Плац, на котором тренировались солдаты Провидицы, располагался в довольно странном соседстве с загонами роффов. Пахло здесь, как в деревне летом, и на каждый возглас сержанта животные отвечали не менее слаженным мычанием, чем новобранцы. Но даже если дом Маэвир подобным образом указал на место сторонников Эйлистри в Лит Ми`Атаре, по крайней мере, тут им никто не мешал: городские строения остались позади, только над рощицей окутанных лавандовым свечением кристаллов возвышалась стройная башня.
— Не могу разглядеть отсюда, жив ли еще Имлот, — в комичной тревоге округлила глаза Натирра, — или Вален уже задавил его свежим грузом ответственности?
Тифлинг, пожалуй, мог задавить собеседника одним своим присутствием — дроу не доставал макушкой ему даже до плеча — но сейчас вовсе не пытался выглядеть угрожающе. Он даже ссутулился — очевидно, чтобы сгладить разницу в росте. Да и Натирра придержала язычок и поздоровалась с Имлотом — командиром Имлотом — с неожиданным уважением. Сама Феос невольно задержала на нем взгляд: не считая Провидицу, она ни у кого в Подземье не видела такого приятного открытого лица.
— Это большая честь для меня — наконец встретить вас, миледи Феос. Если я могу чем-то помочь в вашей миссии, только скажите.
Феос настолько привыкла к тому, что Натирра и Вален относятся к ее «избранности» без придыхания, что стушевалась от почтительности Имлота. Раньше ей недосуг было задуматься о том, что последователи Провидицы могут ждать от нее настоящего чуда — не меньше. Феос попыталась придумать достойную спасительницы фразу, что-то более содержательное, чем «приятно познакомиться», но провалилась. Положение спас не склонный к расшаркиваниям Вален.
— Ты уже помогаешь. Мы как раз говорили о Тусклых Глубинах.
— О том, что ничего не знаем о Тусклых Глубинах, — поправил Имлот. — Они недалеко отсюда, не больше двух дней пути, но в Лит Ми`Атаре нет даже ни одной карты этих мест, миледи Феос.
— Оттуда в самом деле никто не возвращался?
— Никто из дроу, во всяком случае. Возможно, иллитиды и созерцатели успешней ловили своих беглых рабов — их поселения просто больше, а в Лит Ми`Атаре до войны и пяти сотен жителей не набиралось. Сомневаюсь, что им было по силам отправлять в погоню большие отряды, с которыми беглецы не сумели бы справиться, — Имлот помолчал. — Но местные никогда не говорили, что из Тусклых Глубин исходит какая-то опасность.
— А после начала войны рабы сбегали из города?
— Мы старались не лезть в здешние дела, чтобы не портить отношения с домом Маэвир, миледи Феос. Похоже, зря.
— Даже если и бежали, какая разница? — заметила Натирра. — Мы уже никогда не узнаем, кто пытался вырваться на свободу, а кого Майрун продала вампирам.
— Может быть, это связано. До войны вампиры кормились беглыми рабами и охотниками, а теперь, когда беженцы стекаются в Лит Ми`Атар, охотничьими угодьями остался только город, — предположила Феос.
— Жрец, — как-то невпопад сказал Вален. Его хвост щелкнул в воздухе, словно бич.
— Что? — моргнула Натирра. — Ты о том чудике?
— Все началось с него. Когда Майрун велела отрезать рабам языки? На второй, на третий день после?
— Мы пробыли в Лит Ми`Атаре, может быть, неделю, миледи Феос, и тут творился полный хаос, когда в город явился странный тип, высокий, с оранжевой кожей, — начал объяснять Имлот. — Не знаю, какой он был расы. Он называл себя жрецом милосердного культа, выкупающего рабов, и золота не жалел. Мать Провидица пожелала его увидеть, но в тот же день он как сквозь землю провалился. Генерал — милорд Вален — решил, что «жрец» был шпионом Вальшаресс.
— А мне он показался любителем половить рыбку в мутной воде, — добавила Натирра. — У его божества было просто бесконечное количество титулов: Великий, Безупречный, Вещий, Защитник Мудрости, Освободитель Рабов… мне кажется, он до имени не успевал дойти.
— Успевал, — сказал Вален, — только я думал, что это тарабарщина, которую он выдумал, чтобы скормить нам свою сказочку. Его божество звали Викс`тра.
Он взглянул на Феос, и у нее холодок пробежал по спине при одном воспоминании о свистящем шепоте в темноте. Хвост Валена буквально полосовал воздух — он тоже помнил.
— Думаю, он все-таки шпионил, хоть и не для Вальшаресс. А когда понял, что Провидица увидит его сущность, предпочел действовать через Майрун.
— Высокий и с оранжевой кожей … — пробормотала Феос. — Напавшие на нас вампиры все были людьми. Тоже ведь странно.
— Может, и не странно, — сказал Имлот. — Тут неподалеку есть ход на поверхность. Если миледи Натирра могла подняться наверх, то вампиры могли спуститься вниз.
— Не совсем на поверхность, — не без сожаления поправила Натирра, — в Порт-Череп. Он тоже под землей. Но у хода много отвлетвлений, в том числе нехоженных.
— Так мы рядом с Глубоководьем?
— Если не считать, что нужно пройти десяток миль только вверх, а потом сделать трехдневный крюк в обход Подгорья, можно сказать, что до него рукой подать.
