Обиженные оборотнем

Пронзительный детский плач – вот, что я услышала, когда проснулась на следующее утро. Он не прекращался ни на секунду, пока я потягивалась и разглядывала паутину шрамов на своих руках, ребенок плакал и, когда я, зевая, вышла из-за своей ширмы. На соседней с моей кровати сидел профессор Люпин (он преподавал на моем третьем курсе защиту от темных искусств), и корявыми, порывистыми движениями пытался укачать надрывающегося от крика малыша с ярко-красными волосами. - Профессор, - позвала я. – Профессор Люпин. На звук моего писклявого (на этот счет я не обольщалась) голоса, красноволосое дитя отреагировало тем, что неожиданно замолкло. На измученном лице профессора отразилось облегчение вперемешку с изумлением. - Мисс… - он не сразу вспомнил мое имя, - … Браун? – надо отдать ему должное, на изуродованное лицо он вежливо не пялился. - Здравствуйте, профессор. - Мисс Браун, извините, что разбудили Вас, - покаянно попросил профессор. И я махнула рукой. - Пустяки! Это – Ваш? – я даже не знала, что профессор женат. Никогда не задумывалась о личной жизни профессоров Хогвартса. - Мой, - кивнул профессор Люпин и развернул малыша лицом ко мне. Ребенок совсем не по-детски уставился своими крохотными синими глазенками на меня, и странным образом его волосы сменили цвет. Они стали зелеными. От удивления я несколько раз моргнула. – Тедди. Он – метаморфомаг, - пояснил профессор. - А-а-а-а, - пискнула я. – Это все объясняет. Можно потрогать? Профессор кивнул. Я подошла к его кровати и села на корточки. - Привет, Тедди, - ласково обратилась я к малышу, беря его за малюсенькую ладошку. Мальчик улыбнулся. – Сколько ему? – поинтересовалась я, никак не понимая, как у такого крохи может быть такое осознанное выражение лица. - Сегодня месяц, - с отцовской гордостью оповестил меня профессор. - Здорово, - выдала я. – А отчего Вы с ним лежите в лазарете? Или он Ваш посетитель? Профессор Люпин сразу сильно погрустнел, и я пожалела о своих словах. - В битве в меня попало хитрое заклятие Антонина Долохова, лишающее нормальной координации. Я теперь восстанавливаюсь, но медленно. Мое тело все еще очень плохо слушается меня. Поэтому мне сложно держать Тедди, а когда он начинает свой концерт, я прямо-таки вообще не знаю, что делать, - и, вправду, было видно, что каждое движение дается профессору с трудом. - О, давайте я подержу Тедди, пока не вернется его мама, - от души предложила я, но профессор тут же стал чернее тучи. - Она не вернется. Она погибла в битве. - Ох, простите! – я зажала ладонью свой глупый рот, но слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. – Простите, простите! - Ничего, мисс Браун, - покачал головой профессор, - это была лучшая смерть для прирожденного аврора. На поле боя. Он замолчал ненадолго, и я не знала куда себя деть от смущения. - Мне жаль, - в конце концов, сказала я. Профессор лишь устало вздохнул. Он выглядел изможденным еще, когда преподавал у нас, но теперь жизнь потрепала его сильнее, очертив на лице лишние морщины и наложив тени скорби. - Тонкс, точнее Нимфадора… Она не любила, когда ее называют Нимфадорой. Настоящий боец, - поделился профессор, было видно, что он устал держать все в себе. – Я пытался заставить ее остаться с Тедом, но она рвалась в бой. Аврором Тонкс была по призванию. Наверное, свою профессию она любила больше, чем сына, - в словах, вылетавших из его сухих губ звучало столько горечи и опустошенности, что я обомлела. Я совсем не знала эту Тонкс, но отчего-то обвинение мне казалось несправедливым. - Возможно, она хотела, чтобы ее сын жил в мире без войны. Мы не планируем, когда нам умирать, смерть всегда приходит неожиданно, - тихо проговорила я, желая защитить неизвестную женщину. - Она могла не идти сражаться, она должна была остаться с сыном, а не оставлять его сиротой! – зло воскликнул профессор, его карие глаза загорелись. - Вы тоже ушли сражаться, он мог потерять также и вас, - возразила я, пугаясь таких перемен с человеком, который на моей памяти в любой ситуации оставался абсолютно спокойным. - Мисс Браун, идите! – разозлился профессор. – Идите же! Мне казалось неправильным оставлять его в таком раздрае, но профессор не хотел меня видеть, а не в моих правилах было навязываться. Я вскочила с корточек, планируя отправиться к мадам Помфри за своей волшебной палочкой, как Тедди снова принялся реветь. Профессор неуклюже принялся его раскачивать в своих руках из стороны в сторону. Это выходило у него так плохо, что я не выдержала и велела: - Дайте его мне! Профессор Люпин так растерялся, что по инерции подчинился и передал мне своего сына. В моих руках Тэдди сразу замолк и заулыбался. Он был очень легким, а все части его тела - до смешного маленькими. - Кто им занимается помимо Вас? - задала я вопрос профессору. - Никто, - буркнул он. - В смысле? – не поняла я. – Кто-то же должен его пеленать, одевать, укладывать спать? - Никто, - сердито повторил он. - Хотите сказать, что Вы сами со всем управляетесь? - не поверила я. Я не знала, что за проклятье угодило в профессора, но с координацией у него было совсем плохо, он сам выглядел беспомощным ребенком. - Я сам со всем справлюсь, мисс Браун. Отдайте сына. - Да что Вы говорите! – возмутилась я. - Отдайте ребенка, а то я заявлю о краже, - челюсти профессора были крепко сжаты, слова проникали сквозь зубы. - Краже? – обалдела я. – Чего? Ребенка? - Именно, мисс Браун, отдайте Эдварда, - он попытался встать с кровати, но потерпел фиаско. Я отошла на