Орды Подземья: Пером и лютней

      — Папаша, ну к чему так волноваться? — нервно пробормотал Энсеррик.       Алсигард развернулся к нему, и яростное зеленое пламя в его глазницах притихло, сменилось неярким сиянием.       «Дитя мое? — В бесстрастном голосе демилича появилось что-то похожее на удивление. — Со мной говоришь ты?»       — Э, отец, я со всем уважением! Даже пол бы подмел бородой, будь она у меня, я вообще всегда старших уважал, хотя по мне этого и не скажешь, и мой приятель такой же! В смысле, он не хотел тебя обидеть, и это все — просто маленькое недоразумение, понимаешь?..       Демилич закружился вокруг Энсеррика, кажется, даже не слушая, что тот бормочет. В голове Дикина бились и корчились мысли Создателя, такие же порывистые и хаотичные, как его движения.       «Сын! Дитя мое! Он ожил! Он говорит! Произносит слова, не вложенные мной! Мыслит! Дитя, скажи: отец мой!»       Наверное, если бы големы могли потеть, Энсеррик покрылся бы испариной.       — Отец мой, — обреченно повторил он.       «А теперь скажи что-нибудь сам! Давай поговорим! О, представь, что ты владеешь двумя Бесценными Артефактами, не понимая, однако, их точного предназначения. Один из них похож на боевой Посох, которому не будет равных в мире, а второй — на всеисцеляющий Жезл. Однажды к тебе является Некто, облаченный в мантии Волшебника, и смиренно просит отдать ему один Артефакт, в ответ обещая тебе истолковать назначение второго. Каким же из Артефактов ты решишься пожертвовать?»       — Да фига с два я буду делиться артефактами с каким-то Нектой! Мало ли что он мне наплетет про их свойства, как я это проверю-то? А если он еще и настучать мне по голове своим артефактом попробует? Тот, кто считает, что всеисцеляющим жезлом нельзя как следует вмазать, ни разу не был в хорошей драке.       Алсигард пришел в полный восторг. Десница и Шуйца, запрыгнув на Энсеррика, оглаживали его лицо, щупали бицепсы, щекотали подбородок.       «Какая стать! Какая мощь! О, неужели я до времени предался Отчаянию и чуть не погубил Дело своей Жизни, растрачивая его на Химеры? Мое Совершенное дитя со мной! Мир услышит его Поступь! Какое ухо! Какой нос!»       Энсеррик только и мог, снося ласки новоявленного папаши, бросать на Дикина отчаянные взгляды, а тот пытался подавить предательскую мысль, что сейчас самое время потихоньку улизнуть, не мешая воссоединению семьи. Неизвестно, чем бы это все закончилось, не вздумай Алсигард пощекотать Десницей стопу Энсеррика. «Какая пяточка!» — умиленно проворковал демилич, и Энсеррик, поспешно поджавший ногу, не устоял на второй.       Дикин едва успел отпрыгнуть в сторону, прежде чем хруст, звон и грохот смешались в неаппетитный комок звуков, пол вздрогнул, а с потолка полетели палочки молнии. Сразу стало очень темно, и Дикин смог только, бросившись на камни ничком, прикрыться крыльями: Энсеррик не соврал, магические жезлы били больно.       Затеплить волшебный огонек тоже было страшно — в темноте Дикин слышал чье-то дыхание, но не мог сообразить, свое или чужое. Потом он услышал, как госпожа Феос тихонько ругается сквозь зубы, а козлюка гремит цепом, и с облегчением выдохнул.       При свете оказалось, что больше всех досталось столику: он превратился в бронзовую плюшку, на которой и лежал Энсеррик, растерянно вращая глазами. При падении у него ничего не отвалилось, но подняться такой махине оказалось непросто.       — А где же Алсигард? — прошептала госпожа Феос, озираясь по сторонам.       Энсеррик, которому удалось наконец опереться на коленки и локти, самую чуточку виновато посмотрел под себя.       — Кажется… был здесь.       На полу лежали осколки костей, разлетевшиеся зубы, костяшки пальцев и немного пыли — все, что осталось от Алсигарда и его Шуйцы. Десница, почти целая, обнаружилась под рукой Энсеррика, но не шелохнулась, даже когда госпожа Феос осторожно потыкала в нее острием меча.       — Я только что раздавил своего названого отца и чувствую себя просто отлично, — задумчиво сообщил Энсеррик. — Как думаете, это нормально?       — Это эпично! — поправил Дикин.       — Дуэргары рассказывали нам, будто хозяина этого острова убило его собственное творение, так что ты просто превратил желаемое в действительное, — подытожила госпожа Феос.       — По крайней мере, мы избежали боя с демиличем, что было бы неприятно.       Наверное, Вален хотел сказать «было бы ужас что такое», да только самолюбие ему не позволило, но уже то, что он вообще заговорил с Энсерриком, показывало, насколько он рад.       — Ну, разве все так чудесно… Эй, Халастер! Ха-лас-тер! Слышишь меня? Это я все равно что на твоих костях сейчас попрыгаю! Я крут! Я могуч! Я до тебя еще доберусь!       С трудом Дикину удалось оттащить разошедшегося Энсеррика от разбитого черепа.       — Нужно немножко оставить и для големов! Если Энсеррик додавит его, героям будет нечего показать злобному Агхаазу.       Даже бережно сметенная в платочек, кучка костей оказалась маленькой и несолидной, и Дикин не без сожаления кинул в нее Десницу: известно ведь, что нет ничего лучше руки скелета для поиска кладов, а такой классический злодей, как Алсигард, просто обязан припрятать кучу всяких артефактов в своем логове. А так на виду остался только рассохшийся сундук, в котором, правда, среди истлевшего тряпья, пузырьков с мутным осадком из-под зелий и крошащихся от старости свитков обнаружились кристаллы души. Для своих крошечных размеров и воздушного вида они оказались на удивление тяжелыми, и только один взлетел над ладонью Дикина, источая тепло.       — Разве не должно быть наоборот? Пустые камешки — легкие, а заполненный — тяжеленький?       — В нем же заключена душа, а она рвется ввысь, — очень серьезно сказал Энсеррик.       Вален разглядывал прислоненную к стене штуку.       — Похоже, это и есть панель управления големами?       Она тоже напоминала круглый столик — только такой, за который могли бы усесться Феррон с Агхаазом со всей их поименованной родней, и еще осталось бы место. На крышке были кнопки, множество кнопок, и каждую окружала густая вязь унураакильских письмен.       Пришлось Дикину вновь воспользоваться заклинанием перевода и вслух зачитать:       — «Призвать», «Отозвать», «Наказать», «Заставить танцевать», «Уничтожить»…       Ближе к центру панели по кругу располагались цифры от нуля до девяти, и госпоже Феос пришлось поднять Дикина, чтобы он мог до них дотянуться.       — Дикин думает, надо нажать «пять»… теперь «четыре»… и «призвать»!       Центр панели засветился точь-в-точь как на игровом столике Алсигарда, но вместо лесной деревеньки в нем из разноцветного дыма соткалась тощая фигурка оловянного голема.       — Синт Тести? — тревожно пискнул сборщик.       — На этот раз — не поможет! — зловеще произнес Дикин и уже собрался ткнуть когтем в кнопку «Уничтожить», как вдруг госпожа Феос отступила от панели.       — Погоди-ка! Если мы теперь можем управлять големами, почему бы нам не забрать этих ребят вместе со сборщиком себе? И не надо будет уговаривать Феррона или Агхааза прийти нам на помощь, что-то им объяснять, предлагать…       Наверное, с таким одобрением Вален смотрел на босса только однажды — когда они предавались воспоминаниям о злоключениях Спиро Помраченного.       — Целая армия послушных, неубиваемых и, главное, молчаливых големов… — проговорил он мечтательно. — Хорошая идея, миледи.       — И Дикину не дадут нажать на крутую убивательную кнопку? Хотя бы разочек. Пожалуйста…       — Если найдешь ту, которой можно убить Агхааза, нажимай хоть сотню раз, малек.       Они снова сели читать дневник Алсигарда, но про Агхааза или Феррона не нашли там ни словечка — похоже, Создатель серьезно подошел к наделению их свободной волей. Зато обнаружилось упоминание о големе под номером Семь-Девять — «должен ли утешиться я тем, что тупостью он наделен чуть менее, чем исполнительностью, и способен вызывать что-то вроде почтения у еще менее совершенных своих собратьев?»       — Похоже, вот он, будущий генерал нашей армии, — сказала госпожа Феос, подчеркивая ногтем его порядковый номер. — Посмотрим, найдутся ли кнопки, чтобы его приручить.       — А как же я? — обиженно осведомился Энсеррик. — Да по сравнению с этим генералом я целый генералиссимус!       — Босс, быстрее скажи Энсеррику, что у Дикина на него особые планы, а то скажешь что-нибудь не то!       — И какие же? — в один голос спросили Энсеррик, госпожа Феос и Вален, и даже лица у них были одинаково подозрительными.       Наслаждаясь этим, Дикин таинственно прижал к челюстям палец.       — Тсс. Скоро все станет известно!       — Только мне кажется, что в нашей истории намечается поворот к лучшему, как малек открывает рот.       — Ты-то, дружище, мог бы и порадоваться, что он не имеет планов на тебя, — недобро сказал Энсеррик.       — У Дикина есть планы на всех! — постарался примирить их Дикин.       — Вернемся к нашим големам, ладно? — торопливо попросила госпожа Феос.       Голем Семь-Девять даже не влез полностью в окошко вызова — похоже, Алсигард извел на него целую гору адамантина. Призрачный голем ворочал глазами, разглядывал госпожу Феос, но ничего не говорил — и Дикин вдруг поймал себя на мысли, что за последнее время все-таки привык к более инициативным конструктам.       — Дикин видел наверху кнопочку «Запечатление хозяина», — подсказал он боссу. — Дикин думает, это имеет какое-то отношение к уточкам и к тому, что они полюбляют с первого взгляда.       — Лаз Занд готов служить хозяйке, — проскрипел голем. — Что прикажете?       Госпожа Феос выглядела одновременно обеспокоенной и воодушевленной.       — Видишь тех, кто стоит рядом со мной?       — Лаз Занд видит маленькое крылатое существо, большое рогатое существо и собрата без номера.       — Отлично… Так вот — теперь ты будешь выполнять все приказы большого рогатого существа. Понял?       Голем без возражений развернулся к Валену.       — Лаз Занд готов служить хозяину. Что прикажете?       Вопреки ожиданиям Дикина, Вален не кинулся сразу раздавать приказы.       — Вы хотите, чтобы они подчинялись мне, миледи?       — В конце концов, из нас только вы были командиром — вам и карты в руки. Думаю, вы лучше знаете, где в Лит Ми`атаре могут пригодиться эти големы.       — Она пытается к нему подлизаться, да? — громким шепотом осведомился Энсеррик.       — Знаешь, Энсеррик, мечом ты мне нравился больше, — сказала босс.       — Это потому, что меня всегда можно было сунуть в ножны и заткнуть, когда я начинаю говорить о чем-нибудь неудобном, да, госпожа?       — Я велю големам ждать нас возле выхода с этажа, — буркнул козлюка. — Нет смысла спускать их сюда через дыру в потолке, если мы не знаем, сможем ли потом вывести их наверх.       Впервые Дикин задумался, такой ли хорошей идеей было брать с собой Энсеррика. Но отступать уже было некуда — подходило время реализовывать секретный геройский план.       

