Яблочное зернышко

В небе прошла гигантская тень, дракон цвета старой бронзы величаво плыл куда-то по своим делам, время от времени взмахивая крыльями. — А вон там — Долина. Внизу расстилался утопающий в зелени простор, по которому мельтешили какие-то цветные точки. — Здесь другой воздух, — глубоко вдохнув, пробормотал Марин, шагнул, опираясь на руку Корвина. — Что ж, идем? Мне отступать некуда. Сияние в арке погасло, и теперь о том, что там когда-то были Врата в чужой мир, не напоминало ничто, кроме половинки арбалетного болта. Марин, посмотрев на замшелые, рассыпающиеся от древности камни арки, отвернулся и больше не оглядывался. — Хочешь покататься на драконе? — ухмыльнулся Корвин. — Ты уверен, что на тебе возможно кататься? — с сомнением пробормотал рыцарь, припомнив гребень на спине дракона. — А вдруг возможно? Сейчас посмотрим. Превратиться в дракона получилось легко, Корвин улегся, давая возможность себя осмотреть. Между «лепестками» гребня, как оказалось, можно было усесться, а хвост дракона помог забраться на его спину, поддержав рыцаря. Рядом со старшим товарищем запрыгал мелкий черный дракончик, игриво покусывая за лапы и напрыгивая. Корвин лениво фыркнул, потом лизнул его в морду. Драконыш смешно чихнул и побежал на спину отцу, понял, что места нет, слез и снова забегал рядом. Дракон поднялся на ноги, и Марин судорожно вцепился в пластину гребня перед собой: было слишком высоко и абсолютно непривычно сидеть верхом на такой громадине без седла или его подобия. Но он промолчал, потом осмелился посмотреть вокруг. Площадка, судя по всему, находилась в центре Долины, зелень с разноцветными точками была повсюду. Когда дракон поднялся еще выше, на самую вершину скалы, впереди показалась розовая полоска, видимо, это и было Розовое море. Драконыш уже слез вниз по грубо вырубленным и истершимся от времени ступеням и сейчас во весь опор бежал вперед. — Ты помнишь, где был твой дом? — старательно выговаривая слова чужого пока еще языка, спросил Марин. — Помню, кажется. Ладно, попробуем пойти. — Идем, нам еще нужно догнать Эурина. Малыша они догнали довольно скоро, тот спустился со скалы и лег в тени вековых деревьев ждать их. С высоты скальной площадки было видно почти всю Долину Драконов. От ее подножия — только ближайший кусочек пути. Точнее, пути и не было, сюда, к разрушенным Вратам, давно никто не приходил, так что они шли напрямик через поле, заросшее травой по плечи человеку, по брюхо стоящему дракону. — Так здорово, я могу кувыркаться, сколько хочу, кататься по траве, — Эурин веселился, прыгал, вертелся. — А куда мы идем? — Ко мне домой. Там много-много яблок. Малыша это известие обрадовало, он с утроенной скоростью припустил вперед, топча траву. Впереди приземлился белоснежный дракон с прозрачным льдистым гребнем и рогами словно из хрусталя, воздух слегка похолодел. Марин с силой сжал руку на эфесе меча. Наверняка кто-то из хранителей Долины уловил эманации открытого портала и явился проверить, что за чужаки пожаловали в мир Ледайны. Корвин остановился, Эурин попятился ему под лапы, задирая голову, чтобы рассмотреть ледяного дракона. — Драконий Пастух явился, — пророкотал ледяной. — Наконец-то. Надеюсь, ты больше не собираешься уходить через Врата в поисках потерянных яиц? — Э… Нет, — Корвин решил вести себя так, словно ничего не случилось. — Отлично. Диармата они разорвали на части, пока не буквально, очень скучали по тебе. — Одно потерянное яйцо он все же нашел, справедливости ради, — заметил Марин. Ледяной втянул в себя воздух, фыркнул облачком инея, осевшим