***
Пробуждение оказалось болезненным. Открыв глаза, Кион первым делом почувствовал, как ноет раненная щека. Однако, через несколько мгновений эту боль затмила другая, словно огнём прорезавшая живот. Кион невольно вскрикнул и приглушённо застонал, пытаясь понять, где, всё же, находится. Повернув голову, львёнок прищурился: вода, рядом с которой он лежал, бросала резкие блики на мордочку. Вскоре туман, окутавший сознание, разошёлся, и Кион во всей красе увидел простирающийся перед ним оазис. Такой же, каким был тот, рядом с которым его убивали. А может быть, это он и есть? Внезапная надежда пронзила рассудок Киона и заставила оглядеться вокруг себя, насколько ему позволила стонущая шея. Справа – оазис. Слева – пески. А чуть поодаль… — Дядя Пумба? — воскликнул Кион, и тут же закашлялся. На песок капнула кровь. Пумбу, который дрых неподалёку, разбудил уже первый возглас львёнка, а увидев, как тот сотрясается от кашля, бородавочник зашипел, призывая к спокойствию. Потом он поднялся, подошёл к Киону и аккуратно подволок того к воде, взявшись зубами за что-то, что было у львёнка за спиной. В следующее мгновение Кион понял, что его живот обхватывают какие-то ссохшиеся волокна. Подтащив львёнка к воде, Пумба подождал, пока тот налакается. Затем сел неподалёку и стал пристально наблюдать за каждым движением Киона. — Я жив, верно? — поймал взгляд бородавочника львёнок. Пумба осторожно кивнул, а затем его непривычно серьёзное лицо озарилось улыбкой, когда Кион ахнул от радостного облегчения. «Я жив!» — стучала мысль в голове львёнка. Так хотелось прыгать, мурлыкать, петь, ведь так радостно было оказаться живым! Уже распрощавшийся было с жизнью, со всеми отрадами её и всеми надеждами, данными ею, Кион почувствовал, как в груди с новой силой вспыхнула радость. Он жив! — Спасибо, — мяукнул он Пумбе, пытаясь вложить в это слово всю ту признательность, которую испытывал сейчас к бородавочнику, а потом начал мурлыкать себе под нос любимую песенку, не в силах скрыть переполняющие душу чувства. Wangu vole yuko wapi? Mlikula panya yangu! Sasa lawama mwenyewe: Nami kulia kwa ngu-u-uvu! * — Ты чуть-чуть ошибся, — заметил Пумба, когда Кион вытянул подхриповатым фальцетом последний слог. — Там последнее слово не «nguvu», а просто «ngu» – так надо для рифмы. — Я знаю, — кивнул львёнок. — Только с этой ошибкой песенка обретает новый, менее печальный смысл. И действительно: в правильной версии песни мать-полёвка горевала, что кто-то съел её дитя. В версии же Киона, где он изменил всего одно слово, смысл кардинально менялся, и взгляд на съедение полёвки представлялся под совсем другим углом – от мордочки того, кто поймал её. И в этой песенке он плакался, что его полёвка оказалась съедена кем-то другим. По мнению Киона такой смысл больше подходил весёлому звучанию песенки. — Она красивая, — улыбнулся Пумба, а потом добавил: — Особенно в твоём исполнении. Кион просиял и растянулся на солоноватой от пота траве, мерно посапывая. — Долго я спал? — спросил он. Пумба внимательно посмотрел на него, а потом на небо и произнёс, чуть задумавшись: — Немного больше одного оборота солнца. — Со мною ведь всё будет хорошо? — Конечно же, Кион, конечно же… Львёнок вновь поднял на Пумбу глаза и в который раз поразился тому, как тот неузнаваем. Обычно бородавочник везде семенил за Тимоном с дурашливой ухмылочкой. Сейчас же его морда вновь приняла серьёзное выражение. Только теперь Кион заметил, что левый клык Пумбы заляпан кровью. Он вновь проникся к бородавочнику признательностью, а сам устыдился, что всегда избегал его, с Тимоном, общества. Кстати, о сурикате… — Так странно тебя видеть одного, без Тимона, дядя Пумба, — прохрипел Кион, но тут же пожалел о том, что сказал это. Морда Пумбы помрачнела, и он посмотрел куда-то вдаль, словно надеясь увидеть в дымке, окутавшей пустыню, силуэт друга. На вопрос он так и не ответил. Просто помолчал немного, а затем произнёс: — Называй