* * *

             Вообще, Дикину хотелось бы организовать явление Энсеррика големам с большей помпезностью. Какой-нибудь эффектный выход из секретного хода в стене или вылет из темных глубин в клубах пыли, но вместо этого Дикину пришлось почти час сидеть, заткнув уши (чтобы ничего не отвлекало), и пялиться на Энсеррика до слезящихся глаз, прежде чем подействовало заклинание превращения, и голем обернулся булыжником. Иначе его вообще не представлялось возможным вытащить из лаборатории — Энсеррик бы ни в жизнь не вскарабкался по сундукам и статуям к выходу в потолке. Огромное тяжелое тело имело все-таки немало недостатков.       — Только пусть босс и Вален ничего-ничего не говорят! — в очередной раз предупредил бард спутников. — Дикин все сделает за них.       Феррон и его големы по-прежнему стояли в коридоре, не сводя глаз с люка, и преданно ждали. Дикин торжественно положил булыжник к ногам предводителя повстанцев и отступил подальше, ожидая обратного превращения. Чем хорошо было иметь дело с големами — для них драматическая пауза никогда не затягивалась.       Однако минут через десять даже Феррон решился спросить:       — Скажи, мой друг, что скрыто в камне сем? То древний артефакт, чудесной силы полный?       — Не, это гораздо лучше! То ваш страдавший брат! — самым загробным из своих голосов произнес Дикин.       Мрачность ему даже не пришлось изображать — он уже начинал тревожиться, что заклинание удалось слишком хорошо, и Энсеррик обратно не расколдуется.       — Наш… брат? Простой булыжник?       Даже благородные големы были не чужды некоторого снобизма; но, к счастью, Дикину не пришлось срочно выдумывать историю про големчиков, похожих на камешки, которых приносят их мамам бурые увальни, а потом те ррраз — и вымахивают в громадин. Энсеррик наконец восстал из камешка во всем своем великолепии. В чем-то Дикин понимал Алсигарда, восхищавшегося его подбородком и пяточками: как был Энсеррик огромен! как он сверкал!       Всего-то и надо было, чтобы големы тоже им прониклись.       — То ваш страдавший брат! — повторил Дикин с нажимом. — Противный Алсигард внизу не прекращал големов создавать и мучить. Энсеррика мы извлекли из-под горы ужжжасных бездыханных тел! Вы бы сами померли от страха, ее увидев! Но Энсеррик к нам снизу скребся и стучал, крича: «А ну, подайте Алсигарда! Не уйдет, козел!»       — Надо же, ты очень точно схватил мой характер, приятель, — заметил Энсеррик; слушал он рассказ Дикина, может быть, и не с таким волнением, как другие големы, но с таким же интересом.       — Как начал Алсигард из глаз пулять смертельными лучами! Но Энсеррик их принял все на грудь и возопил… что там Энсеррик возопил? — И Дикин что есть силы пнул голема в голень.       — Возопил, как вол… эээ… как одинокий волк…       — «За братьев смерть приму!» — подсказал шепотом Дикин. — «Чтоб наверху Феррон уже пошел намылить холку Агхаазу, и сдохли все тираны в подземельях!»       — И я, значит, кинулся на него все той же израненной грудью и сжимал в смертоносных объятиях до тех пор, пока не остались от злодея одни черепки!       Благоговейный вздох волной пошел по рядам големов. Феррон и Аррон, не стесняясь, утирали катящиеся по щекам крупные капли конденсата. Отплакавшись, Феррон заключил Энсеррика в крепкие дружеские объятья.       — Мой брат, как ты страдал и что ты превозмог! А мы… погрязли в нерешительности жалкой!       Дикин испугался, что сейчас Феррон кинется на пол и примется кататься по нему, рыдая и вопия, но, к счастью, ширина коридора не позволила это сделать. Голем всего лишь рухнул на колени и что есть силы ударил кулаками по земле, прежде чем поникнуть с опущенной головой.       — Ну, так все можно поправить… — вкрадчиво сказал Дикин. — Надо просто пойти и навалять Агхаазу.       — Да! — в глазах Феррона вновь засветилась надежда. — Я вызов року брошу! Я искупленье получу в горниле битвы! К оружью, братья! Выступаем!       — Нет! — послышалось из задних рядов.       Расталкивая големов, к Феррону пробивалась Меррон. Вид после прогулки по руслу реки у нее был довольно жалкий: она потускнела, покрылась царапинами и вмятинами, но, похоже, даже холодная ржавая вода не остудила ее непримиримости. Дикин и Вален, не сговариваясь, шагнули вперед, но Меррон, не обратив на них внимания, кинулась к ногам Феррона.       — Молю, мой лорд, не принимай поспешнейших решений! Что знаешь ты о чужаках? Что нужно им? Я видела, они в сношение вступали с посланником Агхааза и сказали, что думают…       — Но как же так, Меррон? Они нам брата привели и в честный бой зовут, — с недоумением произнес Аррон.       — А Меррон вообще… — Дикин напрягся, выдумывая оскорбление пообиднее: — Ассасинка! Благородной мятежницей себя считает, а сама пыталась босса утопить!       Совершенно растерявшись, Феррон переводил взгляд с Меррон, цеплявшейся за его руки, то на Дикина, то на Аррона, но тут их общий гвалт перекрыл голос Энсеррика:       — Если струсила с Агхаазом воевать, сестрица, так и скажи! Я тут, значит, перед вами стою, в подземельях томившийся, злым волшебником мученный, а ты на моих друзей бочку катишь?! Да если бы не они… да тогда бы я… Ты покажи им, Дикин, что от Алсигарда осталось, покажи! Сможешь сама так, а? Попробуй!       Энсеррик разошелся всерьез и даже в сердцах стукнул себя кулаком в грудь, так что посыпалась бриллиантовая крошка. Эта пауза дала Феррону время прийти в себя. С мягкой улыбкой он пожал руки Меррон:       — Я верю в искренность твоей заботы, милый друг, но не чужая прихоть в бой меня влечет — то зов судьбы! Счастливой будет та судьба иль рок жестокий оборвет мне жизнь до срока — я любой исход приму. Да будет так! Когда пришел Энсеррик благородный и о победе над тираном рассказал, почувствовал я, как будто спали цепи, и легче стало мне дышать… О, как вздохну я полной грудью, когда низложен будет Агхааз, и даже вздох последний будет самым сладким! — Он со свистом втянул в себя воздух, словно пытаясь распробовать вкус свободы. — Вперед, друзья, вперед!       