на траве каплями росы: — Человек?! Ты приволок с собой чужака, да еще и человека? — Он — мое Второе Крыло. Ледяной тяжело вздохнул: — Да, в этом ты весь. Что ж, с кем поведешься, как говорится. Никто и не ожидал от Драконьего Пастуха ничего иного. Еще раз с возвращением, человек, добро пожаловать в Долину Теро. — Благодарю, — поклонился Марин, стиснул зубы: сидеть было все больнее, словно переход в иной мир растревожил его рану. И горло снова царапали сотни огненных муравьев, а во рту был привкус крови. Может, из-за чужого воздуха? Не грозит ли ему в этом мире то же, что случилось с Корвином в его мире? Не просто так ведь закрыли Врата. — Драконий пастух? — спросил он, когда ледяной, грациозно развернувшись, взлетел. — Кажется, я тут выращиваю драконышей, — Корвин постепенно начал вспоминать. — Да, я присматриваю за всеми яйцами и маленькими драконышами… А Диармат — мой воспитатель. — И в мой мир ты отправился искать Эурина, судя по всему, — Марин прислонился лбом к прохладному монолиту «лепестка» гребня, улыбнулся. — Долгонько же пришлось искать потеряшку… — Идем скорее! Идем! — звал их скачущий, словно огромный черный кузнечик, Эурин, то теряясь в траве, падая на пузо, то выпрыгивая из нее и вытаптывая тропинку. Корвин рокочуще засмеялся и последовал за ним. Стоило выйти из травы на утоптанный луг, пройти по нему всего с четверть часа, как навстречу хлынула воркующая и урчащая цветная толпа дракончиков, запрыгала вокруг, полезла на спину, на лапы, пытаясь повалить и потоптаться. На Марина смотрели с любопытством, лезли обнюхать и лизнуть. Он улыбался, потерял где-то свой шлем, потом стянул и бросил перчатки — кажется, их тут же сожрали, урча и чавкая, два дракончика со стальным отливом в чешуе. С каждой минутой в этом мире Марину становилось все жарче, к моменту, когда впереди показался белый дом с синей крышей, утопающий в яблоневом саду, бывший рыцарь едва держался на драконьей спине. У низенькой калитки он сполз по бронированному боку на пыльную тропку, постоял пару ударов сердца и начал заваливаться навзничь. Эурин успел поймать его у самой земли хвостом. — Корвин, он очень горячий! Переход в чужой мир брал свою цену. Или это мир менял человека под себя? Корвин перекинулся, поспешил внести Марина в дом. — Он привыкает к нашему миру. Можешь пока идти и поиграть с другими. Мелкий убежал, вместе с ним умчались остальные — смешные, круглопузые или длинные, узкомордые или с приплюснутыми носами — малыши всех возможных и невозможных расцветок. Сразу стало тихо, только сиплое дыхание рыцаря слышалось в этой тишине. Корвин взялся разоблачать его, скидывая уже ненужную кольчугу, снимая поддоспешное, пропотевшую рубаху, штаны. Принес воды из колодца, обтер поджарое, красивое тело, кое-где испятнанное шрамами. Марин закашлялся, на губах выступила кровь, шрамы на шее, словно по злому волшебству, снова заалели, расползаясь на глазах, превращаясь в едва затянувшиеся раны, как и все, все остальные. Все они открывались, чтобы через мгновение снова затянуться тонкой кожицей, которая на глазах превращалась в шрам, бледнеющий, сглаживающийся и сливающийся с остальной кожей. Постель промокла от крови, но час спустя на теле Марина не осталось ни одной отметины. И только жар все так же сжигал его, вынуждая Корвина обтирать его, поить и удерживать мечущееся в лихорадке тело. — Все хорошо, это просто искры драконьего пламени, — шептал Корвин на ухо Марину. — Когда они сольются с твоим телом, ты больше не будешь бояться драконьей магии, станешь частью Ледайны. Посмотрим на то, как Розовое