Говорил Вален весьма сухо, и Феос заподозрила, что ему не очень-то нравится разговор о пути наверх, как будто она могла, забыв даже про геас, броситься прочь из Подземья по спасительному ходу. Но мысль о поверхности — привычном круговороте дня и ночи, красках, запахах — и впрямь отозвалась тоской, и Феос не была уверена, что это чувство не отразилось на ее лице.
— Так или иначе, Имлот, будь готов к тому, что с этого вечера наши солдаты займут посты у ворот и начнут патрулировать город вместе с маэвировскими, — вернулась к делу Натирра.
— Да, миледи.
Имлот не выглядел удивленным и не задал ни одного вопроса; возможно, Вален ввел его в курс дела, а может быть, несмотря на простое доброе лицо, командир оставался истинным дроу.
Естественно, от внимания Натирры не укрылось, что Феос разглядывает Имлота. Стоило ему вернуться к солдатам, как Натирра лукаво заметила:
— Из-за таких, как Имлот, почитатели Эйлистри и зарабатывают невыносимую репутацию святош. Ему благоволила мать-матрона его дома, он мог сделать блестящую карьеру, а вместо этого бросил все и бежал на поверхность, прежде чем зло нашей испорченной крови поглотило его, — тем не менее, насмешка, с которой Натирра проговаривала эти слова, была на удивление мягкой. — Впрочем, не думай, что для наших врагов он приберегает те же приятные манеры… но вот что касается общения с друзьями, мне кажется, кое-кому не мешало бы у него поучиться. А, милорд Вален?
Тифлинг только хвостом махнул, уходя вперед, да и Натирра не стала продолжать свои поддразнивания. Ее лицо быстро стало серьезным. Разговор пресекся, и Феос поймала себя на мысли, что Натирра оказалась бы еще менее простым спутником, чем Вален. Она постоянно смеялась и провоцировала, и за неиссякаемым потоком слов очень трудно было разглядеть ее настоящую.
Впрочем, о чем бы ни задумалась Натирра, рядом с големами она моментально вернулась к обычной игривости, как будто выбирала себе новое украшение в ювелирной лавке.
— Миногоны — самое то по размерам, но уж очень громкие, на них сбегутся все твари еще по пути в Зорвак`Мур. Или это будет эффектно и грозно: четверо ревущих гигантов, все в крови и в чем-нибудь похуже? Нет, иллитиды всегда казались мне жуткими чистюлями, которые уважают только собственную слизь… Медные уж слишком мелкие, да и смотрятся дешево. Адамантиновые, быть может? У них прекрасный цвет! Хорошо впишутся в пейзаж Зоврак`Мура.
— Ничего ты не понимаешь в эффектности, — Энсеррику явно надоело ждать, когда на него обратят внимание. — Юбочку покороче, сверху тоже ткани поменьше, и любому иллитиду, когда-то присаженному на мужское тело, будет абсолютно все равно, какого размера у тебя големы!
Не особо впечатленная, Натирра даже не повернула к нему головы.
— Ах да, твой бывший меч, — сказала она Феос. — Надеюсь, его лезвие не было настолько тупым, как его остроты.
— Эй, я все еще здесь!
Это была соблазнительная мысль — посмеяться над Энсерриком так же, как он всегда смеялся над ней, но Феос все же решила быть объективной.
— Я думаю, Энсеррик умнее, чем хочет казаться. Просто любит привлекать к себе внимание. В Подгорье он слишком много времени провел без всякой компании, если не считать скелетов.
— То есть он еще и неудачник, который не может даже минутку помолчать из-за страха, что о нем тут же забудут?
— Принцесса, ты поражаешь меня в самое сердце! А тебе ведь известно, что искреннее восхищение делает говорливой душу и запечатывает уста?
— Принцесса? — Со стороны было не понять, забавляет или раздражает Натирру болтовня Энсеррика. — Послушай, здоровяк, я отправляюсь к иллитидам, а им ничего не стоит решить, что лучше высосать мой мозг или засунуть меня в рабскую клетку, чем разговаривать. Мне бы действительно не помешал помощник, который будет выглядеть большим тупым големом, но при этом работать глазами и ушами, а не языком… или что там у тебя вместо у него. Пока что ты стараешься убедить меня в обратном.
— Энсеррик понимать госпожа дроу. Энсеррик работать над этим, — без выражения произнес голем скрипучим механическим голосом, уставившись в одну точку над головой Натирры.
Натирра хмыкнула и вернулась к разглядыванию адамантиновых големов, но оценивающий взгляд, которым она напоследок окинула Энсеррика, подсказывал, что окончательного «нет» пока не прозвучало.
— Ты в самом деле хочешь отправиться с Натиррой, а не с Дикином? — Феос очень надеялась, что не выдает голосом своей радости.
— Как можно отказаться от шанса стать героем романа? Ну, ты знаешь: брутальный воин с будто высеченным из гранита лицом, совсем как мое теперь, становится телохранителем знойной принцессы… ах, эта возможность спасти ее жизнь, сломать лед надменности, предаться любви на тигровой шкуре…
— Мне кажется, вы удивительно подойдете друг другу, — вполне искренне сказала Феос. — Но вот уж не думала, что ты такой любитель чтения.