* * *

             Все было так, как и мечтал Дикин: ветер свистел в ушах, когда големы, слаженно топоча, бежали пещерами и коридорами в обратном направлении, а сам бард, сидя на плече Энсеррика, пел громко и сурово:       — Скрипя, гремя, металлами блистая,       Идут големы в яростный поход!       Их поведет суровый тифлинг Вален,       Когда Энсеррик в бой их всех пошлет!       На самом деле, Дикину не так уж хотелось отводить козлюке столь значимую роль, но, в отличие от остальных, Вален прекрасно рифмовался со словами «брутален» и «летален», а без них песня никогда не получилось бы по-настоящему непримиримой.       В очередной раз допеть до столь удачных рифм Дикину не получилось, песня оборвалась на полуслове: понарошечный город Агхааза рассыпался и обезголемел. Никто не восстанавливал неустойчивые здания, не играл в торговлю и домашние дела, не слонялся по улицам — остались только кучи разметанных камней и много-много места для доброй драки.       Одинокий големыш, круживший под потолком пещеры, с протяжным писком рванул в сторону дворца.       — Они нас ждут, — подав знак остановиться, молвил Феррон.       Вспомнив, как в прошлый раз мятежники-похитители восстали из таких же куч мусора, Дикин потянулся за арбалетом, но ничего не случилось. Щебень мирно похрустывал под ногами големов, и только из груди Феррона исторгались все более или более тяжкие вздохи, как будто у него болел живот. Или сердце — потому как, стоило Феррону увидеть возле входа в парк Крииз, вздох перешел в мучительный стон.       Защищать дворец собрались все големы плоти, от самых огромных до самых крошечных, и над колышущимся морем шипов и когтей, перепончатых крыльев и клыков в руку Дикина длиной, Крииз возвышалась как самая высокая и самая уродливая башня. Только Феррону, очевидно, так не казалось — Аррону пришлось положить руку на плечо брата, чтобы тот совладал с собой.       — Что это он? Сдрейфил? — поинтересовался Энсеррик.       — Душевно терзается. Энсеррик видит вон того огромного, уродливого, клыкастого голема с крыльями?       — Да попробуй не заметить такую страсть.       — О, Энсеррик все понял правильно! Это девочка и страсть Феррона. Ммм, на новый големский взгляд Энсеррика, она ведь симпатичная?       — Расцелуй меня Бешаба! Да лучше умереть, чем оголемиться до такого.       Феррон, на мгновение стиснув руку брата, отпустил ее и сделал шаг вперед. Голос его снова был звучным и обманчиво спокойным:       — Крииз! Во имя уз святых, что некогда сердца наши свивали, дозволь поговорить с тобой, как будто снова мы наедине, как будто руки сплетены и губы шепчут клятвы… Такая малость — разговор один, пред тем, как в схватке мы сойдемся смертельными врагами!       «Сейчас Феррон все испортит», — обреченно подумал Дикин. Он чуть было не попросил Энсеррика пнуть золотого голема в зад, чтобы тот опомнился, и швырнуть к ногам Крииз косточки Алсигарда, а та бы взбесилась, и началось сражение, и Агхааз выскочил бы посмотреть, что происходит, но поэтическая натура все же взяла верх. А вдруг любовь победит, как бывает в каждой второй истории?       Пока что Крииз только презрительно оскалилась:       — Ты подл и жалок; думаешь отвлечь меня уловкой своей? Ну что ж, так и бывает: предатель больше всех твердит о клятвах, еретик — о вере истинной, убийца призывает к миру! Да, ты убийца! Повторю сто тысяч раз я это слово! Сколько полегло по милости твоей достойнейших мужей и жен? Разрушен сколько раз был сей великий город?       Вспомнив, с каким удовольствием Крииз отдала приказ растерзать не сопротивлявшихся металлических големов, Дикин несколько усомнился в искренности ее сетований, но Феррон поник.       — Крииз! Так может, это шанс — единственный, последний! — все изменить? Не повторить былых ошибок, а примириться, новый путь найти? Да, ничему не быть, как раньше, но ведь даже твой Создатель, которому ты веришь, завещал нам быть живыми, а живой все может изменить! Неколебимы быть должны лишь чувства, и мои остались неизменны… Трепещу при мысли, что этою рукой вдруг боль я причиню той деве, что мне всех дороже! Прошу тебя, услышь, поговори со мной!       Дикину показалось, что Крииз колеблется. Она потупилась, перестала скалиться, сложила за спиной крылья. Какое-то время ничего не происходило, но вот наконец она сделала несколько неуверенных шагов навстречу Феррону, и тот без сомнений зашагал ей навстречу. Ровно посередине пути они повстречались.       Одна когтистая лапа Крииз неуверенно коснулась щеки Феррона, другая легла на его шею. Он весь затрепетал.       — Любовь моя, как ждал я этот…       Окончание фразы потонуло в отвратительном скрежете.       Тело Феррона, готового заключить возлюбленную в объятия, еще стояло, а вот голова была уже в руках Крииз. Нежная улыбка так и застыла на губах Феррона.       Череп Дикина вдруг налился свинцовой тяжестью, а тело стало легким-прелегким; он сам не заметил, как кувыркнулся с Энсеррика, а тот сам слишком оторопел, чтобы его подхватить.       Крииз брезгливо разжала пальцы и расплющила ногой упавшую голову.       — В сравнении с моим твое ничтожно было ожиданье, — холодно произнесла она.       Послышался крик, такой же тонкий и переливчато-серебристый, как и сама Меррон. Она подбежала как раз вовремя, чтобы подхватить обезглавленное тело.       — Убийца! Подлая волчица! — выкрикнула Меррон, бережно опуская Феррона на землю. — Ты лучшего убила из живущих!       — Ты брата погубила моего! — взревел Аррон.       — Растоптан жалкий червь, чьи богохульные уста порочили Создателя преступно! Не плачьте вы о нем, еретики: используйте последние мгновенья, чтоб устрашиться собственной судьбы!       