучше… лучше обманите дурачка, отнимите у него блестяшку, пока не доигрался. Наше соглашение по-прежнему в силе. – И как это отразится на тебе? Проклятье не будет убивать тебя на расстоянии? – нерешительно спросила госпожа Феос. – Да какая разница? Всегда кто-то умирает, – Элисид пожал плечами, – здоровье, не в пример мозгам, у меня всегда было крепкое. А вы тем временем разберетесь с врагами или выручите за ценный артефакт кучу денег. А ее, – он взглянул на Шаори, – вы не судите слишком строго. Королева разбила зеркало в отчаянии, а потом на нее тоже повлияли разлетевшиеся осколки. Она всегда была хорошей и доброй правительницей. – Ты храбр, малыш, – просто сказал Вален. Элисид только рукой махнул. Дикин открыл пасть, но почему-то не смог произнести ни звука, и госпожа Феос тоже молчала. Они наблюдали за тем, как шут все той же легкой походкой, под звон бубенчиков, подошел к зеркалу и приложил последний осколок к пустующему месту. – Говорят, карта шута обещает удивительные новые возможности, – пробормотал Элисид. – Как устоять перед возможностью проверить это? И нажал на кусочек стекла. Вновь послышался гул, от которого завибрировали даже зубы в Дикиновой пасти, но теперь он становился громче и громче, а потом вспыхнул ослепительно яркий свет. Дикин вспомнил, как отрывался от земли летучий город Андертайд, но Шаори Фелл отправлялся в полет уже без них. Светящаяся воронка наверху засасывала предметы, куски зданий, авариэлей. Дикину показалось, он разглядел необыкновенно красивую леди со стопкой обгоревших книг, сухопарого волшебника, нежно прижавшего к груди огромную крысу, жреца с кротким лицом… Только драуки валились с высоты и смачно шлепались на камни. Потом яркий свет сменился теплым золотистым сиянием, в котором парили колонны, трон и почему-то скамеечка для ног. Они подрагивали, готовые тоже вознестись к небесам, но кто-то или что-то удерживало их на месте. Может быть, расправившая плечи и крылья королева Шаори, с лица которой исчезло брюзгливо-испуганное выражение. А может быть, сидящий у ее ног шут, беспечно игравший с маленьким зеркалом. Хихикая и высовывая кончик языка, он ловил солнечных зайчиков. – Благодарю вас за спасение моего народа, чужеземцы, – королева слегка наклонила красивую среброволосую голову, – Шаори Фелл возвращается в Затерянные Вершины. Думаю, самое меньшее, что я могу сделать для вас, это соблюсти вашу договоренность с Элисидом. Королева Шаори была прекрасна. Сияние исходило от ее голубых глаз, пышных волос и нежной кожи, потрепанную тунику сменило золотисто-зеленое платье, расшитое множеством хрустальных капелек. Но почему-то взгляд Дикина все время обращался не к ней, а к бормочущему, надувающему губы шуту. Королева легко выхватила зеркало из чумазого кулачка и протянула его госпоже Феос. – А что же будет с ним? – босс тоже не могла оторвать взгляд от Элисида. Шут захныкал, оглядываясь по сторонам в поисках потерянной игрушки. В уголке его рта повисла нитка слюны. – У него будет самое лучшее. Мягкая постель, вкусная еда, все игрушки, которые он захочет. Ничего другого он и не сможет пожелать или оценить. – Да-да, – госпожа Феос медленно протянула руку и забрала зеркало. – Конечно. Элисид продолжал хныкать. Королева вырвала из своего крыла блестящее гладкое перо, и шут принялся забавляться им с той же бездумной увлеченностью. Но когда его пустой взгляд мимоходом скользнул по Дикину, барду почудилось в нем что-то вроде сожаления. И холодный отблеск зачарованного стекла.