— Милая леди, вы полагаете, что я попал в Подгорье, разыскивая потерявшуюся козу? Да я был магом почище этого твоего Фраузетаулена, и не только потому, что не забывал стирать мантию! Меня не то что с романчиком, а с трактатом Занудуса Заплесневелуса «Об усыплении заглавием труда» можно было представить. Книжник, любовник, чудодей — я испробовал все эти ипостаси!
— И оставил такую жизнь ради Подгорья?
— Ну, в конце концов, я тут не один такой дурак.
Усилием воли Феос заставила себя не ввязываться в перепалку, в которой ей было не победить, но хорошего настроения это не прибавило. Еще оставалась надежда, если Натирра не передумает, представить Энсеррика Провидице, — но стоило Феос вообразить его бурное восхищение и озвученные вслух эротические упования, как шансы на счастливое расставание начали стремительно таять. Провидице, возможно, и достало бы терпения и милосердия отнестись к этому снисходительно, но ее окружение (особенно Вален) могло этого и не оценить.
Натирра наконец определилась с тем, каких адамантиновых големов желает видеть в своей свите. Разглядывая этих отлично отполированных ярко-фиолетовых гигантов с огромными глазами из дымчатого кварца, Феос поймала себя на мысли, что Энсеррик оказался не так уж неправ насчет того, героиней какого романа могла бы стать Натирра. Только в книге автора-наземника ее наверняка бы сопровождали четверо черных, как эбеновое дерево, мускулистых невольников из Чалта с серебряными ошейниками на могучих шеях.
— Пожалуй, им не хватает какой-нибудь выразительной детали — например, серебряных ошейников, но с этим можно и повременить, — заявила Натирра. — Надо ведь и поработать немного.
— Я с тобой, — сказал Вален.
Натирра состроила гримаску, явно желая уйти от серьезного ответа, но Вален на это не купился и продолжал стоять над миниатюрной дроу как еще один большой терпеливый голем.
— Я не собираюсь ронять вазы и спотыкаться о ковры.
— Настолько плохо я о тебе не думаю, — Натирра неохотно перешла на менее лукавый тон. — Но если вдруг возникнут… осложнения, следы работы твоего цепа тяжело скрыть. А это, знаешь ли, дурной тон, особенно если мы не хотим дать Зесиир повод изобразить возмущенную дочь, раскрывшую ужасный заговор эйлистритов. Эта летучая мышка может оказаться весьма зубастой.
— Натирра…
— Куда лучше я сработаю одна! — В голосе дроу уже явно прорывалось раздражение. — Мне не нужен опекун, телохранитель или даже лишняя пара рук. Не занимайся глупостями, Вален. Пойди, прогуляйся, покажи Феос город — в общем, отвлеки внимание на вашу экзотическую парочку, а не привлекай его ко мне. Зря, что ли, я позаимствовала у Зесиир ее чудесный фамильный кинжал?
Поставив в разговоре точку, Натирра неторопливо зашагала к городу, а Вален, глядя ей вслед, только головой покачал. На его лице все еще читалось сомнение.
— Не бросай меня надолго, принцесса, как будто мы уже успели надоесть друг другу! — прокричал Энсеррик. — Да и вообще, знаешь ли, бывали в истории прецеденты с ушедшими в самоволку големами!
Почему-то Феос не сомневалась, что уйти он и не подумает.
Вален выбрал другую дорогу — вдоль реки. Феос поискала взглядом Кавалласа, но не успокоилась, даже нигде его не обнаружив. Что-то произошло с самой водой; она всегда казалась вязкой и стоячей, но теперь на ее поверхности то и дело надувались пузыри и лопались с похожим на стон звуком, выпуская облачка зловонного газа. Этому могла найтись сотня объяснений, но раз представив себе, что это пытается всплыть со дна реликвия теней, Феос уже не могла перестать об этом думать.
— Что такое? — спросил Вален.
Только сейчас Феос поняла, что жмется к тифлингу, как цыпленок к квочке. Одно это чуть не заставило ее заявить: «Ничего!», лишь бы не выглядеть перепуганной дамой с расстроенными нервами, но это прозвучало бы совсем по-детски.
— Река… вам не кажется, что она выглядит иначе?
— Пузыри? Это еще ничего; как-то раз я видел, как вместе с ними на поверхность всплывали черепа и кости.
Река застонала и булькнула будто бы ему в ответ.
— Ну и мерзкое же место! — вырвалось у Феос.
— Никак не можете привыкнуть к Подземью? — как ни странно, голос Валена прозвучал вполне сочувственно. — Я тоже.
— Вы?!
— Даже в Бездне обычно есть какое-то подобие неба. Нет ощущения, что толща камня давит тебе на голову, а воздух такой плотный, что того гляди присосется и выест глаза, — Вален хмыкнул. — Я слышал, дроу когда-то жили на поверхности. Весело же им было обживаться в этих пещерах, когда светлые родственнички вытеснили их под землю!
Четвертушка эльфийской крови в Феос потребовала высказаться в защиту предков, но современность была все же более интересной темой для разговора, чем дрязги тысячелетней давности. Пользуясь неожиданной разговорчивостью Валена, она рискнула спросить:
— Вы выглядите обеспокоенным. Думаете, Зесиир заманивает Натирру в ловушку?