Металлические големы зароптали скорбно и гневно, големы плоти — грозно и торжествующе, и тогда Энсеррик похлопал в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание.       — Может, начнем уже махач? — осведомился он.       И махач начался. Забыв про выспренные речи, големы мутузили друг друга кулачищами, бодались лбами, топтались на поверженных телах. Куски плоти и металла летели во все стороны, и Дикин охотно сопроводил бы музыкой эпическую битву, дожидаясь страшной мести за Феррона, но госпожа Феос схватила его под мышку и бегом припустила ко дворцу.       — Я догоню! — кинул им в спины Энсеррик, на секунду выныривая из клубка, в которой сплелись он сам, Крииз, Аррон, Меррон и еще парочка големов плоти.       Ворота больше никто не охранял, и во дворец они забежали всемером: Вален, босс, Дикин и четверо металлических големов, до которых удалось докричаться в драчке. Тронный зал встретил их удивительной тишиной, как будто снаружи ничего не происходило. Застыли вдоль стен стражи, недвижно восседал на троне Агхааз и даже големыши, словно замерзшие воробьи, кучковались на карнизе, безмолвно наблюдая за пришельцами. Это торжественное спокойствие оказало эффект ведра ледяной воды, вылитого на голову; горячка боя выветрилась, и Дикину вдруг стало не по себе.       — Все кончено, Агхааз! — все равно сказал он как можно громче и уверенней, потому что надо же было кому-то это сказать, и швырнул наконец узелок с костями Алсигарда к подножию трона.       — Это все, что осталось от твоего Создателя, — добавила госпожа Феос. — Полагаю, это означает, что ты уже не можешь править големами от его лица… если, конечно, тебя вообще когда-либо заботила законность твоих притязаний на власть.       Похожие на кровавые щели глаза Агхааза раскрылись чуть шире, когти царапнули подлокотники трона, и он тихо, пренебрежительно рассмеялся, разглядывая жалкие останки.       — Да кто Создатель есть? Тот, кто инструментом придал вещи форму и в этот миг родился вместе с ней… И тут же умер! Вещи больше нет — она уже созданье, не связанное с ним, а значит, живет сейчас и здесь, способное творить само. Но не все понять готовы это — им вещи жизнь понятней и милей. Виновен разве я, что помыслы мои сильней и выше, чем заботы малых сих? — Он раскинул руки, точно обнимая всех големов в зале. — Я власть над ними заслужил: Создатель нужен им, и объяснять им надо, что он хотел сказать, и что хотят они. Нет разницы меж мной и Алсигардом, жив он или мертв: оба мы творцы; он сотворил меня, а я творю его легенду. Для моего народа вечен он, а значит, власть моя продлится тоже вечно.       — То есть Агхааз хочет сказать, что он просто бессовестный властолюбивый лицемер, которому нравится дурить других големов? — уточнил Дикин, немного потерявшись в потоке слов.       — Это значит, что БЫЛ Я, ЕСТЬ И БУДУ! Лишь крепче станет власть того, кто тлену не подвластен, ведь не сумеет жить без веры мой народ.       — Да лучше мы умрем! — воскликнул кто-то из металлических големов.       — Да, вы умрете, — спокойно согласился Агхааз. — Я буду тот Создатель, кто послушанья требует от чад и времени не тратит на укоры. Я истреблю сам непокорства дух!       — Думаю, в его речи важным было другое. Творец сделал свое дело — творец должен умереть, — бросил Вален.       Голем-страж попытался заступить ему дорогу, но рухнул на колени от удара цепом, и в этот же момент Агхааз поднялся с трона. Когда следующим ударом Вален раскроил охраннику череп, затрещали, ломаясь, балки, полетели вниз куски кровли — как и опасался Дикин, Агхааз оказался куда выше потолка.       Одна балка оказалась у Агхааза в руках, и Дикин с боссом едва успели броситься на пол, прежде чем она пролетела у них над головами. А вот одному из металлических големов, судя по звуку, не повезло.       Маленький рост в очередной раз оказал Дикину большую услугу: пока Вален и госпожа Феос прорубали путь к Агхаазу, бард просто проскользнул вперед между ног стражников. Он замер, сосредотачиваясь на заклинании, которое обрушило бы на Агхааза десятки ледяных глыб, но пронзительный визг над собственной головой сбил ему концентрацию. Дикин взглянул наверх и остолбенел: на него пикировала орда големышей. С оскаленными зубами и выпущенными острыми когтями они больше не казались маленькими и безобидными.       В следующий момент Дикин взмыл в воздух от мощного пинка в зад и, приземлившись возле стены, пропахал камень коленками и подбородком. Увиденное позади, однако, отбило у него порыв возмутиться — Вален, отправив его в полет, сам попал под удар. Големыши облепили его, словно осиный рой, и когда тифлинг оторвал одного из них вместе с клоком собственных волос, Дикин увидел вместо его лица кровавое месиво.       Однако Вален не завопил от боли, даже не вскрикнул — он расхохотался с искренним азартом, и от этих звуков у Дикина мурашки пошли по спине. Пока госпожа Феос прикрывала его от удара стражника, Вален прокатился по полу, давя големышей собственным весом, а когда вновь вскочил на ноги, то бросился к Агхаазу.       К счастью, висевший за спиной Дикина арбалет не пострадал, и предсмертный писк пробитых болтами големышей оказался не менее вдохновляющим, чем любая боевая песнь.       Теперь Вален двигался не так быстро — похоже, кровь заливала ему глаза, но его удары слабее не стали. Шипастый шар цепа впился в колено Агхааза, заставив того пошатнуться, но увернуться от ответного удара ослепленному Валену не удалось, и Дикин ахнул, когда тифлингу прилетело мощным кулаком в грудь.       