Девушка из Берлина: Жена Штандартенфюрера

Той ночью шёл снег. Первый снег, мерцающий и пушистый, медленно покрывал землю, пока я завороженно наблюдала из окна. Сегодня Генрих должен был отвести меня на пьесу в маленьком театре неподалёку, и я с таким нетерпением ждала этого неофициального свидания, что собралась за два часа до того, как он должен был за мной заехать. Мама неодобрительно покачала головой, когда увидела мою красную помаду и тушь на ресницах и скрестила руки на груди. - Родная, ты знаешь, как хорошо я отношусь к Генриху, но всё же я не думаю, что встречаться с ним такая уж хорошая идея. - Я с ним не встречаюсь. Он всего лишь ведёт дочь своего друга в театр. Что в этом такого? - Он не 'всего лишь' ведёт дочь своего друга в театр. Он также сопровождает её на работу и обратно, а также дарит ей непозволительно дорогие подарки. - Он сам лично отвозит меня на работу, только если у него есть время, а в основном его водитель меня сопровождает. И это исключительно из соображений моей безопасности, всего-то. Да и слово 'подарки' тоже должно быть в единственном числе: он подарил мне одну шубу, и я думаю, что это было очень мило с его стороны. К тому же, даже если его жену это не беспокоит, почему ты вдруг так реагируешь? Мама ничего не отвечала какое-то время, а потом наконец спросила: - Он что, ничего не сказал тебе? - О чем? - Его жена умерла два года назад, родная. - Что? Как? Что с ней случилось? - Я не хотела вникать в детали, потому что это довольно деликатный вопрос... Всё, что я знаю, так это то, что она покончила с собой. Застрелилась. - Какой ужас! - Да, действительно. В любом случае, теперь, когда ты знаешь, что жены у него больше нет, подумай ещё раз, правильно ли ты поступаешь. Сказать, что новости застали меня врасплох, это ничего не сказать, поэтому мой предыдущий план скоротать время до приезда Генриха с книжкой и чашкой какао сам собой отпал. Я снова уселась у окна и начала размышлять. Я должно быть была ужасным, ужасным человеком, потому что вместо сочувствия к покойной фрау Фридманн, я испытывала необъяснимую радость за вполне живую и здоровую фраулейн Мейсснер. Пока я пыталась понять, что было со мной не так, учитывая насколько мало меня тронула чья-то трагическая смерть, шум в холле привлёк моё внимание. Я услышала голоса родителей и решила, что у нас были посетители. Для Генриха всё ещё было слишком рано, поэтому, следуя любопытству, я направилась в холл, чтобы узнать, что происходит. Визитёром был доктор Крамер, который стоял в дверях с чемоданом. - Доктор Крамер! Какой приятный сюрприз! Я так рада вас видеть! Я подбежала к нему и крепко обняла. Его никто обычно так не приветствовал, отчасти из уважения к его профессии, но я, пользуясь позицией младшего члена семьи, так просто свою привычку бросать не собиралась. К тому же, он всегда подкармливал меня конфетами, когда я была ещё ребёнком, а такое дети ещё долго не забывают. - Добрый вечер, Аннализа! А ты становишься всё красивее день ото дня. Совсем взрослая. - Спасибо, доктор Крамер. Вы к нам на ужин? - Нет, девочка моя, боюсь, я зашёл попрощаться. - Я не могла не заметить, насколько доктор изменился за прошедший год, как из здорового, всегда улыбчивого, всегда знающего что делать врача он вдруг превратился в самого настоящего старика. - Я сначала не решался, чтобы вам проблем лишних не создавать, но потом подумал, что после всех этих лет, что мы с вами провели бок о бок, это будет просто невежливо. - И правильно сделали, доктор. - Мой отец слегка похлопал доктора Крамера по плечу с тёплой улыбкой. - Может, хоть чаю выпьем? У вас же ещё есть время до отправления поезда, верно? - Конечно, зайдите хоть ненадолго. - Мама уже подала знак Гризельде, чтобы та сделала чай, и доктор Крамер не смог отказать им обоим. - Только совсем ненадолго. Не хочу, чтобы вам потом ненужные вопросы задавали. - Но куда вы едете? - Я проследовала за родителями и нашим гостем в гостиную, всё ещё не в силах поверить, что ещё один наш близкий друг покидал нас. - Я еду в Нью-Йорк к Адаму. После того, как правительство выпустило тот новый закон, - 'Закон об исключении евреев из экономической жизни страны' как я выяснила позже из газет, закон, который по сути запрещал евреям владеть собственностью, бизнесом или даже заниматься какой-либо профессией. - Они заставили нас продать всё, что мы имели за какие-то гроши, и мне больше не за чем здесь оставаться. Раньше у меня