— Зесиир ничего не выиграет, если выдаст нас матери, но когда поживешь рядом с дроу, начинаешь всюду искать подвох. Они настолько презирают инородцев и последователей Эйлистри, что от них и страха нелегко добиться, а страх для них — самое близкое к уважению чувство. Вы ведь думаете, я продержал вас на берегу до вечера, потому что такой гордый дурак?
Феос не без труда удалось подобрать обтекаемый ответ.
— Я подумала, что вы не хотите ни перед кем выглядеть слабым.
— Иногда репутация — это последнее твое оружие, которое можно пустить в ход. Что-то вроде кинжала в сапоге. В Бездне часто бывает, что ты отрубаешь противнику голову, а она катится за тобой и пытается кусать за пятки. Пока дроу видят такую вот адскую неубиваемую тварь, они готовы терпеть Провидицу за то, что она держит на поводке демона. И я хорошо поработал над тем, чтобы они меня боялись.
В последних словах прозвучало столько простодушной гордости, что Феос просто не смогла удержаться — кажется, общение с Натиррой все же на нее повлияло.
— Мне кажется, с женщинами дроу вы где-то недоработали.
На щеках Валена вновь проступили алые пятна.
— Ну, женщины бывают очень странными, — буркнул он. — Но на вас, миледи, разве я не произвожу должное впечатление?
Полбеды, что Вален попытался отплатить ей той же монетой и смутить в ответ; но он еще и добавил совершенно серьезно:
— Когда вы смотрите на меня и видите демона.
Первым порывом Феос было все отрицать, но это даже в мыслях звучало фальшиво. Вален бывал очень разным, и когда он смущался, шутил или просто рассказывал о чем-то, можно было забыть о другой его стороне. Но стоило только подумать о чудовищной силе рук, клещами зажавших ее руки, тяжести тела, под которым ни пошевелиться, ни вздохнуть, и алых, хищных, безумных глазах… Феос невольно потерла запястья, почти ощущая, как проступают на них браслеты синяков.
— Что ж, наша первая встреча вышла незабываемой, — призналась она. — И я не могу сказать, что совсем вас не боюсь, когда вы так… меняетесь в бою. Но, мне кажется, раз я привыкла к Дикину, то привыкну и к вам.
Нетрудно было заметить, что это сравнение вовсе не польстило тифлингу.
— Вот уж не думал, что вы видите между нами столько общего, — кисло сказал Вален.
— Кобольды — прирожденные убийцы, — пряча улыбку, пояснила Феос. — Не обманывайтесь их видом и размерами: они метко стреляют и не задумываются над тем, честно ли бить в спину. Может, это и покажется вам смешным, но я побаивалась Дикина поначалу. Кобольды, которых я видела раньше, в лучшем случае были, как вы говорили, «агрессивными неумными созданиями». В худшем это были просто людоеды. Что бы остановило Дикина от того, чтобы перерезать мне глотку во сне?
-— И что же его остановило?
Феос попыталась вспомнить чувства, которые вызывал у нее Дикин поначалу. Однозначно, опаска — кобольд мог пискнуть от ужаса при виде большой мохнатой «огогусеницы», но не кровавого побоища, и без малейшего сомнения пускал в ход оружие, когти или зубы. Отвращение и усталость — от запаха псины, не смолкающего пронзительного голоска, треньканья расстроенной лютни. Раздражение — проще было запустить в него сапогом, чем объяснять, почему нельзя рыться в ее белье («Но Дикину нравится, как оно пахнет!») или вылизывать котелок вместо того, чтобы почистить его песком («Босс, но к стеночкам пристает самое вкусное!»). Удивление — когда когтистая лапка коснулась ее волос и тихо гладила их все время, пока Феос тупо сидела возле закрывшегося портала, пытаясь привыкнуть к мысли, что мастера Дрогана не спасти уже никаким чудом.
— Человечность, — вырвалось у Феос прежде, чем она сообразила, что употреблять это слово по отношению к кобольду довольно-таки странно, но лучшего она подобрать не могла. — Знаете, я даже представить не могу, откуда в нем это. Как он мог вырасти настолько добросердечным среди своего племени? Дракон, их хозяин, совершенно их не жалел, даже Дикина, который был его любимцем. Он пожирал их, когда гневался, и убивал просто потому, что не думал о них: кобольдом больше, кобольдом меньше… Они жили лишь для того, чтобы почитать великого чешуйчатого господина. Дикин как-то сказал мне, что долго не мог понять, надо ли ему обижаться на «мастера Тимофаррара», когда тот проглотил его бабушку. Бабушка ведь была старенькая, ей самой надо было смотреть под ноги, когда она начищала хозяину зубы… Неужели рыцарские романы и сентиментальные песенки, которые дракон любил слушать на ночь, могли поддерживать в Дикину стремление к жизни, о которой он и знал только из этих историй?
Она осеклась, заметив усмешку на лице Валена, и вначале подумала, что его позабавила ее внезапная патетика, но потом поняла, что гримаса тифлинга выглядит скорее горькой, чем насмешливой. Она никогда не видела у него такого выражения лица — слегка как будто озадаченного, как будто он задумался об услышанном всерьез и не знает, как быть дальше. Феос припомнила воодушевление, с которым он припоминал сценки из наивной пьесы, и шрамы на его теле, слишком похожие на следы пыток. Ей показалось, что Вален готов что-то сказать…
Но он так ничего и не сказал.