меня просто Пумбой, Кион. Ты больше не останешься один. — Но если бы не Джанджа, — возразил Кион так громко, насколько ему позволило прокушенное горло, — у меня бы всё получилось! — Тебе рано путешествовать в одиночестве, — отрезал Пумба. — И пора бы уже это признать. Кион нахмурился: он не ожидал такого поворота событий. — Ты будешь меня опекать? — с недоумением переспросил он, и Пумба, не задумываясь, кивнул. — Пока мы не найдём твоего отца, — добавил он, — конечно же. А потом осёкся и посмотрел Киону прямо в глаза. Было видно, что он проговорился о чём-то. Найдём отца…. — Как мы его найдём? — покачал головой львёнок. — Уж не хочешь ли ты сказать, что… Вдруг в сознании всплыли страшные слова, произнесённые призраком: — «В моих песках окажутся и твой Бунга и отец, который идёт следом…» — Кион, — раздался встревоженный голос Пумбы, когда Кион чуть-чуть приподнялся. — Ляг и успокойся. Я не хотел ничего сказать. — Но, если папа здесь, нам надо его найти! — воскликнул львёнок, пытаясь подняться на лапки. Однако уже через секунду он пожалел, что начал это делать: тело прорезала страшная боль, и он рухнул обратно на песок, словно со стороны слыша свой крик. — Кион, тише… — затараторил тем временем Пумба и начал ощупывать повязку на животе. — С папой всё в порядке: он возглавляет миграцию. — Миграцию? — с трудом шевеля языком переспросил Кион. Пумба недоверчиво скривился. — Так ты совсем-совсем ничего не знаешь? — заглянул он в глаза львёнку. Тот кивать не стал и просто моргнул в знак согласия, надеясь, что Пумба поймёт. Однако бородавочник то ли не заметил этого, то ли не понял, и прошло полминуты томительного молчания. Наконец, восприняв тишину, как знак согласия, Пумба заговорил: — Многие животные Земель Прайда не захотели оставаться и подвергать этим себя опасности, — поведал он вкратце. — На собрании они выразили желание идти твоему папе, и он согласился, что оставаться – полное безумие. Кион понял, о каком собрании говорит Пумба – он видел его со стороны, перед тем как прибежать к… Львёнок зажмурился, чтобы согнать подступившие слёзы, а потом вновь подумал о папе. Значит, в бреду не было ни доли правды? С папой всё хорошо, и он возглавляет миграцию. Выходит… — Выходит, меня не ищут? — спросил Кион с облегчением. Хотя в его голосе слышалась и нотка горечи. Похоже, Пумба уловил её, так как сейчас же замотал головой в знак отрицания. — Мы отправились тебя искать! — воскликнул он. — Понимаешь, твой отец просто не в состоянии… ну… — тут Пумба запнулся и нерешительно поглядел на Киона. — Он не смог, в общем. — И что, — навострил ушки львёнок, — прямо все-все мигрируют? — Ну, не все, конечно, — сказал Пумба, а затем примолк на пять секунд. — Многие животные просто не могут оставить Земли Прайда. Крокодилы, например, отказались это делать. Ещё животные чуть помельче – они просто не в силах будут выдержать такое путешествие. Мигрируют в основном хищники, такие, как гепарды, и степные травоядные, вроде бородавочников, зебр, газелей. Кион горько вздохнул. — Значит, папа не верит, что я справлюсь, — мяукнул он с обидой в голосе, — раз собрал их всех? — На самом деле, он не хочет, чтобы ты шёл туда, — мягко поправил Киона Пумба. Кион не знал, что ответить. Ему сейчас очень хотелось выпалить, что он тоже совсем не хочет идти и спасать Вечный Круг Жизни, который так жесток, но надо было держать себя в лапах… однако желание взяло верх. Правда, Кион постарался сказать это так мягко, как только можно. — Я тоже не хочу туда идти, — признался он. — Но зачем же ты тогда пересекал пустыню? — поднял брови Пумба. Кион ещё раз вздохнул. — Я тогда думал, что я защитник, — пробормотал он и почувствовал, как Пумба придвинулся чуть ближе, чтобы расслышать слова. — Защитник Земель Прайда. Защитник всех-всех! Бабуин говорил, что только я могу спасти тут всё. И я ему поверил. Но я не хочу спасать ничего! После этих слов Кион зашёлся кашлем. — Кион, зачем