хотя бы были мои пациенты, но почти все они разъехались или же были согнаны в лагеря. Офис по арианизации еврейской собственности забрал мою практику и дом... Не хотелось бы, чтобы они и меня в лагерь сослали, у меня же ещё сын... В тишине, что последовала за его грустными размышлениями, прерываемой только звоном посуды на кухне пока Гризельда сервировала чай, и Мило, грызущим кость под столом, я задумалась о том же, о чем наверняка думали мои родители. Как и меня, их, скорее всего, снедало то же подавляющее чувство вины за то, что мы ничем не отличались от доктора Крамера, кроме давно купленного немецкого имени, и тем не менее прекрасно жили в стране, что только что отняла всё у нашего друга. Мы были точно такими же евреями, и всё же сидели сейчас за этим большим столом из красного дерева, в огромном доме на пять спален с немкой-домработницей, которая подавала нам чай в лучшем фарфоре, какой папа только смог достать. Всё имущество доктора Крамера составляло один единственный чемодан в холле, и надежда, что офицеры на границе не отнимут его деньги и выпустят его из страны. - Как же это всё нечестно. - Я и не поняла, что произнесла это вслух, но доктор Крамер, похоже, был благодарен мне за мои слова. - Жизнь - вообще нечестная штука, Аннализа. Но я вовсе не жалуюсь на свою прежнюю. По большей части я увожу отсюда только хорошие воспоминания, просто люди...они запутались, понимаешь? Сами не знают, во что себя втягивают. А когда поймут наконец, будет уже поздно. Ничего, кроме военных и полиции, в стране не останется. Никому нельзя будет доверять. Гестапо повсюду, сосед будет следить за соседом... А что до амбиций Гитлера о мировом господстве, так помяни моё слово, он пытается откусить больший кусок, чем сможет проглотить. В результате вся страна этим куском подавится. Я слушала его как какого-то библейского пророка, даже не подозревая, насколько он окажется прав в самом ближайшем будущем. Я ужасно не хотела, чтобы он уезжал, а потому старалась запомнить каждое его слово, так как была уверена, что больше никогда его не увижу. Норберт, который только вернулся с футбольной тренировки, был особенно молчалив и тихо разглядывал свой чай, не зная, что сказать. У них всегда были какие-то особые отношения с доктором Крамером, может, как и у всех пациентов с врачами, что спасли им жизнь. Я начала думать о том, сколько немецких жизней было спасено еврейскими врачами, и как эти бывшие пациенты отправляли теперь своих спасителей без зазрения совести в работные лагеря, растущие по стране, как грибы после дождя. Звонок прервал мои невесёлые мысли, и я поняла, что это скорее всего был офицер Фридманн. Я вскочила со стула и побежала в холл, внезапно занервничав о его возможной реакции на нашего гостя. Может, лучше просто схватить пальто и сразу же повести его к машине, прежде чем он заметит нашего друга? Хоть я и ни разу не слышала от него никаких антисемитских высказываний, он всё же был Штандартенфюрером секретной службы, и кто знает, как бы он воспринял ситуацию. Однако, как только я открыла дверь, все мои планы на быстрый побег были разрушены одной фразой Генриха: - Кто собрался в отпуск? Он махнул головой в сторону чемодана доктора Крамера, неосторожно оставленному нами прямо на ходу посреди холла. - Никто, это...нашего друга чемодан. Вообще-то, нашего семейного доктора. То есть, бывшего доктора... Он зашёл, чтобы попрощаться перед отъездом. - Он еврей? Я попыталась расслышать по тону его голоса, как Штандартенфюрер Фридманн воспринял эту новость и, не заметив в нём никакой видимой враждебности, кивнула. - Он очень хороший человек и почти как член семьи для нас. Мы всегда были очень близки, ну, за исключением последних пары лет, когда он перестал приходить так часто, как раньше, потому что соседи начали на нас косо смотреть. Я прикусила язык, думая, что пора бы уже остановиться болтать, пока я всю семью не втянула в неприятности, но настойчивый взгляд его тёмных глаз почему-то ещё больше меня разговорил. - Он всегда был так добр ко мне, родители его всегда просто обожали, он спас Норберту жизнь, когда все другие врачи только руками разводили и утверждали, что ему уже не помочь. Я так расстроена, что он уезжает, я надеялась хотя бы минут пятнадцать с ним провести, если вы, конечно, не против... - Я всё понимаю. Я подожду в машине, если вы не хотите, чтобы я смущал вашего друга. Такого ответа я не ожидала. Подумав, что я наверняка