* * *
Провидица встретила их слегка растерянной улыбкой и поспешно положила на стол зеркало Всевидения, которое до этого вертела в руках. Подобная нервозность была настолько ей несвойственна, что Вален в два шага пересек комнату и коснулся ее руки с таким видом, словно был готов в случае необходимости отшвырнуть Провидицу в угол — лишь бы подальше от опасного артефакта.
— Мать Провидица?..
Она ласково убрала с его лба выбившуюся прядь волос и поманила к себе Феос, после чего сама накрыла их руки своими. Ладони ее были теплыми и сухими, взгляд — открытым и ясным, и Феос почти усомнилась, что только что видела Провидицу смущенной и суетливой.
— Я рада, что вы вернулись. Артефакт столь ужасающей силы — не то, с чем стоит иметь дело в одиночку.
Дикин обиженно засопел.
— Конечно, мой милый, ты предупреждал и направлял меня, — с улыбкой исправилась Провидица, — но чем больше вокруг друзей, тем спокойней я себя чувствую.
— Дикин все-все-все рассказал леди-дроу: и про королеву, и про шута, и про крысомага, и про бегающую скамеечку, — важно сообщил кобольд. — А леди-дроу покормила его бисквитами. Вкусными!
Выглядел он полностью довольным собой и совершенно не собирался слезать с колен Провидицы. Феос ощутила что-то подозрительно похожее на укол ревности. Будто почувствовав это, Дикин наконец соизволил улыбнуться ей во всю пасть и за руку потянул к себе.
— Дикин хорошо провел время с леди-дроу, но госпожа Феос — его единственный настоящий босс! — томно прошептал он ей на ухо.
— Только, пожалуйста, не присылай мне цветы и записку с извинениями, — шепнула Феос в ответ.
И все-таки даже непосредственная выходка Дикина не отвлекла ее от мыслей о зеркале. Вален и вовсе не отрывал от него взгляда, как будто оно могло отрастить шесть ножек, суставчатый хвост и вонзить в Провидицу скорпионье жало. Та, будто не замечая его тревоги, вновь взяла зеркало в руки.
— О том, сколько жизней оно погубило, Дикин тоже мне рассказал, — Провидица задумчиво погладила оправу. — Я понимаю, что делает зеркало таким опасным и таким желанным: ему есть что предложить каждому. Знание. Безопасность. Власть. Всего лишь отняв все остальное.
— Не стоило его сюда приносить, — угрюмо сказал Вален. — Глупо было думать, что мы сможем им воспользоваться.
Провидица взглянула на него с искреннем удивлением.
— Но мы должны им воспользоваться. Было суждено, чтобы оно попало к нам и открыло секреты Вальшаресс. Когда я касаюсь зеркала, меня охватывает огромный страх, но также я чувствую на плече руку богини, она ободряет и направляет меня. Ей будет угодно, если мы заглянем в зеркало.
Секреты Вальшаресс… Феос не могла не признать, что это звучит соблазнительно. Даже Вален несколько подрастерял свою непримиримость.
— Но цена, мать Провидица?
— Смирение. Или, если тебе не нравится это слово, мой милый Вален, то осторожность. Мы посмотрим в него только сегодня, и что бы оно ни показало нам, что бы еще нам ни захотелось узнать, больше не прикоснемся к нему до самой битвы с Вальшаресс.
— Дикин думает, это почти так же трудно, как не съесть последний кусок пирога, когда он лежит на тарелке весь такой вкусный, но это тренирует силу воли!
— И поэтому ты съел все бисквиты? — Феос посмотрела на пустую тарелку, в которой обнаружилась только россыпь крошек.
— Нуууу, Дикину нужно было подкрепиться, чтобы подготовиться к более важному испытанию!
Его безмятежности можно было только позавидовать; сама Феос невольно затаила дыхание, когда Провидица медленно развернула зеркало к себе. Все четверо сблизили головы, вглядываясь в мутное стекло.
— Покажи нам то, что сделало Вальшаресс такой опасной, — прошептала Провидица. — Секрет ее могущества, который она таит от всех. То, чему мы должны противостоять, дабы исполнить волю леди Эйлистри.
— Мммм, а леди-дроу не думает, что это три разные вещи, и зеркало расколется, потому что не сможет показать… — шепот Дикина сменился обиженным мычанием, когда Вален зажал ему пасть.
Феос думала, что примерно представляет себе работу зеркала Всевидения: в конце концов, мэтр Фраузетаулен давал ей посмотреть в его осколок. Стекло станет прозрачным, в нем появится движущаяся картинка…
Вместо этого зеркало исчезло.
Феос в изумлении подняла голову и совсем растерялась, обнаружив, что рядом никого нет, да и комната изменилась. Вместо скромной кельи с очагом, в которой любила проводить время Провидица, Феос оказалась в просторном круглом зале. Полы из фиолетового камня с золотистыми прожилками и черные мраморные колонны напомнили ей о храме Лит Ми`атара, но здесь не было ни статуи Ллос, ни паучьих изваяний в стенных нишах; только один паук, платиновый, сидел высоко вверху, под затканным золотой паутиной куполом…
У Феос мгновенно пересохло в горле: она узнала это место. Храм из ее видения. Теперь она каким-то образом оказалась в нем во плоти. Теперь она могла не только смотреть и обонять: от звука ее шагов по залу разносилось эхо; она могла коснуться колонны и почувствовать холодную гладкость отполированного мрамора. Пламя в треножниках колебалось, когда она проводила над ним рукой, и ощущение жара от него было совершенно реальным. Как и боль от щипка, которым Феос наградила себя, надеясь, что видение развеется.