ты такое говоришь? — смутился Пумба. — Слишком в мире всё жестоко устроено, чтобы любить его, — с сожалением мяукнул львёнок. — Я не могу любить такой мир. — Какой – такой? — Где всё несправедливо, — в третий раз вздохнул Кион. — Где побеждает не тот, кто достоин, а тот, кто сильный! Пумба скрыл появившуюся улыбку и с лёгкой иронией спросил: — И ты только сейчас это понял? — Нет, — нахмурился Кион. — Я понял это, когда меня рвали на части. Пумба сконфуженно замолчал, а Кион одёрнул себя за резкость. Не надо огрызаться на всех и каждого, когда всего-навсего… распорот животик и полыхает щека. Всё равно не надо! Пумба спас его от смерти, как-никак. — Но если тот, кто достоин, окажется сильным, — произнёс тем временем Пумба, — тогда всё изменится! Кион пропустил фразу мимо ушей, и ему понадобилось полминуты, чтобы понять, о чём сказал Пумба. По истечению этого времени он произнёс: — Но всё дело в том, что нету достойных. Никто не достоин. Все когда-нибудь совершали что-то плохое. Это я про хищников. Травоядные – это другое дело. Они невинны и никого никогда не убивали. Разве что нечаянно и защищаясь. Вот они достойны! Но слабы. Среди же хищников достойных нет. Хоть раз кто-нибудь ел чужое мясо. — Ты не прав, Кион, — устало покачал головой Пумба. — Знаешь, если думать так, как ты, то на земле нету никого, кто достоин. Травоядные едят траву, а трава же живая! Значит, не может побеждать тот, кто достоин, ведь таких нету. Зато есть сильные – вот они и побеждают, чтобы хоть кто-то побеждал. — Но это несправедливо! — возразил Кион. — У некоторых просто нету шанса на то, чтобы жить. Они умирают ещё совсем-совсем детёнышами. — Тут я не могу с тобой поспорить, — согласился Пумба. — Это действительно так. Но умирая, этот кто-то даёт шанс кому-то другому. Шанс выжить, питаясь. — Это жестоко, — произнёс Кион, чувствуя, как к горлу подступает тоска. — Понимаю, — кивнул Пумба. — Но всё взаимосвязано. Умирая, кто-то даёт шанс кому-то другому. Хочешь, я покажу тебе пример? — Пример? — непонимающе переспросил Кион. Пумба кивнул. — Да, — произнёс он и качнул головой в сторону заходящего светила. — Есть такие существа, Кион… они живут всего один день и умирают с последним лучом солнца. Их предсмертный танец так красив… и так печален! Но они умирают не просто так – они дают шанс другим. Этим танцем они являют на свет новую жизнь. Вот они. И с этими словами Пумба указал в воздух над оазисом. Кион поглядел туда и какое-то время молча вглядывался, не нарушая тишины, а потом он увидел их… Взмахивая тоненькими, но широкими крылышками, сотни насекомых летали над водой, словно искрясь в лучах заката. Кион ахнул и подался чуть ближе, в то время как Пумба остался наблюдать за этим чудом поодаль. Насекомые эти назывались подёнками. Взмахивая огромными прозрачными крыльями, они поднимались над водой, а затем расслаблялись и медленно скользили по воздуху вниз, точно на парашютиках. И так прекрасно было это зрелище! И так печально… — Это очень красиво! — прошептал Кион, поймав на себе взгляд Пумбы. — Неужели все они умрут? — Да, они умрут, — сказал тот со вздохом. — Но перед самой-самой смертью они дадут шанс жить другим. Они продолжат свой род. Тем временем солнце опускалось всё ниже. Подёнки взмахивали своими крылышками, устремляясь вверх – к свету, к спасению! Они хотели жить! Но вот, первая подёнка расслабилась и заскользила вниз на распахнутых крыльях. Кион в тихом ужасе наблюдал за этой такой такой микроскопической в своих масштабах, но такой драматичной картиной. Львёнок до конца надеялся, что маленькое насекомое вновь взмахнёт крыльями. Что оно избежит того, что его ждёт, и взмоет вверх в лучах заката… но этого не произошло. Медленно вращаясь вокруг своей оси, подёнка опустилась на поверхность воды и умерла окончательно, безвольно разбросав крылья в стороны. По воде не прошло даже ряби. Тем временем ещё одна подёнка перестала бороться за жизнь. Медленно, но