Воин и Наполеон

Эпиграф Нам победу над слабым бросают, как кость. В долгих поисках правды верим вранью. Дальше думать не надо - забрали в армию

- Что-то ты сегодня не комментируешь прочитанное, – заметил Илья, недовольно морщась. Видимо плечо он выбил чуть сильнее, чем думал. - Я с тобой не хочу разговаривать, - хмыкнул Наполеон, небрежно переворачивая страницу. - У Габи лексикона поднабрался? – усмехнулся Курякин. - Нет, просто у меня есть правило не разговаривать с неуравновешенными людьми, - Наполеон жалел, что он не актёр и не может вложить в эту фразу всё своё возмущение. - Что такого неуравновешенного я сделал? - Ну не знаю, может, не надо было выносить нашим потенциальным языком двери? – вежливо поинтересовался Наполеон. - Помнишь, что у нас было на этот язык? – в голосе Ильи появилась сталь. – Я дел с насильниками иметь не желаю. К тому же он и так всё выложил, что нам надо. - В нашей работе не до чистоплотности, Курякин. - Говоришь, как мой «начальник», - несмотря на боль, Илья нашёл силы повернуться спиной. – Что читаешь? - Начало бала. Слабо мне верится, что женщина пошла бы на такое. - Не повезло же тебе с ними в своё время, Наполеон. Соло стряхнул с себя это воспоминание, которое пришло само после Геллы. А спорили они тогда ещё долго. Наполеон в тот раз еле сдержался, чтобы ехидно не поинтересоваться, самому Илье разве безумно повезло? Особенно с Габи. Протоптались друг напротив друга, как школьники и разбежались. Нашёл себе Маргариту. Не выскочила любовь к ним, как убийца из переулка. Зато Наполеону прям обсочувствовался. Чёрт, не о том он сейчас думает. Нужно сосредоточиться. Тем более, когда впереди опять видны факелы. Но в коридоре было как-то холодно. Гораздо холоднее, чем в предыдущих. Странно. Наполеон шумно выдохнул, наблюдая в тусклом свете клубы пара от своего дыхания. Дверь была лишена всякого декора - стальной лист с крошечным окном и закрытой щелью, в которую миска с едой бы еле прошла. У двери стоял рыжий толстяк, лениво выковыривая кусок мяса из-под клыка: - Вот и встретились, Соло, - той же рукой он бесцеремонно вытянул розочку из петлицы пиджака. - Здравствуйте, Азазелло, - Соло сдержал порыв брезгливости. - Не в ваших интересах, чтобы я здравствовал, – лишь усмехнулся демон. – Удачи, - роза в его руках вспыхнула синим пламенем. Приоткрыв дверь, он отошёл, пропуская Наполеона. - Вы не пойдете со мной? - мужчина непонимающе нахмурился. - А с какой стати я идти должен? – фыркнул демон, - На выходе встречу, если дойдёшь. - И подсказки можно не ждать? – Соло неуверенно сделал пару шагов ко входу. - Делать мне больше нечего, – тот распахнул дверь, чуть ли не вталкивая Наполеона в залу, – Жить захочешь - разберёшься. - Ваши предшественники были вежливее, - заметил Соло. - А что, не доводилось слышать, что чужая душа - потёмки? – хмыкнул демон, запирая дверь за ним. «Вот и встретились, Илюша», - усмехнулся своим мыслям Наполеон, осматриваясь. В зале было очень темно. Источником света служила одна несчастная лампочка, которая не могла осветить и трети не то комнаты, не то зала. Соло прищурился, нервно осматриваясь. Отойти от двери он не решался, хоть и чувствовал, как она под его руками менялась. Точнее исчезала. Холод металла сменился мягким поролоном. Под ногами что-то хрустнуло. Не кости бы это были только. Нервно хмыкнув, Наполеон опустил глаза. Нет, всего лишь разбитая фоторамка. Ладно, чего он ждёт? Закусив губу, Соло всё же отошёл от стены, вспомнив о пистолете, который был всё это время при нём. Вряд ли он здесь поможет, но с оружием как-то спокойнее. В комнате было не теплее, чем снаружи, что наводило на мысль о неправдоподобности бородатых шуток о горячности русских. Либо конкретно этот холоден. Шаг за шагом он продолжал идти, игнорируя шелест