Удивляла только необычная сочность красок, не присущая тускло освещенным, мрачным храмам дроу. С кольцом темновидения все казалось Феос и вовсе черно-серым, теперь же она могла оценить богатство оттенков камня, разглядеть все выбоинки в полу и даже засохшую кровь в линиях так и не смытой пентаграммы. Живое пламя в треножниках, напротив, казалось ослепительно ярким и раздражало глаза, но Феос едва обращала на это внимание, пытаясь сообразить, что делать дальше. Где находится этот Уст-Ната? Как выбраться из него? Можно ли незаметно выйти из храма?
Двери распахнулись перед ней, как только она решилась к ним подойти. Ошарашенная, Феос очутилась нос к носу с женщиной дроу и в ту же секунду узнала и это нежное девичье личико, и блуждающий взгляд.
Вальшаресс!
Которая прошла прямо сквозь нее и, цокая каблуками, зашагала по каменным плитам. Через несколько шагов дроу все же остановилась и поглядела через плечо — но лишь для того, чтобы небрежным щелчком пальцев заставить двери затвориться.
От облегчения Феос едва не рассмеялась: это все же было видение! Теперь она понимала, почему правители Шаори Фелла настолько зависели от зеркала: иллюзия присутствия — и свободы — была безупречной. Однако чувство облегчения исчезло так же стремительно, как и нахлынуло, стоило Феос вспомнить, почему все-таки она оказалась в этом храме. Она двинулась за Вальшаресс, невольно приглушая шаги, хоть и знала теперь, что та не может ее видеть.
Теперь Феос разглядывала Вальшаресс сзади и не могла не признать, что выглядела самозваная королева Подземья весьма эффектно. Она гордо несла пышноволосую голову, увенчанную шипастой короной, и даже нелепый доспех, обнажавший руки и спину, не делал ее смешной: Вальшаресс могла позволить себе со спокойной уверенностью выставлять напоказ изящное холеное тело, как будто сама ее спесь служила лучшей защитой.
Даже понимая, что находится внутри иллюзии, Феос не удержалась от искушения проверить, так ли это, при помощи оружия, но с тем же успехом могла кольнуть острием меча облачко пара. Они обе были призраками друг для друга.
Правая рука Вальшаресс легла на пояс и сняла с него свернутый хлыст, ремень которого тускло светился красным. Огладив его любовно, дроу вновь щелкнула пальцами, и на этот раз тихий звук был заглушен сначала громким хлопком, потом гулом пламени в треножниках. На площадке, где некогда, должно быть, стояла статуя Ллос, появилась коленопреклоненная фигура.
— Чего изволите пожелать, мать-матрона? — проговорил мужской бархатный голос.
Чем-то это существо походило на Валена — не внешне, но ощущением потусторонней, адской иномирности. Как и Вален, оно отличалось своеобразной красотой: у него тоже были тонкие черты лица, длинные волосы и сильное поджарое тело, но в остальном оно походило на человека намного меньше. Невероятно высокое, даже в угодливой согбенной позе оно на несколько голов возвышалось не только над дроу, но и над Феос. Раздвоенный на конце хвост и витые рога были массивнее, чем у тифлинга, за спиной были сложены кожистые, как у летучей мыши, крылья, а мускулистые ноги заканчивались раздвоенными копытами. На фоне ярко-красной чешуйчатой кожи ослепительной белизной выделялись крупные острые зубы и блестящие белки алых, как свежая кровь, глаз.
Дроу не просто не выглядела впечатленной его жутковатым видом — хлыст просвистел в воздухе, опустившись на обнаженное предплечье существа.
— Потрудись-ка называть меня «Вальшаресс», червь! Что-то часто ты стал забываться!
Без всякого сомнения, она говорила на дроусском, но теперь Феос понимала ее с такой же легкостью, как будто Вальшаресс перешла на всеобщий.
— Я всегда помню, кто призвал и подчинил меня своей несокрушимой воле, великая Вальшаресс, — покорно произнесло существо, потупив взгляд.
Его подобострастие не успокоило дроу; она принялась расхаживать туда-сюда, похлопывая хлыстом по бедру, и голос ее с каждым словом звучал все более визгливо:
— Так почему от тебя никакого толку? Я знаю, девка уже в Подземье и наверняка на нее наложила лапы эта мятежная шваль! Так почему она еще не в моих руках? Почему они не в моих руках? Почему, почему, почему?!
Не без удивления Феос поняла, что чувствует себя разочарованной: все же по разговорам об удивительной мощи Вальшаресс представлялась несколько более впечатляющая личность, но пока что ее появления сопровождались только злобным визгом и потрясанием кулачками.
— Молю простить меня, великая Вальшаресс, но не в моих силах увидеть женщину, которую вы ищете, — существо еще ниже пригнуло к коленям рогатую голову и безропотно вынесло очередной удар хлыстом, на сей раз оставивший на плече длинный вспухший рубец.