море светится ночами, увидишь Повелителя Моря и его русалок, полюбуешься, как меня валяет по поляне толпа мелочи. А еще увидишь спящих в яйцах дракончиков. К вечеру вернулся Эурин, уже в людском облике. С ним к дому подошел статный, высокий старик в зеленовато-голубых одеждах. Вошел в дом так, как, наверное, привык входить к себе домой. — Здравствуй, Корвин. Наконец-то ты вернулся! — Наставник Диармат! — старого дракона обняли. — Как вы тут без меня жили? Много новых малышей? — Новые статуи от твоего друга разве что, да и новые яйца, малышей было немного. Но ты привел потерявшегося, я рад. — Наставник, а сколько лет прошло здесь? — полюбопытствовал Корвин, он пока не мог понять, как соответствует время того мира и его родной Ледайны. Судя по тому, что в доме и вокруг него мало что изменилось — здесь вряд ли пролетело пятнадцать лет. — Год, не так уж и много, но я уже начал волноваться. Мне сказали, что ты привел человека с собой? — Да, Второе Крыло. Диармат сразу же разулыбался: — Веди его сюда. — Он болен, наставник, — вздохнул Корвин. — Как только очутился в этом мире, как и я, когда попал в его мир, немедленно заболел. — Значит, нужно вылечить его. Ты давал ему яблочный сок? Не зря же мы выращиваем эти плоды. — Но… он не любит яблоки, — Корвин почесал в затылке. — Но я попробую! Спасибо, наставник Диармат! Это должно ему помочь. — Мы всегда лечим больных малышей яблочным соком, всем помогает. Пойду, покормлю твоего питомца, он по тебе скучал, заткал весь чердак. — Ох, я забыл о нем… Корвин за тревогой о Марине забыл о пауке, который в самом деле был не просто питомцем — он делал особо прочную паутину, из нее долгими зимними вечерами ткалось чудесное полотно, которое не поддавалось окрашиванию, оставаясь серебристо-белым, почти прозрачным. Ледяные очень его ценили, меняя на магические кристаллы для освещения и подогрева воды. — А он о тебе — нет, ткать нам с тобой и ткать… На чердаке паутина располагалась не просто так — паук наматывал нити на специальные рамки, с которых их было легко снимать, вымочив в специальном растворе, чтобы убрать клей. — Я поднимусь к нему, когда закончу с Марином, — уверил Корвин. Яблочный сок оказал воистину волшебное действие — через четверть часа жар унялся, а Марин, слабее котенка, пришел в сознание и даже попытался встать. — Кори? Что со мной было? Корвин сначала не узнал его голос — более звонкий, без привычной хрипотцы. — Ты просто привыкал к Ледайне, она тебя исцелила искрами драконьего огня. Рука молодого человека метнулась к горлу и не нашла привычных рубцов. Точно так же не было и остальных. — Ох… и долго я провалялся? — Половину дня. Я поил тебя яблочным соком. Марин улыбнулся ему: — Твои волшебные яблоки? — Именно они. Они хорошо исцеляют. — Все так и есть, элени. Спасибо тебе! Корвин смотрел на него и отмечал изменения. Стали ярче его глаза, словно яшму отчистили и отполировали до блеска, разгладились и пропали уже начавшие проступать у глаз морщинки, да и первые, незаметные для человека седые волоски в его гриве тоже исчезли. — А еще ты помолодел, — Корвин не утерпел, поцеловал его. Видно и драконье дыхание в Ледайне действовало в полную мощь — силы к Марину после этого поцелуя возвращались стремительным потоком, и он смог подняться, пройти в купальню, чтобы смыть пот болезни. — Я найду тебе чистую рубаху, — пообещал Корвин, поспешил перекопать свой гардероб — уходил из Ледайны он подростком, примерно комплекции Марина. Странно, что наставник не спросил у него, сколько времени прошло для самого Драконьего Пастуха. Впрочем, еще