верно она заскользила к воде. За ней вторая, третья… — Нет! — зашептал Кион, подтянулся к берегу и выбросил над водой лапу, чтобы поймать хоть одну. — Нет, Пумба, скажи, как это остановить?! — Это надо просто понять, Кион, — произнёс Пумба, который всё ещё наблюдал за попытками львёнка спасти хоть кого-то. — Никто не погибает напрасно. Каждая смерть помогает кому-то выжить. У подёнок смерть помогает рождению новых. Их дети воспарят завтра в небо… — И тоже умрут в последних лучах солнца? — прохрипел Кион с болью в голосе. — И оставят после себя новую жизнь, — возразил ему Пумба. — Кион, никто не заставляет тебя считать, что природа милосердна. Нет, она жестока. И очень часто несправедлива. Но она позволяет другим жить. Она помогает всем. Тем же самым подёнкам родиться, хищникам насыщаться мясом травоядных, а травоядным – травой. Траву насыщает вода, а реки подпитываются тучами… это называется Вечным Кругом Жизни. И если он исчезнет… — Исчезнет всё, — прошептал Кион. Последняя оставшаяся в воздухе подёнка мягко опустилась ему на лапу. Львёнок вгляделся в её светло-серые, скрытые непроницаемыми футлярами глаза. А чуть ниже – в брюшке – словно бы что-то сияло. Новая жизнь. «Мы живём лишь затем, чтобы дать жить другим…» — послышался голос у Киона в голове. Смерть ради жизни. Смерть ради спасения. Смерть ради Вечного Круга Жизни. Теперь он всё понял. И он отпустил подёнку. Та вновь медленно заскользила вниз, к воде – к своей смерти. К своему предназначению. Наконец, она коснулась серебристой глади. И солнце исчезло во мгле. На пустыню опустилась тишина.***
Симбе снилось, что он плывёт по бесконечно длинной реке. Он провёл там несколько дней, а сон всё никак не кончался. И так было это хорошо! Вот бы это длилось вечно – лежишь себе на воде и ничего не делаешь… как в старые добрые. Но всё кончается. И то, чему желаешь длиться вечно – в первую очередь. Так кончился и сон Симбы. Резкий звук пробудил льва, заставив встрепенуться и приподнять голову. По груди потёк песок. — Добрый день, сир! — раздался довольный возглас. Симба повернул голову и увидел рядом с собой Зазу. А потом он почувствовал спазм в районе живота: прямо за спиной мажордома блестело, переливаясь всеми возможными красками, полотно чистой, прозрачной воды! Зазу удовлетворённо улыбнулся, заметив радость Симбы. Тот попытался хоть что-то выговорить, но сейчас же закашлялся. — Сколько я спал? — спросил он, наконец, когда приступ закончился, и сам удивился тому, как чисто и бодро звучит голос. — Очень долго, — жизнерадостно взмахнул крыльями Зазу. — Вы побили все прежние рекорды. — Имбамба меня дери! — ругнулся Симба, и мажордом слегка поморщился, как и обычно, когда кто-нибудь выражался в его присутствии. — Сир, вы спасены, — заметил он. — И это главное. Симбу пробрал озноб. Как он мог не подумать об этом сразу же? Зазу ведь спас его и доставил сюда каким-то непонятным образом! — Зазу! — смущённо воскликнул он, проклиная себя за неблагодарность. — Я же тебе жизнью обязан! — Да полно вам! — отмахнулся мажордом, хотя было видно, что он доволен. — Не мне, а им. Он указал крылом в сторону оазиса, и Симба, приглядевшись, увидел пятерых верблюдов, которые плескались в воде чуть поодаль от берега. Один из них с интересом прислушивался к разговору, а после слов Зазу зычно расхохотался. — Не слушай этого скромнягу, — крикнул он Симбе. — Мы всего лишь перетащили тебя по его просьбе, а так он сам тебя спасал. Поил водой из собственного клюва, как птенца! — Это правда? — сконфуженно осведомился лев. — А у меня был выход? — пожал плечиками Зазу. Симба промолчал. Да, было неприятно осознавать, что пока ты спал, тебя поили водой из клюва, словно птенца-переростка. Но это ведь спасло жизнь! И Симба не представлял, как выразить свою признательность Зазу и верблюдам. — Я не знаю, как вас благодарить, — признался он и рывком поднялся на лапы. Верблюды, привлечённые восклицанием товарища, уже