Вален кулем осел на пол, Госпожа Феос кинулась на помощь, но на сей раз она была слишком далеко, а выпущенного Дикином болта Агхааз как будто не заметил. Но все же тифлингу удалось вывернуться из-под готовой раздавить его пяты, и ударить цепом по другой коленной чашечке. На подломившихся ногах взревевший гигант уже не устоял.       Встреча лба Агхааза с троном вышла оглушительно громкой. Каменная глыба заметно завибрировала — и, к ужасу Дикина, этого сотрясения оказалось слишком много для Источника Энергии. Голубая сфера выскользнула из своей ниши и с нежным треньканьем разбилась о голову Агхааза, осыпав его сверкающей пыльцой.       Бой прекратился как по мановению волшебной палочки. Все уцелевшие големы и големыши замерли, выпустив противников из рук и когтей.       — Это конец! — проскрежетал голем плоти.       — Я чувствую, как разум угасает, и тьма застлала пеленой глаза… — вторил ему металлический голем.       Один из големышей без лишних слов повалился на спину и с душераздирающими криками забился в конвульсиях.       Арбалет выпал из лап Дикина, как будто и на него подействовало разрушение Источника Энергии. Вот так помогли големам герои! Хотели освободить из-под тирании Агхааза, а вместо этого погубили всех!       Жалобные взвизгивания големыша заглушил хриплый смешок Агхааза. Он с трудом приподнял разбитую голову и уставился на врагов и подданных полными презрения глазами.       — Глупцы… — прохрипел он. — Какие же… глупцы…       Его когти заскребли по камню, мышцы напряглись, но тут госпожа Феос, опомнившись, по самую рукоятку вогнала меч в пылающий красный глаз. Агхааз коротко взвыл и на сей раз уже окончательно растянулся у подножия трона, цепляясь за него, будто и в посмертии не желая расстаться с символом своей власти. Слабое сияние энергетической пыльцы угасло окончательно.       С грохотом распахнулись двери дворца, и на пороге возникли Аррон и крайне довольный собой Энсеррик. За собой они тащили спеленутую собственными изорванными крыльями Крииз, что не особенно мешало ей отчаянно брыкаться и изрыгать проклятия.       — Ну вот, пропустил самое интересное! — разочарованно протянул Энсеррик, оглядев поле боя. — А что это вы такие смурные?       Латунный голем на коленях пополз к Аррону, протягивая руки.       — Мой лорд, слабеют наши члены и туман стоит в глазах… Мы потеряли все и даже смерти не достойны… Энергии Источник был разрушен, когда разбил его проклятый Агхааз…       Крииз залилась ликующим смехом.       — Отмщен отец мой будет! О, с радостью какой сойду во тьму я, зная, что в бездне той смутьяны пропадают! Разрушили привычный ход вещей, попрали вы Создателя заветы? Встречайте гнев его, что вас сметет с лица земли и уничтожит правых и неправых!       Крииз все распиналась и распиналась, големы все стенали и стенали, ползая среди обломков, и эти финальные минуты показались Дикину даже несколько затянутыми. Похоже, госпоже Феос тоже пришла в голову эта мысль, потому как она спросила неуверенно:       — А вы уверены, что источник энергии действительно обладает теми силами, которые вы ему приписываете?       — Так было сказано… Создателем? — Аррон, уже собравшийся замертво рухнуть рядом с собратьями, передумал это делать.       — Возможно, это было его последней жестокой шуткой, чтобы удержать вас в этом подземелье или проверить границы вашей свободы, — сказала босс.       — Если големы стали жить своим умом, разве можно его просто взять и выключить со стороны, даже не огрев их по затылку? — поддержал ее Дикин и постучал по плечу ближайшего голема. — Ну, вставай! Сколько будет два плюс два? А трижды девять? Ну вот видишь, мозги работают по-прежнему!       Возможно, он несколько переоценил самостоятельность големов: вопли отчаяния сменились криками счастья столь же стремительно, как будто кто-то нажал кнопочку на невидимом механизме. Даже големы плоти, забыв о вражде, обнялись с недавними противниками. Одна Крииз, забытая всеми, кроме Энсеррика, рычала все так же свирепо. Ее крылья затрещали, когда она двумя мощными рывками высвободила руки. Энсеррик предупреждающе завопил, пытаясь ее удержать, но Крииз ни на кого не кинулась, только крикнула громовым голосом:       — Нет правды в этом мире: даже на святыни взглянешь — и там хохочет и гримасничает ложь! Что ж, радуйтесь, глупцы, в своем безбожном мире и на обманах новых стройте шаткий град! Нет, не по мне та жизнь; мне жизнь сама не мила, лишь забвенье стать может утешеньем раненой душе! Кривляйтесь, веселитесь и глядите, как умирает Агхааза преданная дщерь!       Она вцепилась руками в виски, поднатужилась и пала бездыханной с собственной оторванной головой в руках.       — Свершился высший суд, отмщен мой брат! — строго проговорил Аррон, и недавнее бурное веселье сменилось торжественным молчанием.       Дикин подумал, что будь во дворце занавес, он опустился бы над этой сценой, и при мысли, что все закончилось, у него даже немножко закружилась голова. А вот Вален медленно и аккуратно положил цеп на пол, а затем так же медленно и аккуратно сел рядом с ним. Госпожа Феос, спохватившись, кинулась к нему, а Аррон вежливо осведомился:       — Ужель и с вашей стороны потери есть, и пал герой отважный?       — Никто… никуда… не пал, — сквозь зубы проговорила босс, придерживая Валена, чтобы он совсем не завалился. — Нам просто надо позаботиться о его ранах.       Повелительным жестом Аррон призвал за собой оставшихся големов.       — Займемся тем и мы: пересчитаем выживших, оплачем павших. Имейте вы в виду: если друг ваш не выживет, всегда найдем мы место для его костей среди останков воинов достойных.       Госпожа Феос только отмахнулась.       — Что за сумасшедший дом! — вздохнул Энсеррик. — Вопят, машут руками, отрывают головы другим и себе, ни единого словечка не скажут без декламации! Знаете, пока мы эту преданную дщерь скручивали, Аррон успел мне предложить занять место его названого брата, и, знаете, я ни на секундочку не задумался. Да ни за что! Если уж выбирать между психами, то я за вас, ребята, вы хоть поспокойнее…       Дикин едва слушал его болтовню, следя за тем, как госпожа Феос осторожно ощупывает голову Валена.       — Глаза не задеты, — выдохнула она и добавила немного севшим голосом: — Придется зашивать правую щеку.       У Дикина ледяная волна прошла по хребту до кончика хвоста, как только он вблизи разглядел распоротое лицо Валена. Во всех красках представив, как бритвенно-острые когти когти големышей в клочья рвут его собственное мясо, Дикин разом простил тифлингу все прегрешения на сто лет вперед. В приливе внезапной любви и благодарности он даже ухватился за большой палец Валена и крепко сжал.       — Валену не надо волноваться, босс отлично умеет штопать. На носках даже не поймешь потом, где дырочка была.       Но почему-то Дикину показалось, что Валену теперь не только очень больно, но и очень страшно.       — Помоги мне снять нагрудник, — скомандовала босс.       Она хмурилась, прислушиваясь к дыханию Валена, а у Дикина засосало под ложечкой, когда он разглядел небольшую вмятину там, где кулак Агхааза впечатался в мифрил. В четыре руки они стащили с Валена нагрудник и колет, госпожа Феос решительно задрала рубаху — и впервые на памяти Дикина помянула Илматера. Даже Энсеррик присвистнул:       — Слышь, приятель, а ты сам, часом, не голем плоти? Из скольких кусков сшили твою шкуру?       — Это плохие воспоминания Валена, — загробным голосом пояснил Дикин.       Самому тифлингу, конечно, не очень-то понравилось, что все пялятся на его шрамы, и он даже попытался вернуть задранную рубаху на место, но босс его удержала.       — Мы ведь не можем просто так оставить твои ребра? — Госпожа Феос зарылась в мешок так яростно, словно собиралась разорвать его, а не отыскать целебную мазь и бинты, и Дикин услышал, как она пробормотала: — И почему вместо двери на карманный план мне не досталось хоть самого завалященького камня телепортации?       — Босс думает, что Вален может умереть? — тихонько осведомился Дикин, но козлюка все равно услышал и попытался прожечь его взглядом.       — Не думаю, но испытывать судьбу не хочется, — рассеянно ответила госпожа Феос. — Мы ведь не найдем здесь никакой помощи. Может, хотя бы Энсеррик поможет нести Валена…       Теперь и ей достался испепеляющий взгляд. Босс неожиданно не впечатлилась.       — Послушай, если это демонстрация мужского эго, то для нее ты выбрал самый неподходящий момент. Нам только по башне карабкаться несколько этажей вверх, со сломанными ребрами ты свалишься еще до выхода. Ты же не думаешь, что мне будет легче принести Провидице твой труп?       Говорила она резко и отрывисто, но Дикин догадался, что и этот не терпящий возражений тон, и внезапное обращение на «ты» — от большого страха.       — Гораздо легче! — вполголоса заметил Энсеррик. — Труп хотя бы не будет кочевряжиться.       По крайней мере, тут уже Валену надоело без толку разбрасываться огненными взглядами.       Унять мазью боль и забинтовать ребра было наименьшей проблемой; Дикин озабоченно уставился на подрагивающие руки госпожи Феос, когда она доставала из сумки иглу, шелковую нить и бутылек со спиртом.       — Может, боссу надо принять немножко внутрь? — спросил он, указывая на спирт.       — А я знаю отличное народное средство обезболивания для тифлингов, — заявил Энсеррик. — Один удар промеж рогов…       — Заткнитесь, а! — Похоже, нервы госпожи Феос совсем сдавали. Она обратилась к Валену, уже гораздо мягче, как к маленькому: — Надо наложить всего несколько швов, это будет недолго. Ты потерпи, пожалуйста, ладно? Все будет хорошо.       — Переживу, — невнятно выдохнул Вален.       Когда госпожа Феос смыла кровь с лица тифлинга и принялась накладывать швы, только серое лицо и закушенная губа выдавали, что ей не по себе. Да и Вален был паинькой — ни шелохнулся, ни звука ни издал и послушно поворачивал голову так, чтобы госпоже Феос было удобнее. Руки у нее стали красными и липкими от крови, и Дикин уже без лишних слов подал боссу тряпицу, смоченную водой, чтобы их вытереть, на сей раз удостоившись благодарной улыбки. Наконец босс наложила поверх своих трудов повязку и перевела дух.       — Никогда не чувствовала в себе призвания к врачеванию, — призналась она Дикину, поднося к губам Валена слабенькое лечильное зелье, чтобы немного взбодрить раненого.       — Ммм, Дикин думает, что призвание можно заменить хотя бы одним зельем исцеления.       — Как много у нас дурацких артефактов и как мало по-настоящему полезных вещей, правда? — задумчиво произнесла госпожа Феос, и Дикин подскочил на месте.       — Артефакты! Кристалл души! Глоигнар! Босс!       — Еще и Глоигнар, — сказала госпожа Феос с таким видом, как будто Дикин призвал на ее голову очередную напасть.       — Мы ведь не можем просто так оставить его, ну правда, босс? Это будет неблагодарно. Он помог нам найти Алсигарда, а значит, и Энсеррика. Можно Дикину быстренько сбегать к нему?       — Беги, — вздохнула босс.       — Домчу с ветерком! — объявил Энсеррик и, к огромному восторгу Дикина, вновь усадил его себе на плечо. — Тут ведь никому не надо, чтобы я сидел рядом, держал раненого за руку и говорил ободряющие слова?       — Наверное, надо у Валена спросить… — немного озадачился Дикин, но госпожа Феос замахала руками, как мельница, и Энсеррик, посмеиваясь, направился к выходу.       