— Что? Это как понимать: «не в твоих силах»?
— Что-то мешает мне, великая Вальшаресс. Я напрягаю зрение, я пытаюсь проникнуть хотя бы в ее сны, и ослепительный свет обжигает мои глаза. Я не могу заглянуть за него. Ужасная, непреодолимая преграда…
На лице Вальшаресс появилось выражение простодушной растерянности.
— Но этого не может быть! Да откуда у этих ничтожеств такие силы? Нет, это ты плохо стараешься! Я думала, что призываю сильного слугу, а получила фокусника!
— Госпожа моя…
— Вальшаресс! Великая Вальшаресс! — на этом пронзительном вскрике дроу неожиданно взяла себя в руки. Теперь ее голос был полон холода: — Продолжай искать девку. И делай это как следует, иначе изведаешь моего гнева, о силе которого ты даже не имел представления.
Очередной щелчок пальцами загасил огонь в треножниках, и вместе с пламенем пропало и адское существо. Вальшаресс развернулась, и последним, что мелькнуло в видении, было ее злое лицо и сжатые в кулаки руки с острыми перламутровыми ноготками. Все изменилось в мгновение ока: только что Феос смотрела в пугающе пустые глаза Вальшаресс, и вот уже на нее из отражения таращилось только собственное лицо, богатство красок исчезло, а шея и поясница ныли от неудобной позы — Тир знает, сколько времени она простояла, наклонившись над зеркалом.
Провидица аккуратно положила зеркало на стол и откинулась на спинку кресла. На ее лице появилось задумчивое, печальное и до странности торжественное выражение. Дикин, по-прежнему сидя на ее коленях, сопел и грыз коготь. Но страннее всех выглядел Вален. Феос еще не приходилось видеть его таким: казалось, впервые в жизни он не отказался бы помянуть вслух божество, к которому можно обратиться за помощью и советом, и теперь нервно ерошил свои волосы.
— Да быть такого не может! — выговорил он наконец. — Вальшаресс призвала архидьявола?
* * *
В библиотеке мастера Дрогана имелся фолиант, живописующий опасности, подстерегающие «желающих вступить в противоестественные, но не любострастные сношения с демонами и диаволами». Его фронтиспис украшала гравюра, запавшая Феос в память: огромная рогатая тварь, злорадно ухмыляясь, нависала над призвавшим ее крошечным волшебником в остроконечном колпачке, и кто в этой паре будет хозяином, а кто — слугой (или обедом), оставалось интригующе неясным. Примерно так Феос всю жизнь и представляла себе эти «сношения»: дьяволы коварны и фамильярны, маги потеют и держат ухо востро, потому что один неверный шаг — и в опасности уже вызыватель. Как это возможно — призвать владыку преисподней и охаживать его хлыстом, точно нерадивого раба?
Пока она собиралась с мыслями, Провидица негромко произнесла:
— Вален, это ведь эрцгерцог Кании?
— Да. Мефистофель.
Это имя тоже встречалось в книге мастера Дрогана. Да и в ярмарочных представлениях именно он обычно возникал на сцене в клубах бутафорского дыма, искушал героев обещанием тайных знаний и могущества, размахивал вилами и проваливался в люк вместе с горемыками, в которых отпала сюжетная надобность. Хитрый, опасный, отовсюду извлекающий выгоду — в этих определениях Мефистофеля сходились бродячие драматурги и ученые авторы.
— Что, вот этот бедолага? — растерянно произнесла она.
Глаза Валена недобро сузились.
— Вам его жаль, миледи?
— У босса большущее доброе сердце, — с гордостью сообщил Дикин. — В нем находится место для всех! Ну, может быть, кроме крысок…
Вряд ли это могло убедить Валена. Феос не сомневалась, что сейчас всколыхнулись все его подозрения насчет ее якшания с дьяволами, но ей хотелось понять, что происходит.
— Но он действительно выглядит жалким, не лучше здешних свирфнеблинов, разве что язык пока при нем, — она вспомнила, как безропотно съеживалось под ударами хлыста огромное существо. — Избитый, униженный, пресмыкающийся перед Вальшаресс. Как смертный может довести архидьявола до такого… плачевного состояния?
— Любого можно довести, были бы клетка и ошейник подходящих размеров, — хмуро отозвался Вален и помолчал немного. — Но это в самом деле странно, что Вальшаресс не просто призвала его в союзники, но получила над ним абсолютную власть. Демоны любят болтать, как скручивали дьяволов в булезаувский рог, но про эргцерцогов даже баек таких не ходило. Даже в Бездне понимают, когда лучше не трепать языком попусту. Я когда-то был… в услужении у балора по имени Гримаш`т. Он считался одним из самых могущественных танар`ри, но Мефистофель посмеялся бы над его способностями, а потом разорвал бы пополам. А Вальшаресс — просто дурная крикливая баба.
Тифлингу удалось совладать с собой и вновь замкнуться в угрюмой деловитости, но Феос не могла забыть, какое растерянное у него было лицо. Не хотелось думать, что же из себя представляет противник, если даже у Валена это выбило, пусть и на мгновение, почву из-под ног.
Провидица задумчиво глядела на огонь в очаге.
— Если недостаточно собственной силы, такие как Вальшаресс всегда стараются прибегнуть к заемной или украденной.