бумаг под ногами. Бумага была то глянцевой, как у фотографии, то совсем дешевой, чуть ли не папиросной. Так бывает у казенных бумажек. Когда он встал под лампой, то даже смог увидеть стены. Они были обиты чем-то мягким, как в одиночных камерах для душевнобольных. Вот только вряд ли у подобных «клиентов» есть возможность дырявить стены ножом. И протыкать чьи-то портреты. Да что это за хрень? Если это зала, где варятся за свои грехи несчастные, то где хоть один грешник? Почему здесь так пусто? Сора под ногами стало ещё больше. Фыркнув, мужчина подобрал несколько штук. Не особо разборчивый почерк не позволял понять в таком полумраке кириллицу. Видимо, качество печатной машинки хромало. Наполеон вдруг замер, прислушиваясь. Кажется, что-то мелькнуло сбоку. Соло повернулся, вглядываясь в полумрак. Вот вам и грешник. Хотя, Наполеон не мог с уверенностью утверждать грешник это или грешница, поскольку вторичные половые признаки, как и первичные, были надежно скрыты смирительной рубашкой, а сам человек был прикован к стене, лишённый возможности двигаться. И всё же это не мешало ему или ей пытаться вырваться, глухо рыча в темноту. На рту и глазах были повязки, оставляя несчастного наедине с его внутренним миром, который, судя по всхлипам, не слишком был хорош. Лампа качнулась, освещая больший кусок стены…. Вот они, все обитатели, поставленные на колени или привязанные к полу. Самое жуткое, что их не пугала вероятность вывихнуть сустав или вовсе переломать себе кости. Что же их так мучает? Хрип раздался совсем рядом. Нервно сглотнув, Соло обернулся и не зря. Силуэт в полумраке показался знакомым, особенно волосы цвета пшена: - Илья? - Кто? – просипел некто, выходя на свет. Это точно был Илья. На нём была больничная пижама, на плечах болталась разорванная смирительная рубашка. Рот не был стянут, но темная повязка болталась на глазах. - Какого черта ты тут? – Соло непонимающе рассматривал напарника, – Эти гады что… надули меня? - Вечно у тебя виноват кто угодно, только не ты! – и схватив Наполеона за грудки, совсем как тогда в Берлине, с нечеловеческим рыком мужчина швырнул его в сторону. - Илья, что ты… - Наполеону только и оставалось, что проводить взглядом пистолет. От шока он выронил его и потерял в темноте. - Илья-Илья, – тот принялся размахивать руками, и только чудом Соло удавалось уворачиваться от ударов большевика, – Что тебе-то надо от меня? - Ничего, – прохрипел американец, когда его снова схватили на этот раз за горло. - Странно… обычно всем от меня что-то надо. Вечно я кому-то обязан или что-то должен, – рука сдавливала его ещё сильнее. – Знал бы ты как это… Соло не особо хотел знать, что именно до него пыталось донести это нечто. Куда больше ему хотелось жить. В этом положении единственный шанс – это давить на глаза. Кое-как Наполеону удалось это сделать. Тот засипел от боли: - Думаешь, тебе это поможет? С усмешкой он швырнул Наполеона на пол. Повязка слетела с лица. Глаза у этого Ильи были бесцветными и ничего не видели. «Слепая ярость… буквальнее не скажешь», - ошарашено подумал Наполеон, вдруг вспоминая воскресную школу, где его отчитывали за драку: «А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаз». Вот только Илья почему-то прекрасно знал куда идти, судя по тому, как он передвигался: - А не поможет! Мне же ни хрена не помогло закрыть глаза! Почему я? - Что ты? – Наполеон понимал, что лишь помогает найти себя. Но молчать не мог. - Почему я должен делать всё это?! Ну скажи?! – тот попытался схватить Наполеона. – Хотя, откуда тебе знать, что приходится делать! - Я знаю… - И почему он думал, что это можно остановить, как обычные вспышки ярости Ильи? Ровный спокойный голос не успокаивал, а только ещё больше заводил эту субстанцию гнева. К тому же в этот раз рядом