Орды Подземья: Пером и лютней

      Немногие знакомые Дикину призраки отличались приятным видом, но на Глоигнара больно было смотреть. Он все время мерцал и вспыхивал, так что призрачная плоть то сползала с призрачных костей, то нарастала снова. От каждой резкой вспышки слезы наворачивались на глаза, и Дикин долго-долго тер их кулаками, так что не только Глоигнар, но и все вокруг становилось дрожащим и расплывчатым.       — Да отвернитесь, не мучайте себя! — наконец вздохнул призрак. — Я предпочту, чтобы слезы в ваших глазах были вызваны сочувствием к страдальцу, а не его жалким видом. Знайте же, что на этом самом месте Алсигард оборвал мое существование. Не говорю — «убил», ибо это слово не отражает и сотой доли его новаторского подхода к уничтожению живого существа. Если бы речь шла не обо мне, я бы нашел весьма любопытным распыление духа сразу в трех планах — материальном, духовном и астральном…       Глоигнар мог быть сколь угодно новаторским по своей природе, но в остальном он оставался призраком старомодным — словоохотливым и велеречивым. Дикин с тревогой взглянул на чихнувшую госпожу Феос. Ее щеки порозовели после снадобья Валена, но с волос по-прежнему скатывались капли, и одеяло, в которое она куталась, отсырело. Ей явно стоило переодеться, но у Глоигнара наверняка и в мыслях не было распрощаться, не попотчевав слушателей пространным рассказом о своих бедствиях.       — Спасибо огромное, что не дали совершиться другому убийству, –предприняла робкую попытку отвязаться от Глоигнара госпожа Феос, но тот, конечно же, не отстал.       Дикин быстренько перебрал в памяти несколько неприятных вещей: неблагодарных слушателей, корыстных издателей, кляксу посредине волнующей сцены и, ощутив в горле клокотание сердитого огня, осторожно дыхнул в спину босса, чтобы чуток ее просушить. Запахло паленой шерстью, и госпожа Феос, подобрав одеяло, кинула на Дикина неодобрительный взгляд.       — Скитаться над этими водами — единственное мое занятие, ибо ни утешением, ни развлечением назвать его невозможно, — зачастил призрак, — поэтому прошу простить, что я стал невольным свидетелем вашего с господином тифлингом разговора… Но имя Алсигарда было произнесено, равно как и озвучено желание явить големам их создателя…       Все, кроме Глоигнара, одновременно поглядели вверх, выискивая шпионов-големышей. Призрак озадаченно приумолк, но сообразил, в чем дело, и совсем по-живому махнул рукой:       — Да забудьте про големов! Они созданы по образу и подобию Алсигарда, то есть так же, как он, смотрят сквозь меня и пропускают мимо ушей все мои слова.       — Я больше доверяю старому доброму заклинанию тишины, — сказал Вален. — Колдани-ка, малек.       — Ах, магия! Хотел бы я вновь почувствовать себя пауком на нитях божественного плетения! — простонал Глоигнар, с жадностью наблюдая за сотворением заклятья. — Знаете, я ведь был подмастерьем Алсигарда: молодой, жадный до знаний, не слишком озабоченный чистотой их источника… Но в свое оправдание могу сказать, что ум Алсигарда в ту пор был столь же величав, сколь шатким являлся его рассудок. Идея создать совершенного голема захватила его полностью. Вначале Алсигард захотел удалиться в уединенную башню, дабы ничто не отвлекало его от опытов, потом и та показалась ему недостаточно безопасной. Чем сильнее становилось его безумие, тем глубже погружались мы под землю, оставляя за собой плоды творческих провалов, пока не достигли абсолютного дна. Рассудок Алсигарда не выдержал стольких неудач. Он заявил, что по моей вине невозможно докопаться до центра Абер-Торила, что я сговорился с крысами и плесенью, чтобы они портили его бумаги, и что мои живые эманации дурно влияют на големов! Эту проблему он и поспешил решить…       Глоигнар сник, снова сжался до размеров шарика, из которого донесся глухой голос:       — Тем не менее, я все еще мог наблюдать. На моих глазах Алсигард спустился в лабораторию под этими скалами, где скрыл самое ценное свое оборудование. Я знаю слово, которым он запечатал за собой дверь. И… вы понимаете, что мои сведения могут обернуться кое-какой выгодой для вас?       — Допустим, — спокойно сказал Вален. — Но ты ведь тоже ищешь выгоду?       Глоигнар стремительно вернул дуэргарскую форму, и Дикин ойкнул: в пустых глазницах призрака сгустилась тьма, зубы злобно ощерились.       — Месть? — прошипел он, словно пробуя это слово на вкус. — Нет… нет, пожалуй. Мне нужно спасение! Когда Алсигард распылил меня, то привязал мои рассредоточенные на планах части к волшебному камню — кристаллу души, который взял с собой. Если вы принесете его мне, я наконец-то смогу уйти отсюда!       — Ммм, а Создатель не обидится, если мы придем его грабить, и не захочет оборвать нам уши?       Глоигнар пренебрежительно хмыкнул.       — Сколько Алсигард мог прожить затворником, со всей своей магией? Пятьдесят лет, сто? Он и тогда был тучным стариком с одышкой и больными ногами. Алсигард давно мертв, разложился, истлел! Но если вы заберете то, что от него осталось, и бросите перед големами, чтобы те увидели, во что превратилось их божество…       — То есть оскверним останки? — очень напряженным тоном спросила госпожа Феос.       — Старые кости злобного психа, — уточнил Вален.       — Это никогда хорошим не кончается. Никогда, — сказала босс мрачно, с пророческой убежденностью.       — Вот уж не думал, что вы настолько суеверны.       — У меня большой и неприятный опыт.       — У моего цепа тоже.       — Ваш цеп, видимо, ни разу не проклинали на вечные муки, или же он не сумел рассказать вам об этом! — госпожа Феос начинала заводиться.       Дикин разрывался пополам: вроде и стоило поддержать босса против козлюки, и в то же время идея была неплоха.       — Мммм… а если босс отвернется, а Вален с Дикином тем временем осквернят их сами? Дикин читал, как целое войско разбежалось, когда на поле боя кинули мешок с разрубленным телом предводителя… ммм, правда, тот оказался демоном-лордом, и его кусочки полезли обратно на врагов и всех загрызли…       — Вот видишь! — заявила госпожа Феос так победоносно, словно надеялась этим поставить точку не только в разговоре, но и во всей истории с големами.       Вален сердито щелкнул хвостом и повернулся к Глоигнару.       — Скажи-ка, глубокоуважаемый: среди ценностей, которые Алсигард забрал с собой, была панель управления големами?       — О, разумеется! Я видел, как голем, называющий себя Агхаазом, сгибался под тяжестью этой ноши. Лишнее подтверждение тому, что Алсигард давно мертв: с его-то тягой к совершенству он или уничтожил бы свои пробы пера или натравил их на последние свои неудачи — этих… этих марионеток!       Глоигнар вложил столько снобизма в последнее слово, что оно прозвучало хуже ругательства. Госпоже Феос даже захотелось вступиться за големов:       — Но ведь, кажется, они вполне разумны, как того и хотел Алсигард? Может быть, в определенных пределах, но все-таки… Та же Меррон. Если я правильно понимаю, по замыслу Алсигарда, металлические големы — рыцари в сверкающих доспехах, лишенные коварства. Но Меррон не настолько доверчива, как Феррон, или внушаема, как Аррон. Она с первого взгляда посчитала нас угрозой и попыталась избавиться от меня — довольно подло — как только ей представилась возможность… Кстати, куда она делась?       — Убежала по руслу реки, вопя и стеная. За ней это водится. О, если бы знали вы, сколько я выслушал ее сетований с этого утеса! Она имеет привычку изливать природе свою душу, жалуясь на безразличие Феррона и его преданность отвратительной Крииз. Вот что бы ей не рассказать о своих чувствах ему самому, как вроде бы поступают все живые создания?       — У живых тоже не все настолько просто, когда дело касается чувств, — заметила госпожа Феос.       Глоигнар фыркнул, чуть не распылив себя на облако сверкающей пыли.       — Если вам так хочется думать! Но помните — любое создание отражает своего создателя, и каждый из големов несет в себе разве что частицу безумия Алсигарда. На вашем месте, я бы поискал способ избавиться от них всех, а то мало ли кому еще не понравятся ваши живые эманации… Ну так что — мы заключили соглашение?       — Панель управления големами, — напомнил боссу Вален.       Госпожа Феос вздохнула.       — Давайте попробуем просто отключить с нее голема-сборщика, не связываясь с мертвецами. Пожалуйста?       — Хорошо, это будет нашим последним средством, — терпеливо сказал Вален. — Не забывайте, даже если мы отключим сборщика, нам еще надо будет пройти мимо сотен големов, которые искренне уверены, что мы обязаны решить за них их проблемы. Нам бы пригодился козырь в рукаве.       — Может быть, Алсигард взял с собой еще что-нибудь полезное? — предположила госпожа Феос. За что ее Дикин уважал, так это за умение находить компромиссы: если трогать мертвые кости было нехорошо, то немножко помародерствовать вокруг них — в самый раз.       — Мы согласны! — пискнул Дикин, пока босс не передумала.       — Клянетесь?       — Даю слово, — сказал Вален.       — Вы ни с чем не спутаете кристалл души: это маленький серый камешек, похожий на ограненный завиток дыма. Даже воздух вокруг него дрожит, как от горячих испарений. У Алсигарда их была целая коробка, но только мой он успел заполнить. Теперь же вы должны вернуться, откуда пришли, и выйти в следующий зал, а там свернуть в первый коридор направо…       Дикин застрочил карандашом в блокнотике, чтобы не запутаться в поворотах.       — …Лестница вниз о десяти ступенях ознаменует, что вы на верном пути, — закончил Глоигнар. — За дверью будут поджидать два мифриловых голема невиданной мощи, поэтому, чтобы ее открыть и усыпить охрану, прошепчите в замочную скважину волшебное слово, которым Алсигард защищал самое дорогое. Слово это — «Драгисла».       — Просто «Алсигард» наоборот? — недоверчиво уточнил Дикин.       Призрак развел руками:       — Гениальность Алсигарда лежала исключительно в области големостроения. Ну… а теперь вы отправитесь наконец за кристаллом души? Я уже сейчас с таким нетерпением ожидаю вашего возвращения, как будто пятьсот лет, проведенных в этом месте, были только мигом, а самая мука ожидания начинается только сейчас!       Глоигнар взмыл в воздух, и маленькая мерцающая сфера заметалась среди зубчатых скал. Наконец-то можно было с облегчением выдохнуть и уйти, чтобы переодеться, — но, к удивлению Дикина, госпожа Феос так и не сдвинулась с места.       — Вален, подождите, — сказала она в спину тифлингу, — я должна вам кое-что сказать.       Ни в одной известной Дикину истории после этих слов не следовало ничего хорошего.       Козлюка немедленно развернулся, подозрительный, как сторожевой пес: даже его хвост поднялся вверх и замер, чуть-чуть подрагивая, как будто тифлинг был готов тяпнуть босса зубами в ответ на любое подозрительное движение.       — Да, миледи?       Дикин поспешно дернул госпожу Феос за одеяло.       — Может, босс лучше скажет свое кое-что Дикину? А он перескажет потом Валену. Если ему вообще надо знать.       — Я должна сказать вам обоим, — госпожа Феос набрала в грудь побольше воздуха и сказала очень решительно: — Мне кажется, я тут ненадолго умерла, пока тонула.       Вален хмыкнул (Дикин так и не понял, с раздражением или с облегчением), как будто ждал, что госпожа Феос скажет что-то более ужасное.       — Вы нахлебались воды, миледи, но уж поверьте мне: когда я вытаскивал вас на берег, вы были далеко не самым безнадежным утопленником, которых мне приходилось видеть.       Вроде бы госпожа Феос пробыла в воде не столько времени, чтобы рехнуться, но ведь она могла удариться головой о камни!       — Босс, нагнись! Дикин должен пощупать, нет ли у нее дырок в черепе!       — Я была в каком-то месте, полном дверей, — будто не услышав его, быстро продолжила госпожа Феос, — оно и называлось Привратницкой. И в ней было существо, похожее на Кавалласа, но на самом деле это был Жнец, то есть он так представился… Жнец выпустил меня, потому что мое время еще не пришло или потому что еще нельзя было входить в те ворота...       Осознав, что несет тот еще бред, госпожа Феос примолкла, но потом добавила почти с вызовом:       — А когда я очнулась, в моей руке было… что-то!       Она выбросила вперед руку, разжимая кулак, в котором лежало что-то маленькое… круглое… черненькое… на цепочке… такое знакомое!       — Штучка! — взвизгнул Дикин.       — Я думала, тут будет рыба, — растерянно сказала госпожа Феос.       — А Вален может пощупать боссу голову? Это боссова теневая штучка, которую украл Каваллас, а теперь она вернулась… вернулась!       Пока госпожа Феос не опомнилась, Дикин сумел осуществить давнюю мечту — запихнул штучку в рот. На вкус она была кисловатая и остренькая, и щекотала нёбо, словно Дикин заглотил большущего живого муравья.       — Ты с ума сошел? Плюнь немедленно!       Дикин постарался не показать, как задело его искреннее отвращение в голосе босса, погромче чавкнул и деликатно сплюнул штучку в ладонь.       — Босс просто не знает: это все равно как леденечик, — голос все-таки дрожал от обиды, — очень вкусно! Самое то, когда тошнит, и не кончается, так что можно сосать по очереди.       — Даже слышать такое не хочу!       — Дай-ка ее мне.       Дикину показалось, что голосом Валена говорит кто-то другой — такое напряжение прозвучало в этой коротенькой фразе. Дикин покосился на госпожу Феос, но она все еще кипятилась, и на тифлинга внимания не обращала. Дикин засопел и торопливо сунул штучку Валену в руку, прикидывая, куда бежать и как спасать босса, если что.       Но ничего и не случилось. Вален не взбесился и не оцепенел, просто стоял и вертел штучку в пальцах. Это было так на него не похоже, что госпожа Феос тоже что-то почувствовала и перестала дышать праведным возмущением.       — Вален? Что-то не так?       — Похоже, ваша «штучка» — дверь на карманный план, — отозвался он нормальным голосом. — Только и всего.       — Это же самая обыкновенная безделушка! Может быть, экзотическая, учитывая ее происхождение, но она больше года просто висела у меня на шее. С чего вдруг она зажила собственной жизнью?       — Для срабатывания порталов иногда требуются самые странные условия. Возможно, вы должны были почти утонуть, или нахлебаться именно этой воды, а то и вовсе сделать определенное количество глотков. Жнец что-нибудь предлагал вам? Пытался заключить сделку?       — Нет, выпроводил меня за дверь, в самом буквальном смысле.       — Тогда выдохните и понадейтесь, что вам не придется больше воспользоваться его услугами, — Вален вернул штучку госпоже Феос. — О Плане Теней я знаю немного, но в карманах обитают порой самые странные твари. Волшебники любят держать в таких местах могущественных слуг.       Дикин не верил своим ушам. Козлюка — и не придирался к словам, не выспрашивал, не подозревал? Пока Дикин раздумывал, кого лучше ущипнуть — себя или его, чтобы убедиться в реальности происходящего, госпожа Феос звонко чихнула.       — Надеюсь, среди моих вещей нет портала, который переносит по первому чиху в какое-нибудь ужасное место, — она смущенно потерла кончик носа и опустила цепочку со штучкой в вырез рубашки.       — Это был второй чих, — сурово напомнил Дикин, — а все потому, что босс не дала Дикину себя просушить. Она совсем себя не бережет!       — Я лучше просто переоденусь в сухое, Дикин.       Охваченный новой страшной мыслью, бард заступил ей дорогу.       — А если на босса опять нападут, пока она переодевается? Пока здесь рыщет Меррон, босса нельзя оставлять без пригляда ни на минуточку!       — Дикин, — госпожа Феос присела на корточки, чтобы заглянуть ему в глаза, — уж поверь мне: бывают ситуации, когда истинная леди предпочтет смерть пригляду.       — А разве госпожа Феос — истинная…       — Малек! — громко позвал Вален. — Лучше сбегай-ка за моим мешком. Заодно проверишь, все ли там безопасно, уж мимо тебя ни одна мышь не прошмыгнет. Ну? Одна нога здесь, другая там!       Дикин решительно перечеркнул недавнее подозрение: нет, меняться к лучшему козлюка и не думал.

* * *

      — И все же не могу понять: к чему пытаться отыскать Создателя, не нужного созданьям? — вопросил Феррон, разбирая груду мусора, укрывшего лестницу о десяти ступенях так надежно, что без указаний Глоигнара Дикин ни в жизнь не догадался бы, что под ворохом ржавых труб и трухлявых досок скрывается проход вниз.       — Он ведь все еще нужен Агхаазу для подтверждения его прав? Агхааз уверяет, что правит големами лишь до возвращения Алсигарда? Вот мы и разобьем саму основу для его претензий в пух и прах… даже не фигурально выражаясь. Это сделает его сговорчивее.       Напористую уверенность в своих силах Вален изображал отлично — Феррон хоть и сомневался, но не возражал. Да и подозрительной Меррон рядом с ним не было, но на этот счет Дикин старался бдительности не терять, и не отходил от госпожи Феос ни на полшага. Ему и самому так было спокойнее: возможно, босс не так уж ошибалась в своих дурных предчувствиях. Двери как таковой у основания лестницы не было, только массивная каменная плита из тех, которыми редко закрывают лаборатории, и очень часто — гробницы. Освобожденная из-под мусора, она светилась тусклым синеватым цветом.       Аррон подлил масла в огонь, невинно заметив:       — А помнишь, брат, тот день, когда Создатель нас покинул? Тут стон и вопль стоял, как будто бы живьем его в могилу опускали! Даже Агхааз рыдал иль сделал вид, что плачет.       — Те слезы нас освободили, как будто вместе с ними вышел страх! — непреклонно заявил Феррон. — Кто были мы при Алсигарде? Подлые лакеи. С утра до ночи страх, что мы не угодим, лесть, раболепство, жалкое холуйство! То слишком мы послушны для живых, то слишком мы, напротив, непокорны… Знайте, чужаки: не будь нужды у нас в Источнике Энергии, я бы приказал обрушить дома свод, пещеры свод обрушить! Да, так хоронят прошлое — живьем, сколько бы оно в могиле не билось и не выло!       — Ну, мы пошли? — промямлил Дикин и спрыгнул прямо на плиту, лишь бы убраться подальше от разбушевавшегося Феррона.       — Не спеши! — велела госпожа Феос. — Тут где-то должна быть замочная скважина, верно?       Они потратили еще несколько минут, отыскивая и освобождая скважину от окаменевшей многовековой грязи. Наконец Дикин осторожно заглянул внутрь, но ждало его только разочарование: внутри было темно, хоть глаз выколи.       — Драгисла! — прошептал Дикин в скважину, но ничего не изменилось.       — Может, надо повторить еще раз? — предположила госпожа Феос. — Погромче?       — Мммм, а вдруг мифриловые големы невиданной мощи с первого раза отключились, а со второго опять включатся? Глоигнар не говорил, сколько раз можно повторять?       