всякий случай подальше. Тедди лежал смирно, не издавая ни звука. - Профессор Люпин, придите же в себя! Вы не способны справиться даже с собой, не то, что с одномесячным малышом. Перестаньте упрямиться, скажите, кто? - Мисс Браун, - профессор указал на люльку за своей кроватью, я ее ранее и не заметила. С торжеством он наблюдал, как мои губы округляются в неверии, но торжество его длилось недолго. Я, возмущенная всей ситуацией, подхватив ребенка покрепче, со всех ног рванула в комнату медсестры, разбираться. Я слышала, как профессор выкрикивал мою фамилию, но мне было уже все равно. Мадам Помфри внимательно меня выслушала и рассказала: - Профессору Люпину тяжело далась гибель миссис Люпин, мисс Браун. Я не поддерживаю его, но и осуждать не могу, девочка. Он не смог даже пойти на похороны. А сегодня от сердечного приступа скончалась его теща – миссис Тонкс, которая все это время ухаживала за Тедди. Больше родственников у малыша нет, родителей профессора давно нет в живых, отец миссис Люпин погиб при очередной облаве егерей некоторое время назад. Крестный мальчика – Гарри Поттер, бесследно исчез. Так что теперь профессор Люпин сам вынужден следить за свои сыном. Я была в ужасе. Все было так печально, как я себе и представить не могла. Поблагодарив медсестру за информацию и потраченное время, я спросила про волшебную палочку. Оказалось, что моя палочка была сломана, и никаких вариантов получить новую, кроме как выбрать одну из конфискованных у Пожирателей Смерти, нет. Мистер Олливандер оправлялся после плена Малфой-мэнора и свою лавочку восстанавливать еще не начинал. Мадам принесла мне большую коробку, где кучей были навалены волшебные палочки, и пока я подбирала более-менее подходящую, Тедди умудрился уснуть на мне. Я нашла недлинную палочку из сливы – того же дерева, из какого была моя первая палочка, ею даже получалось прилично колдовать, но что в ней таилось внутри, нельзя было сказать наверняка. Я отнесла Тедди в люльку и под недовольным взглядом его отца ушла переодеваться и завтракать. Гриффиндорская башня была разворочена, но в спальню девочек можно было пробраться без вреда для здоровья. Раскрыв свой чемодан, я принялась яростно рыться в поисках подходящей одежды – мне нужна была только черного цвета. Такого черного, что чернее не придумаешь. Но, как назло, в руки ложились только тошнотворно-розовые тряпки. Другого цвета я раньше не носила. Исключение составляла школьная форма, которая скончалась там же, где и люди, на чьи могилы я торопилась. Только на самом дне чемодана я нашла давно забытую черную атласную ночную сорочку. В белье определенно было не прилично ходить, но для меня правила приличия остались там же, где и мое детство – на арене военных действий. В черной, до пола, сорочке на тонких лямках я выглядела еще хуже, чем в больничной пижаме. Слишком устрашающе. Пробегая по коридорам Хогвартса, я успевала замечать, что кто-то шарахался от меня. Новоявленное кладбище было гротескным и жутким. Над свежими могилами возвышались неровные куски школьных башен, на которых были начертаны имена похороненных. Это все, что смогли позволить себе ветераны, на что хватило их возможностей. Я отыскала место успокоения Фреда Уизли не слишком быстро, еще долго стояла перед камнями других погибших товарищей и просила у них прощения за то, что я выжила, а они – нет. Возле каждой могилки я оставляла наколдованные букеты алых роз. Я не плакала, когда на камне Фреда заметила часть надписи, нанесенной близнецами в год тирании Амбридж на одну из стен гриффиндорской гостиной несмываемыми красками: «Для вас нет ничего страшнее Ужастиков Умников Уизли». Но я перестала ощущать победу. Погода была под стать. Пронзительно завывал ветер, кроша ветки деревьев и теребя водную поверхность Черного Озера. Небо заволокло черными тучами. Дракучая Ива вертелась во все стороны, словно не зная, как извернуться, чтобы быть выдернутой с корнями из плотной земли. Я видела могилу аврора Тонкс, она была такой же, как и сотня других. Мне хотелось лечь рядом со всеми ними – как же было бы легче! Я бы даже камень не стала требовать. Просто навсегда осталась бы на той, еще не огороженной, территории, почти на краю Запретного леса. Зря эта странная девочка - Луна Лавгуд, меня вывела с кладбища; я так хотела остаться там, а не идти на церемонию награждения. Эта церемония стала лишь первой в череде моих последующих мучений. В Большом зале было слишком светло, слишком шумно и слишком много живых. Лица людей из Министерства каким-то абсурдным образом сочетали в себе страх и радость. Репортеры, представители СМИ без умолку трещали камерами и своими мерзкими языками. Ветераны войны были исключительно злы. Как и предрекал Лонгботтом, церемония прошла наиглупейшим фарсом. Все мы когда-то хотели воевать, хотели отличиться на поле боя, стать героями. Мы стремились к наградам, к признанию, к славе. Мы были редкостными дураками! «Орден Мерлина», Мерлин-знает-какой-степени, и обе медали – «За отвагу» и «За боевую доблесть», я приняла из рук чинуш, стоя босиком на полу, окропленном кровью погибших, и позже закинула в самый пыльный ящик тумбы в гриффиндорской спальне, откуда их больше никогда не забрала. Война не стала кульминацией. Уже после получения всех наград и признаний, в тот день, кормя, пеленая и укладывая Тедди, я поняла – битва второго мая была концом мучений только для погибших. Для нас же это было только начало. Судьба нам не позволила сдаться, в отличие от везунчиков в земле.