заметили льва и радостно заголосили, приглашая его искупаться. Симба был готов нырнуть прямо в оазис и присоединиться к ним, как вдруг… — Сир! Не двигайтесь. — Зазу? — непонимающе переспросил Симба, остановившись у самой воды. Но мажордом смотрел не на него, а за спину. В глазах его стоял ужас. Симба моментально обернулся и обмер: прямо в недрах оазиса что-то начало светиться. Нечто красное, словно раскалённый камень! Внезапно произошло невероятное. Всё дно вспыхнуло ярко-алым светом, осветив снизу тела верблюдов. Словно стоп-кадром отпечатались в глазах Симбы чёрные силуэты пяти несчастных животных. От воды пошёл пар. Верблюды жалобно завыли и отчаянно погребли к берегу, но было поздно… из пучин оазиса начали вырываться, клокоча, огромные пузыри пара. Симба отпрянул назад, когда его окатило нестерпимым жаром… жаром кипящего котла. Оазис вскипел в мгновение ока. А через секунду свет погас. Земля содрогнулась, и краем глаза Симба заметил, что дыма за горизонтом стало больше. Но не к этому было приковано сейчас внимание, а к пяти дымящимся телам, что всплыли вдали. Издали нельзя было различить, насколько кипящая вода их изуродовала, но Симба понимал, что эта смерть была ужасна. А ведь они недавно спасли его… — Я… — пискнул Зазу, когда Симба перевёл взгляд на него. — Я не знаю, как это произошло! Никогда не слышал, чтобы озера вскипали вот так вот… в одно мгновение! Разве что… В глазах мажордома мелькнула догадка. — Что? — воскликнул Симба, сгорая от интереса, в то время как крылья Зазу задрожали от волнения. — Это геотермальный источник, — произнёс он тихо. А затем воскликнул: — Я всё понял! Ждите, сир, когда вода остынет. Вы сможете здесь как утолить жажду, — Зазу бросил полный отвращения взгляд в сторону пяти покачивающихся на воде тел, от которых всё ещё шёл пар, — так и поесть. Я вернусь, главное – никуда не уходите! Зазу взмыл в воздух, а Симба вновь чертыхнулся. Сколько можно держать в неведении?! Он не собирался оставаться здесь и пить этот бульон, заедая варёными верблюдами! Лев бросил ещё один взгляд на стремительно тающего вдали Зазу, а потом поплёлся от дымящегося озера прочь. Зазу найдёт его. Он знает, где надо искать. И Симба решил, что не будет медлить: мало ли что там поджидает сынишку… там, где дым? Солнце медленно поднималось, и Симба только сейчас заметил вдали зелёную полосу. Неужели это… «Земля!» — пронеслось у льва в голове. Он встрепенулся и вгляделся вдаль, чтобы оценить расстояние. А потом он понял, что сможет добежать дотуда за полчаса. И он побежал. Симба радостно нёсся к траве, вздымая за собой тучу песка. Вожделенная зелень становилась всё ближе и ближе, пока не заняла собою всё поле зрения: он пересёк пустыню. Он спасён! И оставалось только надеяться, что где-нибудь там, возможно, он встретит Киона… если не опередил его. В этот момент в трёхстах метрах от него из травы вышло пятеро львиц. Та, что шагала впереди, замерла, увидев незнакомца, а потом исчезла в траве, дав безмолвный знак остальным, чтобы те следовали за ней. — Столько лет… — прошептала одна из львиц, когда вся группа оказалась надёжно сокрыта от взора льва травой. — Я уже не думала, что оттуда придёт кто-нибудь ещё. — Его наверняка привлекло njaro **, — тихим голосом произнесла другая, с длинным шрамом, пересекающим бок. Она кивнула в сторону восходящего солнца. — Разумеется… — прошипела главная, на мгновение высунув голову, чтобы оценить ситуацию. — Moron ***! Он не знает, во что ввязался. — Ничего, скоро он поймёт, — ответили ей. — И вряд ли ему понравится. Главная задумчиво обвела взглядом группу, затем собралась с мыслями и отчеканила: — Продолжим патрулирование вечером. Сейчас нужно предупредить остальных. — Устроим ему радушный приём? — произнесла львица со шрамом. Главная ответила ей лёгкой усмешкой и кивнула остальным. Через секунду отряд растворился в траве, словно его и не было. Симба ещё не подозревал, какая встреча его ждёт…