спросит, несомненно. — Вот, держи. Хочешь есть? Посмотреть на паука? Собрать яблоки? — Пожалуй, не помешало бы покормить и вас с Эурином, а потом уж будут паук и яблоки, — решил Марин, облачаясь в принесенные драконом одежды. Зеленый и нежно-коричневый цвета шли ему гораздо больше привычных по ордену серых. — Эурин, кстати, носится с детьми и счастлив. — Ты сам говорил, что он еще совсем ребенок, Кори. В твоем доме осталось хоть что-то из съестного, кроме яблок? Из чего мне готовить нам… ужин? — Пойдем, в холодильный шкаф заглянем. Диармат обычно что-нибудь приносит. В кухне — довольно просторной, с непривычного вида печью, сложенной из округлых булыжников, а не кирпича, массивной резной мебелью, развешанной по стенам медной посудой, изрядно припавшей пылью и нагаром, съестным не пахло. В холодильном шкафу, однако, обнаружился мясной пирог, кувшин с молоком и горшочек с кашей. Марин немедленно занялся розжигом печи — все, кроме молока, следовало согреть. Драконы, как он уже понял, предпочитали есть горячее. Возможно, кроме ледяных. Корвин занялся мытьем посуды. — Всего год не было, думал, будет хуже. Оставь кусок мяса из пирога, мне еще прощения выпрашивать на чердаке. — А паук будет есть мясо из пирога? — удивился Марин, но кусок начинки выколупал и отложил на блюдце. — Этот все будет, он необычный. И очень умный. Ты ведь не боишься пауков? — Ничуть. Чего их бояться? — Вот и славно. Когда наступает зима в Ледайне, мы с Диарматом ткем из его паутины ткань. Ледяные драконы ее любят… — Она красивая? — полюбопытствовал рыцарь, глядя, как разгорается в жерле печи пламя. Первое пламя, что он разжег в чужом мире… Это было очень символично — то, что это было пламя в печи, а не походный костер. Корвин ушел куда-то, вернулся с плащом, встряхнул его, разворачивая. Ткань заблистала сотнями крохотных искорок, словно свежевыпавший снег на солнце. — Потрясающе… — искренне восхитился Марин. — На Севере эта ткань ценится из-за того, что в этих плащах дозорные не видны на снегу. А еще она прочная и теплая. Марин потрогал плащ. — Значит, вот в чем твой талант, Кори. Ты прекрасный ткач! А я, так и быть, внесу скромную лепту в твой быт и буду готовить пищу. — Хорошо. Пообедаем? — плащ был убран в шкаф. С чердака спустился Диармат, поздоровался с Марином, тут же отвлекся на шум за окном и поспешил выйти, посмотреть, что там малыши опять учинили. — А это мой учитель. Немного рассеянный. — Он из… водных? Морских? — Марину хватило одного взгляда в бездонные аквамариновые глаза дракона, чтобы определить его стихию. Ну, и на его одежды, конечно — переливчатые ткани цвета морской волны мог носить представитель именно такого рода драконов. — Ага, он из южных морей, такой же теплый. В окно сунулась любопытная серая морда, принюхалась: — Наставник Кордел ест пирог! — А нам дадут пироги? — сразу подключились остальные. — И молока. Корвин рассмеялся: — Конечно. Через полчаса у вас время ужина. Всем по пирогу с молоком. Драконыши с визгом ускакали делиться этой новостью. Марин смеялся до слез: — Кори! Где же взять пирогов на всю эту ораву? Их же… двадцать? Больше? — Год назад тут было двести четырнадцать драконышей и пятьдесят три яйца, — Корвин был горд, словно самолично все яйца откладывал. — А кормим мы их с помощью магии, просто создаем на столах все, что наше воображение позволяет. Поэтому я и не готовлю руками, этим мало кто занимается в Долине. Это как готовый образец заклинания. Вот есть заклинание, которое создает, к примеру, пирог с мясом. И я просто повторяю его несколько раз, чтобы все