И они стали ждать. Сверху смотрели големы Феррона — любопытствуя, сочувствуя или просто потому, что смотреть больше было не на что.       — Возможно, дверь открывается, только когда почувствуешь себя круглым дураком? — осведомился Вален.       То ли тифлинг угадал, то ли древней магии требовалось время, чтобы сработать, но плита под их ногами испарилась в тот же момент.       — …Почему волшебники никогда не делают подъемники? — простонал Дикин, потирая в который уже раз отбитый хвост.       — Это технология, — откликнулась госпожа Феос, тоже что-то ощупывая на себе, — противная самой их сути.       Дикин нашел эту мысль любопытной, но обсуждение пришлось отложить: чем больше его глаза привыкали к темноте, тем больше подозрительных громоздких силуэтов выхватывали в ней. Дикин поспешно засветил волшебный огонек. Воображаемые великаны растворились — кроме двух; похоже, это и были те самые мифриловые големы. Наверняка сказать было нельзя: при свете огонька сверкали только их большие, как тарелки, глаза, все остальное покрывала серая корка пыли.       Пыль окутывала здесь все: полы, колонны, статуи коленопреклоненных дуэргарских воинов, сундуки и коробки — за пять сотен лет никто не удосужился распаковать ящики.       — Выглядит так, словно Алсигард здесь так и не появился, — Вален мог не показывать вида, но по голосу чувствовалось, что заброшенная комната произвела на него впечатление.       — Может, он прямо здесь где-то валяется? — предположил Дикин. — Надо под ноги смотреть, а то Вален наступит, и Агхаазу нечего будет показать…       Неудержимо чихая от взлетающих клубов пыли, они обследовали комнату, но не нашли ни косточек Создателя, ни кристалла души, ни даже дверей в другие помещения, только перемазались с ног до головы.       — Похоже, Вален прав: Алсигарда здесь никогда и не было, — сказала вконец разочарованная госпожа Феос. — С него сдалось бы сыграть такую шутку: проститься с големами и телепортироваться отсюда, прихватив самое ценное!       — Дикин согласен: вот прям угробищное чувство юмора! Дикину кажется, что он превратился в снеговика, только из пыли. Интересно, пылевики водятся где-нибудь?       — Даже не хочу думать, на кого похожа я, — вздохнула госпожа Феос.       — Вален еще страшнее, — попытался подбодрить ее Дикин. — он прям пылевой голем: здоровенный, страшный, с горящими глазами! Уууу!..       Пылевой голем был занят тем, что без устали простукивал стены. Госпожа Феос проследила за ним взглядом и закрыла крышку последнего сундука с тигелями и ретортами.       — Знаешь, если бы мы не застряли здесь с големами, я бы сказала, что все это к лучшему. После Халастеров мне как-то расхотелось иметь дело с безумными волшебниками, живые они или мертвые.       — Только вот Глоигнар расстроится. Мы как-нибудь сбежим, а он так и будет плавать над рекой туда-сюда, сюда-туда… — Дикин сам расчувствовался от представившейся ему печальной картины.       — Ничего, — сказала госпожа Феос и потрепала его по голове. — Придумаем что-нибудь. Чужие проблемы мы все время решаем почему-то быстрее, чем свои.       Кулак Валена впечатался в стену с такой силой, что Дикин подпрыгнул. Но прежде чем он успел испугаться, что козлюка взбесился, на пол посыпались куски штукатурки, и парой новых ударов тифлинг расчистил в стене отверстие, в которое можно было заглянуть. Триумфатором, однако, он выглядел недолго.       — И тут големы! Только сломанные или недоделанные, — буркнул Вален разочарованно.       Госпожа Феос подняла Дикина под мышки, чтобы он тоже посмотрел, и действительно — волшебный огонек освещал длинную узкую комнату, полную безжизненных, не до конца собранных големов. Эти были не металлическими и не мясными, их покрывала сверкающая кристаллическая крошка, но выглядели они даже уродливей големов плоти: бесформенные головы, искривленные конечности, раздутые тела.       — Кажется, идеальный голем упорно не задавался, — пробормотала госпожа Феос. — Сколько же их тут?       По приказу Дикина огонек двинулся дальше, но по-прежнему выхватывал из темноты только распластанные на полу и подпирающие стены тела.       — Дикин думает, так выглядит творческий кризис.       — А мне такие големы гораздо больше по душе, — заявил Вален. — По крайней мере, они молчат.       — Вален все-таки бесчувственный. Ему совсем-совсем не жалко угнетенных?       Похоже, общение с Дикином все же не проходило для козлюки даром: он перестал кривиться при слове «жалко», и бард пообещал себе проверить при случае его реакцию на слово «стыдно».       — Я просто знаю, что ждет дальше этих… бедолаг, если их мечта сбудется, — крайне неохотно произнес Вален последнее слово. — Они, со своими идеалами, радостно кинутся в Подземье — и можно делать ставки, кто поработит их первыми, бехолдеры или иллитиды. Или же, если хороших рабов из них не выйдет, их просто перебьют.       — Но мы ведь можем позвать големов Феррона, только кроме Меррон, жить к Провидице. Дикин думает, они найдут общий язык.       Госпожа Феос успела с ответом первой:       — И там им опять придется сражаться на войне, смысла которой они не понимают.       — Невозможно убежать от войны, для которой ты создан, — сухо сказал Вален. — А если так, лучше сражаться за правое дело.       Он с хрустом выворотил из замурованного проема такой кусок камня, что Дикин побоялся, не рухнет ли вся стена.       — И все-таки вы не попытались заключить сделку с Ферроном, — задумчиво сказала госпожа Феос. — Потому что фанатиков Агхааза, в отличие от здешних повстанцев, не так…       Второго употребления слова «жалко» козлюка все-таки не стерпел.       — Может, лучше поможете разобрать мне эту стену, миледи? Не заставляйте меня думать, что это вы дурно влияете на малька по части странных разговоров в неподходящих местах.       — Ничего, босс, — шепотом пообещал Дикин, — если вдвоем поднажать на козлюку, он перевоспитается.       То ли крякнул очередной вывороченный камень, то ли Вален не сумел подавить стон.       Несмотря на все рвение козлюки, отверстие в стене расширялось недостаточно быстро. Дикин заскучал. Он бы охотно поднял боевой дух спутников песней, но Вален, разумеется, опять начал бы бухтеть. Тем не менее, даже это можно было обратить себе на пользу.       — Дикин может сходить на разведку, — он взял пару аккордов на лютне, чтобы козлюка занервничал.       — Там может быть опасно, — отозвалась госпожа Феос.       — Там только ломанные големы, — еще пара аккордов.       — А еще могут быть ловушки.       — Дикин проверит и ловушки, — для верности он заиграл вступление к ррроковой песне.       — Да пусть идет уже! — наконец не выдержал Вален. — Подождет нас по ту сторону!       Дикину только этого и надо было.       — Далеко не отходи! — крикнула ему в спину госпожа Феос.       Дикин предпочел пробурчать ответ совсем неразборчиво, чтобы босс не пеняла потом, что он ослушался. Теперь, среди големьих куч, можно было дать волю таланту. Свет и тени от волшебного огонька причудливо искажали очертания предметов, и Дикин грезил наяву, что прогуливается по полю битвы, усеянному поверженными големами Агхааза, а Феррон сотоварищи славят его, ведь только благодаря вдохновительной песне великого барда они раскидали вражин в один момент — нет, лучше в два момента, чтобы это выглядело эпично! Дикину было хорошо-хорошо, и слова нанизывались друг на друга, словно бусинки на нитку.       — Броня крепка, и ноги наши быстры,       И наши речи мужества полны.       В строю стоят големы-гуманисты –       Побить тирана без труда должны!       Дикин запнулся на мгновение — ему показалось, что одна из бесхозных големских голов таращится на него. От ее взгляда аж чесалось между лопаток, как будто там росла вторая пара крыльев. Косясь на нее, Дикин пропел с нажимом:       — Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде:       Бард начеку, он за врагом следит.       Големы много книжек прочитали,       Но эрудицией Дикин их всех затмит!       Голова как лежала, так и осталась лежать, и ее бессмысленные слюдяные глаза даже не двинулись. Дикин потихонечку перевел дух, с вызовом отвернулся — надо же было испугаться такой чепухи! — и…       — Да оценил я, оценил. Будь у меня руки, приятель, я бы тебе похлопал, — произнес знакомый голос.

* * *

      Только один знакомец Дикина любил говорить с такими глумливо-печальными интонациями.       — Энсеррик? — пролепетал Дикин.       Он огляделся по сторонам, но, разумеется, не увидел никакого меча, каким-то чудом оказавшегося в лаборатории Создателя.       — Вот она, сила благодарной памяти: всего-то на пару дней потеряешь кореша из виду, и он тебя уже в лицо не узнает!       Если это был морок, то очень навязчивый.       — Дикин надышался коварными подземными газами и теперь бредит перед смертью?       Однако корчи не начинались, удушье не подступало, а големья башка разочарованно закатила тусклые слюдяные глаза.       — Эй, приятель, что там насчет твоей эрудиции? Мы с тобой, помнится, даже пообщались на тему… эээ… подселения свободной души в голема. Энсеррик я, Энсеррик Серый. Что, настолько сильно изменился?       — Немножко, — из вежливости сказал Дикин, а потом, насколько хватило лап, обнял Энсеррика-уже-не-меча-а-голову.       — Ай, щекотно же! — взвыл тот, и госпожа Феос встревоженно отозвалась издалека:       — Дикин, что там у тебя?       — Тут, в общем, Энсеррик!       Госпожа Феос откликнулась не сразу — видимо, тоже пыталась переварить неожиданную новость.       — Так неси его сюда!       — Все не так просто, босс. Энсеррик немножко вырос над собой, пока мы его не видели.       Неизвестно, что себе вообразила госпожа Феос, только стену они с Валеном доломали за считанные секунды.       — Да что же ты такой выдумщик, Дикин! — выдохнула она разочарованно, примчавшись на помощь, но обнаружив только големью голову.       Дикин совсем не удивился бы, вздумай Энсеррик и дальше притворяться болванкой, но, наверное, бывший меч побоялся завести шутку слишком далеко и остаться в одиночестве.       — А вы все так же цветете, дорогая леди! Этот изысканный серый цвет вам к лицу -— поверьте тому, кто многие годы посвятил изучению оттенков пыли.       Госпожа Феос потерла перепачканную щеку.       — Энсеррик? Ты правда здесь? — спросила она с той же интонацией, что и Дикин в первый раз, и тоже не знала, куда смотреть.       — Он теперь вот эта големья голова, — подсказал ей Дикин.       — Что?! — Госпожа Феос неуверенно коснулась широкого, усыпанного бриллиантовой крошкой лба. — Что же с тобой приключилось, Энсеррик?       — Всего-то раскрыл величайшую тайну мироздания. Вы, небось, и представить себе не могли, что Подгорье на самом деле сортир, Подземье — выгребная яма, а Халастер сидит на очке и срет всем нам на головы.       — А можно тот же самый ответ, но человеческим языком?       Энсеррик фыркнул.       — Что же со мной могло приключиться, кроме Халастера и Халастера? Вы-то провалились в портал подальше от этих чудиков, а я оказался в их лапах! Вот неужто нельзя было держать меня покрепче?       — Ну, знаешь, — сказала госпожа Феос, — на меня вообще-то как раз наложили геас.       — Да я так, без претензий, надо же хоть после драки кулаками помахать! — Энсеррик засопел. — В общем, они поинтересовались, хочу ли я знать, куда же раки идут зимовать. Это цитата, если что. Ну, я и решил, что была не была, терять уже нечего… Вот и сказал: а может, наоборот, сделаете мне что-нибудь хорошее, для разнообразия? Старому Энсеррику терять уже нечего, одна душа от него осталась — да и та, небось, через пару лет сотрется с меча. Ну, Халастерам вроде как и понравилось мое предложение, похихикали, пошептались, а потом объявили, что исполнят мое заветное желание — да так, что я век помнить буду…       — Вот это — ваш пропавший меч, миледи? У которого, значит, было заветное желание стать головой голема в заброшенной лаборатории? — осведомился Вален.       Дикин спохватился, что совсем забыл про него на эмоциях. А ведь если Вален молчит, это значит, что он молча что-то подозревает. Дикин поспешил представить их друг другу:       — Ага, это Энсеррик, а это Вален. Вален — тифлинг с большим цепом, а Энсеррик — говорящий проклятый меч, а раньше он был вообще человеком. Валену мы свалились на голову, когда Халастер послал госпожу Феос в Подземье, а Энсеррика мы у Халастера потеряли. Вален не любит говорящих големов, а Энсеррик хотел стать големом очень сильно, даже собирался вонзиться в тело наследного принца Подгорья, чтобы его забрать, но…       — Эй, полегче! — перебил его меч. — Не порть первое впечатление обо мне! У меня, как-никак, новая жизнь началась с чистого листа… правда, опять на пыльном полу в каком-то гиблом месте. Так что если вам снова захочется сделать доброе дело, то никакие Спящие короли вам больше не помеха!       — Но мы ведь не можем теперь взять тебя в руки и унести с собой, — после паузы сказала госпожа Феос.       — Мммм, Дикин думает, что Энсеррика можно катить по полу, но это будет тяжеловато…       — А я-то думал, чего не хватало в наших странствиях, — задумчиво произнес Вален. — Конечно же, то ли меча, то ли голема, то ли… что он там еще? Еще один болтун?       Похоже, хорошего первого впечатления на Валена Энсеррик не сумел произвести, ну и поэтому дальше стараться не стал:       — Я понимаю, дружище: раз уж ты занял мое место говорящего оружия, эта идея тебе не по душе, но мои старые друзья ведь не бросят бедного безобидного Энсеррика в беде? Вам никогда не хотелось построить себе голема?       Госпожа Феос поглядела на Валена.       — Ни за что не назову Энсеррика безобидным старым другом, но…       — Пойду проверю, нет ли дальше дверей, — заявил козлюка таким тоном, словно окружающие бессовестно пользуются его добротой.       — Ну что за чурбан! — изрек Энсеррик, дождавшись, когда тифлинг скроется среди големьих куч. — Где вы такого подобрали?       — Ты, кажется, только что предложил построить голема, — перебила его госпожа Феос.       — Ну… да? Посмотрите, сколько здесь отличных тел, нуждающихся в руководстве мудрой головы! Вы ставите меня на ноги, я протягиваю вам руку помощи — по-моему, очень выгодная акробатика.       Энсеррик оказался тем еще привередой. Будь он дамой, то наверняка доводил бы до белого каления приказчиков в модных лавках, а так пришлось госпоже Феос и Дикину нести тяжкую ношу дружбы (и големьей башки), таская Энсеррика от одного туловища к другому.       Одно тело оказалось слишком пузатым:       — Ну, знаете ли, я даже при жизни так себя не запускал!       Другое — слишком тощим:       — Я собираюсь устрашать врагов, а не вызывать жалость у сердобольных старушек!       Руки тоже вызывали нарекания: им не хватало то бицепсов, то изящества, а пальцев оказывалось то слишком много, то слишком мало.       — Наверное, стоит оставить тебя как есть, — наконец не выдержала госпожа Феос, — грех портить такое совершенство! Пойду погляжу, что там у Валена.       У Валена, скорее всего, не было ничего, но если босс вслед за тифлингом воспользовалась возможностью отдохнуть, а возможно, и перекусить, то Дикин мог только тихонечко вздохнуть. В конце концов Энсеррик то ли сжалился над ним, то ли сам подустал от придирок, но одно туловище наконец привлекло его внимание.       — Лучшее из худших! — вздохнул он напоследок. — Так, прикручивай меня осторожнее… не хочу ломоты в шее… крути до щелчка, а не до хруста! Правее… правее… Так! Стоп!       Долго ничего не происходило. Энсеррик бешено вращал глазами — должно быть, закружилась голова от завинчивания, — но тело как лежало, так и продолжало лежать, даже пальцем не шевельнув. Дикин с тревогой подумал, что, наверное, нужна специальная големооживительная магия, без которой ничего не сработает, но тут Энсеррик наконец-то поднял сначала одну руку, потом вторую, и рывком сел.       Дикин даже в ладоши захлопал: наверное, тело и впрямь было немножко кривовато: одно плечо у голема оказалось выше другого, и ступни разной величины, но, покрытое сияющим крошевом, оно шикарно блестело и переливалось в свете волшебного огонька, Энсеррик таким красивым и мечом не был. Не торопясь, он оглядел себя снизу доверху, ощупал лицо, потоптался на месте — и сказал, как отрезал:       — Вообще не то!       — Энсеррик издевался, да? — спросил Дикин упавшим голосом, сразу ощутив, как противно ноют натруженные лапы и спина. — Он просто хотел, чтобы Дикин с ним возился, а Энсеррик командовал бы им и командовал?       Энсеррик наклонился, чтобы похлопать кобольда по плечу, но тот увернулся — не столько из обиды, сколько из опасения, что голем не удержит равновесия и грянется на него, — двигался-то он еще не очень уверенно.       — Я… ну… дело не в тебе, лапка, дело во мне, как я подружке своей сказал, прежде чем свалить в Подгорье, — Энсеррик хмыкнул. — Как-то иначе себе это представлял. Когда был этим клятым мечом, который даже нос себе почесать не может, потому что у него ни рук, ни носа нет, я думал: да кем угодно лучше быть, пауком, скелетом, только не железякой, которую лапают все, кому не лень, и таскают с места на место! Думал, как только, так сразу живым себя почувствую, а вот ни фига. Я же человек! Ну, где-то там внутри…       Оба замолчали.       — Дикин тоже думал, что быть драконом — куда круче, чем это оказалось на самом деле. Он думал, что сразу ощутит себя крутым и опасным, но вместо этого по-прежнему чувствует себя кобольдом, только с крыльями. Он даже летать не может.       — Зато ты можешь крепко удивить всех, кто посмотрит тебя и скажет: «О, да это просто кобольд с крыльями!» Пасть раскроешь, огнем дыхнешь, и будет пофиг, летаешь ты или нет.       — Энсеррик тоже может удивить тех, кто его увидит. Они подумают: «О, да это просто голем!», а на самом деле… хотя нет, мозгами Энсеррик никого не удивит. Тут таких много. Но Дикин что-нибудь придумает для Энсеррика. Например, воспитает из него героя.       Энсеррик застонал в голос.       — Да где твой талант барда, приятель? Скажи что-нибудь по-настоящему обнадеживающее, например: «Энсеррик, ты наконец можешь собственноручно убить какую-нибудь мерзкую тварь и попрыгать на ее косточках, называя Халастером!» Судя по виду этого местечка, тут обязана водиться всякая мерзость, ведь правда?       Тоскливых ноток в голосе Энсеррика до сих пор было куда больше, чем ернических, и Дикин окончательно укрепился в своей мысли. Нет, это будет слишком несправедливо, если Энсеррик из оружия без кулаков превратится в оружие с кулаками и будет дубасить все, что ни попадя. С этим и Вален может справиться. Нет, Энсеррик восстанет из груды пыли и древнего лома, как бессмертный герой, — и будет им! Не отвертится.