* * *

             Пока герои разбирались с Агхаазом, големы успели выломать оставшиеся деревья в дворцовом парке и сложить из них некое подобие погребального костра — если, конечно, металлические деревья, утыканные кусками магически обработанной плоти, вообще можно было представить горящими. Да и сложены на воображаемый костер были не сами тела, а только совсем никуда не годные их куски, разорванные и расплющенные. На самый верх была бережно водружена голова Феррона, а вот его туловище лежало у подножия, рядом с искореженными останками Меррон.       Аррон, хлопотавший над телом брата, радостно бросился к Энсеррику.       — Передумал, друг? Отправишься ты с нами в далекие края, где вдали от тени мрачной Алсигарда мы выстроим оплот свободы дивный?       — Нет, дружище, я же сказал — такая жизнь не для меня. Мое место с теми, кому еще надо скинуть своих тиранов, — Энсеррик подмигнул Дикину хитро блеснувшим глазом. — Нет, я хотел попросить о помощи для этого моего приятеля. Он хочет вернуться ненадолго в ваш старый дом. Есть одно незаконченное дело, очень важное, все такое…       — Конечно. Я попрошу, чтоб проводили вас, — Аррон наклонился над телом Меррон и одним движением свернул ее почти не пострадавшую голову.       — А что это Аррон делает? — с дрожью в голосе поинтересовался Дикин; ему, конечно, не нравилась Меррон, но не до такой же степени!       — Готовимся мы из останков Феррона и Меррон собрать дитя, достойное родителей своих, — гордо отозвался Аррон. — Когда-нибудь их сын возглавит род наш и будет править мудро, милосердно, восхваляя отцово благородство и отвагу матери своей.       — Теперь ты понимаешь, приятель, почему мне так хочется сбежать от этих чудил? — вполголоса спросил Энсеррик, отходя от Аррона. — У них, конечно, попадаются весьма фигуристые блестящие телочки, но мысль о том, что акт любви в их понимании — порвать себя на части и присобачить эти куски друг к другу, почему-то меня не вдохновляет.       — Дикин не понимает другого. Конечно, кусочки Крииз и Феррона совсем не будут сочетаться, и вообще, она была совершенно ужасная, но ведь Феррон любил только ее, он даже умер из-за этого!       — Видимо, женщина, оторвавшая голову своему жениху, не может претендовать на место легендарной возлюбленной, — развел руками Энсеррик.       …Глоигнар весь пульсировал от нетерпения. Даже не попытавшись принять дуэргарскую форму, он так и носился шариком вокруг Энсеррика с Дикином, высматривая, есть ли что-нибудь у них в руках.       — Я думал… я думал, вы уже не вернетесь! — произнес он задыхающимся голосом. — Так долго… Кристалл души был в лаборатории Алсигарда?       — Алсигард тоже был там, и вообще, все было очень сложно…       — Да, я чувствую, я чувствую, кристалл у вас, — забормотал Глоигнар, не слушая Дикина. — Это тепло ведь исходит от него? Я так давно не ощущал ни холода, ни тепла, что это может быть только он… О, если бы я снова мог дышать, осязать! Но и так… даже так будет лучше!       Призрачные руки протянулись к Дикину и без всяких благодарностей выхватили кристалл из его лап. Сначала показалось, что Глоигнар его не удержит, но серый дымок, поднимавшийся от кристалла, смешался с белым сиянием призрака, и, сморгнув, Дикин ясно увидел длиннобородого молодого дуэргара, благоговейно зажавшего в ладонях кристалл души. Почти сразу его черты снова смазались, но это уже напоминало колыхание огонька свечи на ветру, а не вырвиглазное мерцание.       — Свободен… Как же тепло… — донесся до Дикина тихий вздох, и на берегу остались только опустевший кристалл и легкий запах эктоплазмы.       — Глоигнар обрел свой счастливый конец, — торжественно подытожил Дикин и на всякий случай снял с головы беретик.       Теперь можно было и уходить, но, к удивлению Дикина, Энсеррик не двинулся с места, рассеянно разглядывая упавший кристалл, как будто позабыл о том, что мечтал убраться из этого места. Дикин осторожно постучал по его щеке, привлекая внимание.       — Энсеррик передумал? Он хочет остаться со своими новыми братьями-големами?       — Что? Нет!.. Слушай, приятель, я когда-нибудь говорил тебе, что у меня была дочь? Ну, когда я был человеком?       — Не-а. Энсеррик соскучился по ней?       — Да что-то вспомнилось, что она любила сказки о призраках и духах всяких, чем страшнее, тем лучше. И пирожки с рыбой еще — гадость-то такую! Вот же фигню припомнил, правда?       — Дикин думает, это мило.       — Точно? — голос Энсеррика прозвучал хрипловато. — А я думаю, было бы мило, если бы я вспомнил, как ее звали…