получили по пирогу. — А если нет магии? Вот попал ты вдруг в место, где она не действует, и что делать? Нельзя же полагаться только на нее. — Всех драконышей, достигших сознательного возраста, учат готовить, шить и стирать. А мне, как Драконьему Пастуху, нужно помнить сотни заклинаний и применять их здесь. — Ты все вспомнил о себе? — Марин выставил на стол согретую кашу, пирог и молоко. — Более или менее. Память возвращается, пусть и урывками. Ешь, потом пойдем прогуливаться. Марин отдал должное чужой стряпне, созданной, судя по всему, именно тем самым заклинанием. Слишком идеальным был пирог: идеально круглым, идеально пропеченным, с аппетитнейшей начинкой. Он ел его и впадал в меланхолию — что делать человеку, привыкшему махать мечом, мотаться по стране и убивать кровожадных тварей, в этой Долине — благостной, полной неги, где даже готовить нет нужды — просто прочел заклинание, и вот он — пирог, миска похлебки или копченая курица. — Кори, что же тогда я буду здесь делать? — То же, что и я? Заботиться о драконышах. Играть с ними, учить их. А еще собирать яблоки, ходить в гости, летать к морю, попутешествуем по Ледайне. Здесь мы больше не странствующие истребители нечисти. Марин растерялся, а Корвин смотрел на него и чувствовал, что, пожалуй, очень вовремя выдернул этого человека из его мира. Еще немного, и тот бы просто не сумел здесь прижиться, а Марин сумеет. Привыкнет, научится просто жить, играть с детьми, восхищаться каждым закатом и рассветом. Его душа еще способна на это, не обросла камнем. — Ты найдешь занятие себе по душе, вот увидишь. Может, это кому-то кажется скучноватым — просто играть с детьми, готовить им, выслушивать их. Но это очень теплое и светлое занятие. Марин кивнул, хотя в его глазах уверенности пока не было. — Я наелся. Идем кормить драконышей? — Идем. Дети, стоило им выйти из дома, облепили их, зафыркали, затопали, полезли лизаться и что-то гомонить на все голоса. Собралось их здесь два с половиной десятка. — Они по всей Долине, — пояснил Корвин. — Двести малышей — это всего в Ледайне. Это очень мало. — И всего два Пастуха на всех? — озадачился Марин, помнивший, как тяжело давалось матери воспитание всего четверых детей. — А зачем больше? Тут живут еще эльфы и дварфы, они тоже помогают. Прилетают и родители детей. Некоторые так с ними и живут. Марин понимал, что предстоит многое переосмыслить, многому научиться заново. Пока же у него просто голова кругом шла от необычности мира. Вокруг были то драконыши, то дети, то и те, и другие разом. — Все хорошо? — Корвин погладил его по руке. — Мне пока нелегко привыкнуть за один-единственный день, половину из которого я провалялся в жару, — усмехнулся его напарник. — Но это пройдет. Со временем. Расскажи, что еще ты вспомнил? — А что тебя интересует? Смотри, видишь столы? Драконыши перекинулись и благовоспитанно рассаживались за ними. — Если не брать в расчет тех, что растут в семьях или тех, кого взяли на воспитание, у нас на попечении всего двадцать пять детишек. Вот их мы как раз кормим и обучаем. Когда вылупятся из яиц, может быть, прибавится, — Корвин стукнул костяшками пальцев по краю стола, из воздуха соткались кувшины с молоком и тарелки с пирогами. — То есть, эта четверть сотни малышей — сироты? — не совсем понял Марин, шагнул вперед, помогая какой-то малышке разломить ее пирог на меньшие куски, не задумываясь над тем, что делает, поправил ее соседу задравшуюся рубашонку, а еще одной девочке убрал лезущие в лицо волосы, заправив их за ушко. — Дети стражей, в основном, — кивнул Корвин. — Отправляясь