* * *

      Они обнаружили еще три замурованных комнаты, и в каждой из них скрывались только кучи големьих отходов все более чудного вида. Одних как будто сделали из мыльных пузырей — какого-то невероятно легкого зачарованного материала — и висели под потолком, другие, совершенно плоские, хрустели и крошились под ногами, потому как были сделаны из тонких пластов засушенной плоти, третьи оказались совершенно невидимыми — даже бдительный Вален набил себе огромную шишку о воздух, прежде чем понял, что комната не пуста.       — А я-то, оказывается, еще везунчик! — искренне сказал Энсеррик и посадил Дикина себе на шею, а то перелезать через невидимые препятствия оказалось тем еще занятием. — Слушайте, в нашем мире еще остались нормальные злые волшебники? Ну, такие, которые просто хотят захватить мир и утопить его в крови, а не завалить своими творческими потугами?       — Вальшаресс? — предположила госпожа Феос.       — Дроу предпочитают оставлять арканную магию на откуп мужчинам, а женщины у них обычно жрицы, — сказал Вален. — Скорее всего, Вальшаресс была жрицей Ллос, а не волшебницей.       Так-то он не выражал ни малейшего желания просвещать Энсеррика, но в этот раз, видимо, таким образом решил выразить благодарность за протянутый госпожой Феос медный амулет — приложить к шишке.       — Как ни крути, все равно ведьма! — подытожил Энсеррик.       — Но если Ллос, как говорила Натирра, ушла, разве не должны были ее жрицы остаться без сил? — спросила госпожа Феос.       — Все Подземье ломает над этим голову, миледи. Вальшаресс та еще безумная сука, но ей хватает ума не раскрывать секрет своего могущества даже перед сторонниками. Она появляется на публике лишь для того, чтобы пальцем указать на очередной город, который желает сравнять с землей. Провидица предполагает, что Вальшаресс в первые дни хаоса после исчезновения Ллос завладела каким-то мощным артефактом, но сами понимаете, даже если это правда, это не ответ.       — Гадать так гадать! Может, она вернула Ллос и держит ее у себя в гардеробной? «А не будешь помогать, дорогая богинюшка, я тебя уксусом полью — и ша, конец пауку!» — разошелся Энсеррик.       — Дикин думает, в этом есть здравое зерно. Кому еще должны помогать злые боги, как не гадким и глупым?       — А почему хотя бы не гадким и умным? — с улыбкой поинтересовалась госпожа Феос.       — Умные и сами справятся, а дурак такого наворотит, если в него боги поверят!       — Верю, малек, что в этом вопросе ты разбираешься, — сказал Вален, и Дикин пообещал себе, что на следующем же привале совершенно случайно подпалит ему штаны на заднице.       Так, за разговорами, они дошли до очередной замурованной двери. Энсеррик сделал вид, что поплевывает на ладони.       — Ну-с, дамы и господа, делаем ставки, что за этой дверью? Големы из ночных горшков? Големы-макраме? Големы из дерьма, как и все… а, нет, мое тело ведь тоже отсюда, а я же прекрасен!       Энсеррик умел на удивление быстро перестраиваться от «лучшего из худших» к «лучшему из лучших» — видимо, если больше ничего не оставалось.       — Выход? Просто выход отсюда? — вздохнула госпожа Феос.       В первый момент, когда осела пыль от пробитой двери, Дикину показалось, что босс неожиданно угадала. Из новой комнаты пахнуло не тленом веков, а чем-то свежим, щекочущим ноздри, — Дикину сразу вспомнились вечера, когда он вылезал из пещеры мастера Тимофаррара подышать воздухом после грозы. Не сразу он сообразил, что грозой пахли палочки молнии, парившие под потолком. Они трещали и плевались искрами, и в их неверном голубоватом свечении мало что удавалось разглядеть — кроме того, что новое помещение было больше всех предыдущих. Оно казалось почти пустым, только в углу поблескивал медный бок то ли большого треножника, то ли маленького столика; потом то, что Дикин принял за барельеф, оказалось поставленной на попа огромной сферической штуковиной. И еще какой-то маленький кругляш парил в воздухе.       — Если что, — быстро сказал Энсеррик, — это не из-за меня!       — Что — не из-за Энсеррика? — почему-то шепотом спросил Дикин.       — Встреча с Создателем нашим Ао.       Причем тут Создатель Ао, хотел уточнить Дикин, но все слова вылетели у него из головы, когда кругляш развернулся. Оказалось, что это череп — маленький, зубастый и отполированный, как морская галька, даже симпатичный по-своему. И в его глазницах пылало совершенно роскошное зеленое пламя. Да вот только никогда Дикину — если бы он мог вымолвить хоть слово — так не хотелось просто извиниться и уйти, но он продолжал смотреть на череп, а череп смотрел на него, и Дикин не мог понять, кто же из них сильнее ни жив ни мертв.       Скорее всего, это был не Создатель Ао, но очень может быть, что совершенно другой Создатель — Алсигард. Который, верный своей творческой натуре, пересоздал и самого себя — в демилича.       Послышался странный звук, похожий на клацанье собачьих когтей, и на освещенный палочками молнии пятачок выбежали два странных создания. Поначалу они показались Дикину, с усилием оторвавшему взгляд от демилича, пауками или крабиками, но, приглядевшись, он понял, что это две скелетированные кисти, нетерпеливо барабанившие по каменным плитам пола длинными желтыми ногтями.       Нижняя челюсть демилича отвисла и с щелчком вернулась назад.       «В годы моей молодости, — зазвучал голос прямо в голове Дикина, — благовоспитанная молодежь, желавшая нанести визит Искусному Мастеру, преуспевшему в Арканных Ремеслах, сначала заручалась поддержкою Почтенного отца или дяди, в самых изысканных выражениях дававшего ручительство за молодого Родственника. Он являлся в обитель Чудодея, оставляя за дверью топор или иное Оружие, и трижды подметал бородою пол в Нижайшем поклоне, прежде чем осмелиться поднять Почтительный взгляд на Ведуна, удостоившего его Минутою своего Драгоценнейшего времени. Любой из сих визитеров скорее согласился бы лишиться своей Бороды иль бросить на поле брани Отцовский Щит, чем оскорбить Мастера непристойным зырканьем или раззявленным в удивлении ртом. Должно ли мне горевать о падении Нравов или радоваться тому, что новый Недостойный мир оставлен далеко позади?»       