испытываю свою удачу, я всё же решила сделать ещё один шаг по минному полю: - Может, вы хотите к нам присоединиться? К моему огромному облегчению, Генрих улыбнулся. - Почту за честь, Аннализа. Но как только я пригласила высокого и, прямо скажем, довольно устрашающего в форме сотрудника СД офицера в гостиную, бедный доктор Крамер совершенно изменился в лице и медленно поднялся со стула, бледный, как призрак. Я поспешила представить своего гостя, прежде чем у доктора случился бы сердечный приступ. - Офицер Фридманн, разрешите представить нашего близкого друга и замечательного врача, доктора Крамера. Доктор Крамер, познакомьтесь с нашим ещё одним хорошим другом, Штандартенфюрером Фридманном. Ко всеобщему удивлению, Генрих направился прямиком к доктору Крамеру и первый протянул ему руку. - Честь имею, доктор. Доктор, по-видимому, совсем смутился от такого неожиданного жеста, особенно исходящего от офицера СД такого высокого ранга. Он медленно протянул в ответ свою ладонь и недоверчиво сомкнул пальцы вокруг руки Генриха. - Герр Штандартенфюрер... - Эта семья уж точно работает на обе стороны, вы не находите? - Генрих подмигнул врачу и слегка хлопнул его по плечу. - Не каждый день вы увидите немецкого адвоката, пьющего чай с его еврейским доктором, который жмёт руки Штандартенфюреру СД, который ведёт дочь этого адвоката (которая, кстати, является балериной) в театр. Прошу прощения у всех, кого я упустил. Я была искренне благодарна Генриху за эту маленькую шутку, заставившую всех улыбнуться. Напряжение в комнате заметно спало, но я всё же пригласила офицера Фридманна сесть слева от меня, чтобы я сидела между ним и доктором Крамером. После того, как Гризельда быстро сервировала Генриху чай, он снова нарушил все ещё немного неловкую тишину: - Так куда именно вы направляетесь, доктор? - В Великобританию через Нидерланды, герр Штандартенфюрер. А оттуда в Нью-Йорк к моему сыну, Адаму. - Боюсь, через Нидерланды вы не проедете, доктор. - Почему нет? - Это должен был быть вопрос доктора Крамера, но первой задала его почему-то я. - Не люблю приносить плохие известия, но они закрыли границу для еврейских беженцев пару дней назад. Даже не пытайтесь туда ехать, вас просто развернут назад, в Германию. Поезжайте лучше через швейцарскую границу, там у вас будет гораздо больше шансов. - Я много денег заплатил за этот билет... Вряд ли они согласятся мне его обменять... А если я куплю новый, то я не уверен, что у меня останется достаточно денег, чтобы доехать до Нью-Йорка и найти сына... - Билеты на поезд так дорого стоят? - моя мать, казалось, была искренне удивлена. - Нет, Илзе. Дорого стоит взятка, чтобы немец-контролёр мне его продал, - тихо объяснил доктор и смущенно опустил глаза. Не так давно преуспевающий врач с обширной практикой, теперь он едва мог подкупить своего земляка, чтобы тот продал ему билет. Было видно, насколько он стыдился подобной ситуации. Генрих неожиданно поднялся со стула, сунул руку в карман и вытащил толстую пачку денег, которую он протянул доктору, не считая. - Вот, держите, доктор. Этого вам хватит, чтобы целую неделю по всей стране колесить, если вам того захочется. Когда доедете до Швейцарии, обменяете это там на доллары и купите ваш билет до Нью-Йорка. Доктор Крамер не мигая смотрел на протянутую руку офицера Фридманна в изумлении. Зная, что он такого щедрого дара сам никогда не примет, я взяла деньги из рук Генриха и сама вложила их в руки доктора Крамера. - Берите же, доктор, прошу вас. Отец вскочил со стула и почти бегом бросился в свой кабинет, тоже бормоча что-то про деньги. В это время доктор Крамер перевёл взгляд от купюр в его ладони на офицера Фридманна и наконец проговорил: - Благодарю вас, герр Штандартенфюрер. Я никогда этого не забуду. - И после паузы добавил, - Вы очень, очень хороший человек. Благослови вас Бог. Генрих только улыбнулся в ответ. - Если у вас возникнут какие-то трудности на границе, просто скажите им, что вы - агент под прикрытием, работающий на СД, назовите им моё имя и скажите, что отвечаете вы непосредственно мне. Они вас сразу же пропустят. Меньше чем через минуту, папа вошёл в комнату с пригоршней купюр в руках и ни слова не говоря сунул их в карман доктору Крамеру. Тот украдкой смахнул слезу, мама тоже начала искать платок, а я смотрела во все глаза на офицера Фридманна и улыбалась. Нет, кто-то, а он нацистом, как остальные, точно не был. Уж не знаю кем, но точно не нацистом.