на границы Ледайны, каждая драконица должна оставить по два яйца. Приказ Королевы. — Мне теперь все больше интересно, каким образом яйцо с Эурином попало в тот мир. Он не заметил, что сказал не «мой мир» и не «наш мир», а вот Корвин заметил и очень обрадовался. Это значило, что Ледайна принимает его Второе Крыло, он потихоньку врастает в этот мир. — Никто не знает. Может, слишком тонкий слой магии был там, где было положено яйцо. И оно просто прошло слои мира насквозь. — А откуда ты узнал, куда следует идти? И как открыл Врата? — Я слышу голоса всех детей, Врата для меня открываются всегда, как вернуться — моя задача. Выпускают из Ледайны очень легко, а вот впустить обратно не торопятся. — Кори, в следующий раз я пойду с тобой, — твердо сказал Марин, наливая молоко в деревянные кружки. — Хорошо, — согласился Корвин. — Но надеюсь, что следующего раза не будет… — А уж я-то как надеюсь… — пробурчал Марин. — Еще десять лет в каком-нибудь чужом мире — это ж свихнуться можно. — А почему у тебя глаза светятся зеленым, а не янтарным? — спросила драконочка, подсовывая ему кусок пирога, который, видно, не могла доесть сама. — Потому что я человек. Все уставились на него. — Человек? Настоящий? — А я никогда не видел человеков. — Дурак, ты на него смотришь. — Не человеков, а людей, — поправил Марин, усмехаясь. — И — да, настоящий-принастоящий, я не умею становиться драконом, не эльф и не дварф. — А ты будешь с нами жить и играть? — А чему ты нас научишь? Что ты умеешь? — В Долине могут жить только те, кто может научить чему-нибудь. Они все смотрели на него и трещали наперебой. — Я могу научить вас готовить еду в походе. А еще могу заниматься с вами упражнениями, которые помогут стать сильнее и быстрее вашей человеческой ипостаси. Они обрадовались, побросали еду, полетели обниматься с ним по очереди. Пришлось наводить порядок в рядах будущих учеников. Марин в этом был довольно строг, заставив их рассесться на места, доесть все, а если не хочется — не мешать тем, кто еще ест. Эурин так и отирался возле него и Корвина, словно хотел всем показать, что это его приемные родители. — А я хочу сладкий пирог, — заявил кто-то. — Сладкие пироги вы будете учиться готовить, — заметил Корвин. — Вы же знаете, что все сладости — только собственного приготовления. Это им помогает учиться, — пояснил он Марину. — Начинаем со сладкого, это заставляет их быть прилежными и стараться в готовке. Тот был вынужден признать, что стимул прекрасный. На этом ужин закончился, дети, наевшись, наигравшись и устав, начинали зевать, и Корвин отправил их по домам. Для тех, у кого не было семьи, родной или приемной, были выстроены очаровательные маленькие домики, где, кроме игровых комнат и спален, не было больше ничего. — Все обучение идет на открытом воздухе. Или, если дождь, снег или просто холодно и неуютно — под магическим куполом, — пояснил он для Марина. — А если кому-то из них приснится кошмар или просто страшно засыпать одному? — Тогда Долина создает для них магические огоньки, которые поют им колыбельные и светятся. — А если заболеют? — Тогда их лечим мы с Диарматом. Те, кто постарше, лечатся сами, под нашим присмотром, выбирают травы, заваривают, пьют. Тут ведь не сплошные поля блаженства, Марин. Мы кормим и лечим их недолго, приучаем к тому, что они сами должны заботиться о себе. Под нашим присмотром, но они сами убираются в домиках, чинят одежду и делают все прочее. — А потом они улетают? Сколько живут драконы, Кори? — Примерно три-четыре тысячи лет. А затем все возвращаются в стихию, из которой вышли, я