Голос был сухим и механическим, словно Алсигард монотонно читал с листка, и каждая Большая Буква, всякий раз появлявшаяся в неожиданном месте, впивалась в мозг острой булавкой.       — А как же делали сиротки? — невольно заинтересовался бард. — У Дикина даже бабушку давным-давно съел мастер Тимофаррар, и она даже крестик на бумаге ставить не умела, хотя была почтенная, очень почтенная леди-кобольд!       «Так вы — обездоленные сироты, выросшие без Благотворного влияния старших Наставников? Что ж, это если не извиняет, то хотя бы дает объяснение вашей дикости, а я за годы Отеческого Пестования моих недостойных Детей научился Снисходительности и Прощению, без которых без всякого сожаления был бы уничтожен этот остров. Подойдите».       Никому не захотелось сделать первый шаг, и костяные руки, подпрыгнув в воздухе, изобразили нетерпеливый жест.       «Ближе, ближе! Дайте мне вас разглядеть. Или вы желаете проявить больше неуважения, чем я в состоянии вынести?»       — Нет, конечно же, — поспешно сказала госпожа Феос. — Мы просто загляделись на ваших… помощников. Они такие… миленькие!       «Десница и Шуйца. Без них я как без моих рук — коими, собственно, они и являются. Единственная моя уступка привычкам смертного Тела».       — А Дикин как раз всегда гадал, каким образом демиличи книжки листают. У них ведь и носа-то нет, чтобы хоть им страницы переворачивать.       Дикин и опомниться не успел, как одна из костлявых кистей, сложившись в кулак, так саданула ему в подбородок, что аж зубы лязгнули.       «Потребую впредь в моем Присутствии воздерживаться от подобных вульгаризмов. То, что я, на правах Старшего, позволяю себе поминать вслух презренную плоть, не означает, что каждому юнцу дозволено то же самое. В вас и так слишком много несовершенства».       Алсигард проплыл перед их замершей в напряжении шеренгой, раздраженно щелкая челюстью.       «Кобольд. Тифлинг. Человек. Пустая оболочка, так и не ставшая Личностью. Все существа, кого я покинул без сожаления, а теперь почему-то вновь вижу перед собой».       — Мы пришли передать привет Алсигарду, — сказал Дикин первое, что пришло в голову. — От его детей, то есть созданий, то есть големов. Они по Алсигарду скучают… временами… по его заветам живут… кое-кто. Но вспоминают его, ой как вспоминают!       В голове Дикина послышался полный досады вздох Создателя.       «Как это предсказуемо! Существовал ли тот Творец, за которым не тянулась — порою в самом буквальном смысле сего слова — цепочка его неудач? Я мнил себя создателем Титанов Духа. В моих големов щедрою рукою были вложены Страсти и Добродетели Героев Древности, но каков же был итог? Мои творения заинтересовались лишь пороками и страстишками! Они назвали себя Родителями и Братьями, Друзьями и Возлюбленными лишь для того, чтобы проявлять мелочную Опеку или терзаться муками глупой Ревности, а их Вражда свелась к дележу грязной пещеры!»       — То есть они в самом деле стали вести себя как живые, — заметил Дикин и боязливо покосился на Десницу и Шуйцу, но на этот раз обошлось без кары.       «Таких жалких червей и без того в достатке копошится в недрах земли и на ее поверхности. Лишь умножить их количество — какой провал для настоящего Творца!»       — Может, в творце и было дело, — сказал Вален и стерпел, когда Десница дернула его за ухо, — видимо, первым ссориться с демиличем не хотелось даже ему.       Но Алсигард, в общем-то, не сильно обиделся.       «Потребовались десятилетия, чтобы я понял это. Что может понимать смертный в создании Совершенства? Разве удастся Идеальное Творение тому, кто вынужден наполнять желудок и справлять нужду? Долго я уверял себя, что всего лишь выбираю неправильный материал или вкладываю неверные знания в головы своим детям, но в конце концов узрел Свет Истины: всякий создатель Совершенства должен начинать себя. Мой разум прояснился, и теперь, после стольких веков работы, мой благородный труд наконец-то близок к завершению».       Демилич поплыл в глубь зала, а костяные руки вновь сделали приглашающий жест, которого никто не осмелился ослушаться.       Медный предмет, который Дикин заметил в самом начале, оказался трехногим столиком. Десница и Шуйца вспрыгнули на него, забегали, нажимая на невидимые кнопки, и вскоре в центре стола завихрились облачка разноцветного дыма, постепенно приобретая четкие очертания. Дикин рассмотрел деревеньку рядом с тихой речкой, деревца, огородики. Между домов сновали крошечные фигурки людей и животных — или того, что можно было принять за людей и животных, ибо сложены они были как будто из крошечных кубиков и раскрашены слишком ярко.       «Мои идеальные творения, — проворковал Алсигард, склонившись над столиком, — такие крошечные, такие совершенные! Они уже собрали репу и готовятся к празднику Урожая, не зная, что с болот вскоре выползет Неведомая Мерзость и положит конец их Мирному Существованию. Какое бы Испытание придумать для моего Героя? — Ноготь Десницы ласково огладил одну из фигурок. — Может быть, отослать его в лес, наказав набить не менее сотни белок в глаз, так что он вернется лишь к пылающим развалинам, на которых поклянется отомстить? Или сделать его победителем всех ярмарочных увеселений, чтобы выигранный им шутовской молот оказался его первым настоящим Оружием?»       — Ой, Дикин читал про такое в книжке о героях Невервинтера. Там был снежный шарик, в котором жили гномы и дриады, а еще дракон и слово Власти, и если шарик поворачивали в одну сторону, то гномы становились злыми, а дриады добрыми, а если наоборот…       Вспышка зловещего пламени в глазах демилича заставила его осечься.       «ЧТО? Ты утверждаешь, что я, принесший в Жертву Мечте свою смертную Жизнь и века полного Неустанных Трудов посмертия, лишь иду по стопам некоего Шарлатана? Смеешь сравнивать единственное в своем роде Творение с какой-то безделкой? Твой разум даже не в силах охватить Величие моего Замысла! О, как глуп я был, позволив смертным замутить смрадным дыханием мое Совершенство! Все эти разговоры… смешная гордость… жажда признания! Страстишки, лишившие совершенства моих созданий… Я не позволю им замутить чистоту моего Сознания!»       Почему-то Дикин совсем не засомневался, что следующим словом будет «УМРИТЕ!»