— Я бы предпочел знать наверняка, чем она воспользовалась, — буркнул Вален, — если мы не найдем, как разрушить ее связь с архидьяволом, наши шансы... что ж, точно не вырастут.
— Ммм, Дикину интересно, а герои могут подружиться с дьяволом? Вальшаресс плохая хозяйка. Ужасная! Ужасней, чем старый мастер Тимофаррар, когда не мог пропукаться. Дикин думает, дьявол наверняка хочет освободиться, чтобы его больше никто не бил и не говорил плохих слов. Может быть, это геройский шанс?
От такого предложения Валена слегка перекосило.
— Я бы с дьяволами не сел на одной поляне… — он бросил быстрый взгляд на присутствующих дам, — играть в карты, малек. Обдерут дочиста. Если бы это был демон, я бы еще подумал. С демонами иметь дело проще. Они более…
— Тупые? — с готовностью подсказал Дикин.
Вален поморщился.
— …более предсказуемые, чем дьяволы. Плохо умеют хитрить и мухлевать. Дьяволы хитрят всегда, даже когда вспарываешь им животы. Как говорят в Бездне, никогда не верь, что дьявол сдох, пока он не завоняет.
— Так вы думаете, Мефистофель может вести свою игру? — спросила Феос.
— Обязан ее вести. Даже если Вальшаресс каким-то чудом нашла способ скрутить его по рукам и ногам, дьяволы заработали свою репутацию на контрактах и лазейках в них. Мефистофель наверняка пытается использовать Вальшаресс не меньше, чем она использует его. Так что никаких разговоров о сделке с дьяволом, малек.
— Так, может, героям надо просто подождать, когда злая леди Вальшаресс доиграется? — с надеждой спросил Дикин. — Она ведь не может найти босса!
— И воистину велика милость моей леди Эйлистри, раз своим светом она заслонила Феос от этого существа! — Провидица молитвенно сложила перед собой ладони. — Да окажемся мы достойными ее заступничества.
На лице Валена промелькнуло такое выражение, словно он был готов выразить надежду, что это леди Эйлистри стоит расстараться и оказаться достойной их трудов.
— Только это совсем не означает, мой милый Дикин, — печально улыбаясь, продолжила Провидица, — что Лит Ми`атар находится в безопасности. Предательство или глупость могут донести вести о нас до Вальшаресс, да и ее шпионы появляются в наших краях..
— Но ведь леди Натирра, ну, заботится о том, чтобы они не возвращались?
— Их отсутствие, милый, скажет не меньше. Да, Подземье полно опасностей, но если слуги Вальшаресс один за другим бесследно исчезают лишь в одном его уголке… Нет, милый, нам суждено принять решающий бой, и я молюсь лишь о том, чтобы наши силы выстояли в этом сражении.
— Вот бы когда леди Эйлистри стоило оказать нам более материальную помощь, — все-таки не удержался Вален.
— Она уже у нас есть, — и Провидица с теплой улыбкой взглянула на Феос.
Ей захотелось провалиться под землю — еще глубже, если это вообще возможно. Непоколебимая уверенность Провидицы в ее избранности почему-то заставляла Феос чувствовать себя обманщицей и самозванкой. Высказывай та сомнения, даже подозрения, как Вален, было бы во сто крат легче. Когда все вокруг трезво оценивают твои небольшие силы, можно что-нибудь придумать, выкрутиться, как получилось с медузой Геродис… но Провидица, казалось, ждала от Феос чуда, достойного эпических героев древних времен, а все, что ей (да и то не без весомой помощи Валена и Дикина) удалось наскрести до сих пор, было горсткой големов да слишком опасным зеркалом.
— Но я по-прежнему совершенно не представляю, что мне надо сделать, — у Феос не хватило сил бодро солгать, что Провидица может всецело на нее рассчитывать. — Именно мне, именно такого, с чем не мог бы справиться кто-то другой. Вы вдохновляете своих последователей, Натирра умеет решать проблемы… деликатно, Вален — куда лучший воин, а Дикин — лучший дипломат, чем я. Что же делает меня особенной в глазах Эйлистри? — невольно повторила она тот давний вопрос Валена.
Она совсем не ожидала услышать его голос.
— Наверное, я должен принести вам извинения, миледи, — он как будто выталкивал из себя учтивые слова, но выглядел скорее задумчивым, чем недовольным. — За то, что неправильно все истолковал в нашу первую встречу. Возможно, я почувствовал присутствие архидьявола лишь потому, что он пытался отследить вас. Но что если защиту обеспечила не Эйлистри, а ваша реликвия? Может быть, это больше, чем планарная дверь. Я немногое знаю о Плане Тени, но, говорят, магия там сильно искажена и является более могущественной, чем на Прайме. Вдруг это сбивает Мефистофеля с толку? В любом случае, нам не помешало бы лучше изучить ее.
Вален все еще выглядел напряженным, но не настолько замкнувшимся в подозрениях, как того опасалась Феос. Провидица явно заинтересовалась. Дикин и вовсе подпрыгивал на ее коленях, явно счастливый тем, что его любимая штучка может оказаться предметом такой важности. Одна только Феос, глядя на них, чувствовала себя все хуже и хуже. Будь она на сцене, тут же упал бы занавес — прямо ей на голову.
— Я ее выбросила, — обреченно произнесла она.