рассказывал. Первые двадцать лет они проводят здесь, затем покидают Долину. — Вот как… А сколько же лет тебе по-настоящему? — Девятьсот семьдесят три, я молодой дракон. Марин поперхнулся воздухом, закашлялся. Цифра не утешила ничуть: Корвин проживет еще несколько тысячелетий, а вот он сам… Сейчас ему двадцать четыре, почти двадцать пять. Еще столько же он будет в состоянии активно жить, работать, учить. А затем начнет дряхлеть и вскоре покинет и этот прекрасный мир, и Корвина. — Я вспоминаю, как летать… — Корвин посмотрел на небо. — Идем, познакомишься с пауком, а затем посмотришь, как я летаю. Марину больше хотелось забиться в какую-нибудь нору и подохнуть там, но он улыбнулся и пошел, следом за ним пошел и Эурин, которому предстояло еще обустроиться в новом доме. — Твоя спальня — третья дверь слева, — кивнул ему Корвин. Драконыш убежал осматривать комнату, взрослые поднялись на чердак. Навстречу выполз белоснежный паук, позволил взять себя на руки и погладить. — Он меня простил. Паук был огромен — только тельце было с кулак взрослого мужчины, а густые волоски на нем и ногах придавали ему еще больше объема. Марин протянул ладонь, предлагая пауку знакомство. Кто знает, вдруг он этому волшебному созданию придется не по душе. Паук почтил вниманием его ладонь, видно, решил, что ему нравится человек. Он был тяжелый и теплый. А еще с удивительной скоростью передвигался. И плел паутину. Тоскуя по другу-хозяину, он заплел не только рамки, но и все пространство чердака целыми полотнищами тенет. Конечно, убирать их никто не стал, эту паутину было бы невозможно размотать и отчистить от пыли и мушиных останков, а вот рамки Марин и Корвин поснимали и унесли вниз, рядом с кухней и ванной обнаружилась еще одна комната — большая и светлая. В одной ее части стояли два ткацких станка, в другой — несколько емкостей по размеру рамок. — Ты умеешь ткать? — решил уточнить Корвин. Марин только покачал головой: — Нет, ткать умела матушка, а нас она учила только вязать и немного штопать и шить. — Тогда я научу тебя, ничего сложного нет, главное — терпение и внимательность. — Хорошо, терпения у меня достаточно, внимательности, надеюсь, тоже хватит. Корвин принялся показывать, как нужно ткать. Марин жадно впитывал знания, как всегда и везде. Потом попробовал сам. Получалось пока неуклюже и медленно, но он старался. — У тебя все получается отлично, — уверил Корвин. — Я непременно буду тренироваться, — пообещал Марин. — Но ты говорил, что вспомнил, как летал, и я очень, очень хочу посмотреть, как ты будешь летать. А в ночной темноте я вряд ли сумею рассмотреть тебя среди звезд. — Тогда идем, — Корвин слегка засомневался, глядя в небо. — Или завтра… — Если ты вспомнил, то обязательно должен попробовать, — подтолкнул его Марин. — Именно сейчас. У тебя все получится, я верю. Дракон вышел за дверь, устроился на лугу, перекинувшись, немного полежал, затем поднялся, напружинился и прыгнул ввысь, раскрывая крылья. Марин поспешил за ним, остановился у калитки, глядя, как с тихим ликующим рыком — чтобы не разбудить детей — рвется вверх огромное тело, мощно взмахивая широкими крыльями, которые Марин видел пока только плотно прижатыми к бокам. Изнанка у них оказалась такого же белого, нежного цвета, с розовыми прожилками, как гребень. Как лепестки яблоневого цвета. Корвин пронесся пару раз кругами и пошел снижаться. В эту ночь он был безоблачно счастлив и пытался передать свое счастье Марину, целуя его и лаская. И ему удалось — рыцарь и думать забыл о своих горестях, отдаваясь ему и после засыпая на его плече.