не было Габи, которая пыталась помочь. Наоборот, оказалось, что заложники гнева были на полу и всячески мешали ему встать нормально на ноги. Их возни было достаточно, чтобы Илья настиг Соло. Подняв, Курякин прижал его к стене. - А, ну да, - очередной удар пришёлся по корпусу. Наполеону сперло дыхание, – Лезешь же, куда не просят! Может, за меня в гроб залезешь?! Я же за тебя лезу! Почему только… Зачем…. Не хочу! Кое-что Соло смог распознать в этих вспышках. За ними скрывалась вовсе не злость, которую мальчишку заставляли подавлять, как казалось тогда психоаналитикам. А нечто совсем противоположное. - Не бойся, Илья, – смирено сказал Наполеон, когда нечто извлекло нож, явно собираясь вогнать ему его между рёбер, – Ты не ляжешь в могилу за меня. Это был страх… Сначала мальчика, который не мог заступиться за мать. Потом загнанного в угол «пса», который не мог понять, страшна ли удавка или хуже жизнь без неё. Слепые глаза в свете качающейся лампы вдруг стали голубыми… И тут же растаяли в воздухе вместе с их обладателем. Наполеон обнаружил себя на полу, сжимающим в руках небольшой ключ: - Не разлёживайся, - властно велел голос Азаззело, – Фагот уже заждался. «Осталось немного», - Соло, морщась от боли, встал. – «Слышишь, Илья? Осталось совсем немного». - Осталось совсем немного, Илья, – тихо пробормотала Габи, на цыпочках проходя в палату. В больнице был какой-то переполох, но к счастью для неё, вся смена пыталась успокоить медсестру, которой привиделись не то псы КГБ, не то просто псы. Надо бы сказать потом Уэверли, что охрана в их госпитале совсем ни к черту. Нервно закусив губу, она подошла к Илье. За эти несколько часов его состояние изменилось в худшую сторону. Тот ещё больше побелел, а дыхание уже больше походило на хрип и явно не от аппарата, заставляющего его легкие принимать кислород. Чудо не произошло, а агония только усугублялась. А Илья и так натерпелся за свою жизнь, чтобы растягивать ему ещё и смерть. Она осторожно набрала дозу морфия. Ждать Наполеона уже не было смысла. Тот куда-то пропал, едва врачи подписали Илье приговор, но Габи была уверена, что Соло был бы на её стороне. Хотя, ему бы стоило появиться для того, чтобы проститься. Если судить по его «Зачем, Илья, зачем… кто просил тебя?» он как-то связан с этим. Деталей она не знала. Всё это время, по приказу Уэверли, она собирала всё то, что не успел передать Илья. Даже немного странно, почему он так затянул с этим… Отогнав от себя лишние мысли, Габи прошептала по-немецки: - Entschuldigen Sie mich bitte, Ilya… Auf Wiedersehen… - она уже хотела ввести шприц. - Ты дура?! – тот отлетел в сторону. Причиной тому стал удар женской руки. – Жена ты ему решать такое? - А ты-то кто? – Габи презрительно оглядела рыжую с зелёными глазами. - Да уж не та, кто изображает из себя преданную возлюбленную, готовую ради «любимого» на всё. Что сделать легче всего, - она почесала уродливый шрам на шее. - Что в этом лёгкого? - Это тебя нужно спросить, почему на ухаживания тебе ему ответить было сложнее, чем укокошить, пока он еле живой, - не особо скрывая свою подлинную сущность, Гелла улыбнулась, обнажая клыки, – Что ты только сюда полезла без спросу, дурочка… - Кто ты.. – просипела девушка. Отбежав от койки Ильи, та испуганно сжалась в углу, не зная, куда деться от нависающей над ней женщины. - Та, кем ты возомнила себя… дарящая смерть. - Да не хочу я подарить ему смерть! – Габи прикрыла лицо. – Жизнь-то я не смогу уже спасти. - Облегчить можешь, если подумаешь… «Бумаги, которые он не отдал Уэверли», - Теллер нервно закусила губу, - «Если он их не хотел передавать, значит была причина… И на самом деле нужно…» - Уничтожить, – озвучила за неё мысль женщина, растворяясь в воздухе. Небо становилось всё светлее. Время продолжало таять.