Девушка из Берлина: Жена Штандартенфюрера

Зачем я так напилась? Мне, конечно, уже исполнилось восемнадцать, но последний бокал шампанского был явно перебором. Завтра мне будет очень плохо... Ну и пусть, зато сегодня я танцевала с самым красивым офицером из всех! Мы ехали домой с официального новогоднего приёма для командного состава СС и СД, куда Генрих пригласил меня в качестве своей спутницы. За всё это время, что мы виделись, никто ни разу не произнёс слово 'свидание,' но это не мешало Гризельде закатывать глаза и вздыхать за моей спиной: - Помоги нам боже, девочка по уши влюбилась! Я захихикала, вспомнив её слова, и Генрих тут же повернул голову ко мне. - Над чем смеёмся? - Ни над чем. Просто вспомнила, как наша домработница надо мной шутит. - Насчёт чего? Будь я трезвая, ни за что бы я на этот вопрос не ответила, но сейчас мне было уже всё равно. - Она думает, что я в тебя влюбилась. - У неё есть для этого основания? - Нельзя у девушки такое спрашивать! Это неприлично! Надо бы перестать хихикать. - Ты завтра всё равно ничего не вспомнишь, так почему бы уже мне не сказать? - Он опять надо мной подшучивал. Как всегда. - Я вовсе не пьяная. Я прекрасно себя чувствую! Зачем ты остановил машину? Мы ещё не приехали... - Я знаю, что не приехали. - Генрих вышел из машины, обошёл её и открыл мою дверь. - Выходи. - Зачем? - Просто выйди из машины, упрямая ты девчонка! Не могу же я тебя в таком виде к отцу везти. Пройдёмся немного в парке, свежий воздух тебе будет на пользу. Я хотела было пожаловаться, что снаружи была зима, а на мне летние туфли, но, не желая раньше времени расставаться с красавцем-офицером, передумала и промолчала. Мы начали неспешную прогулку вдоль зимней аллеи, и я невольно задумалась о недавних событиях, которые теперь больше напоминали просто дурной сон, уже лишавшийся своих красок. Райнхарт меня больше не посмеет тронуть, у меня теперь есть Генрих, чтобы меня защитить. А что до моих друзей... всё это должно со временем прекратиться, люди поймут, что они натворили, и все гонимые смогут вернуться назад. Война? Да не будет никакой войны. Слишком ещё свежа в памяти народа та, другая, страшная и разорительная. Нет, новую они не начнут. - О чем задумалась? - О войне. - О войне? - Да. Как думаешь, это действительно может случиться? Генрих не отвечал какое-то время, а затем задумчиво промолвил: - Я почти наверняка уверен, что война в конечном итоге развяжется. - Почему? - Я же работаю на разведку. Много чего происходит, что трудно игнорировать. Почему мы вдруг об этом заговорили? Давай-ка лучше сменим тему. - Хорошо. О чем ты хочешь говорить? - Ты как раз собиралась мне сказать, влюблена ты в меня или нет. Я снова не сдержала глупого хихиканья (пятый бокал шампанского всё же был перебором), вынула руку из его и перегородила ему путь. - Это официальный допрос, герр Штандартенфюрер? - О, да. - Генрих изобразил крайне серьёзное лицо. - И я боюсь, вам придётся мне ответить, фраулейн. А не то я брошу вас в тюрьму. - Хорошо. - Я игриво сощурила глаза. - Но сначала вам придётся меня поймать! С этими словами я развернулась и бросилась бежать так быстро, как только могла, учитывая высоту моих каблуков и моё состояние. Конечно же, Генрих почти сразу же меня поймал, но в последнюю секунду я спряталась за парковой скамейкой, используя её спинку как временное укрытие. Было ужасно смешно наблюдать за тем, как офицер СД пытался меня оттуда достать, особенно когда делал это он с серьёзнейшим видом. - Ну-ка выходите сейчас же, фраулейн, а не то мне придётся вас застрелить! - Не посмеете, герр офицер! - Я смеялась, пытаясь обойти скамью как можно быстрее, чтобы добраться до близлежащего фонтана, прежде чем он смог бы меня поймать. Но он очень даже посмел! Я почувствовала, как брошенный исподтишка снежок ударил меня в спину, и тут же обернулась. - Ты! В спину стрелять? Это кто же так делает? Особенно в девушек? - Давай, падай. Я в тебя попал, ты убита! - Это было нечестно! Но он уже настиг меня и начал в шутку со мной бороться, в конечном итоге повалив меня на землю. Сделать это было вовсе несложно, учитывая его физическое превосходство, да и моё не самое трезвое состояние. Я и не заметила, как уже валялась в снегу с офицером Фридманном сверху. - Теперь вам придётся мне ответить, фраулейн. - Он держал мои руки так, чтобы я не смогла его оттолкнуть и снова попытаться сбежать. Он мог бы этого и не делать: мне, вообще-то, было очень даже удобно в этой позиции. - А что, если я откажусь? - Придётся применять пытки. - Ещё одно наигранно-устрашающее лицо. - Да? И какие именно, герр Штандартенфюрер? - Зацелую тебя до смерти. - Не зацелуешь... Но прежде чем я успела закончить предложение, он уже накрыл мой рот своим, мягко, но настойчиво раздвигая мои губы своими, лишая меня последней возможности дышать своим тяжёлым телом сверху и наполняя лёгкие таким знакомым ароматом одеколона. Он целовал меня уже в полную силу, заставив все мысли напрочь исчезнуть из головы. Никто меня ещё так не целовал: жадно, почти по-голодному, но в то же время мягко и нежно, и всё, что я хотела в тот момент, это остановить время, чтобы остались только он и я, навсегда одни в этом зимнем парке. Когда я наконец открыла глаза, Генрих привычно мне ухмыльнулся и выпустил мои руки. - Ну? Теперь вы мне ответите, фраулейн? - Нет... Нет, я совсем даже не против ваших методов дознания, герр офицер, вы можете продолжать... Я обняла его теперь уже свободными руками за шею и притянула его к себе. Он рассмеялся и снова меня поцеловал, и потом ещё раз, и ещё, пока я совсем не потеряла счёт времени, что мы провели в снегу. - Не хочется это признавать, но мы давно уже должны были быть дома, Аннализа. Не думаю, что твоя мама оценит, если я привезу тебя домой не только пьяную, но ещё и насквозь промокшую, и больше тебя со мной не отпустит, а я этого не переживу. Генрих хотел было встать, но я потянула его назад за рукав. Я до сих пор не знаю, что меня заставило это сделать, алкоголь или гормоны, но мне почему-то безумно захотелось поделиться своим самым большим секретом с этим человеком. - Подожди ещё минутку. Мне нужно тебе что-то сказать. Это очень важно. - Я весь внимание. - Прежде чем всё станет серьёзно между нами... Я тут подумала, тебе, наверное, следует знать кое-что. Я - еврейка. - Ну конечно. - Генрих фыркнул со смеху: не совсем та реакция, которую я ожидала. - Не веришь мне, да? - Ну естественно, нет. И я даже тебе сейчас обосную, почему именно ты не можешь быть еврейкой. Твой отец - член партии. Чтобы человека туда приняли, он должен доказать своё чистокровное арийское происхождение до одна тысяча восьмисотого года, и не только своё, но и своей супруги. Вот тебе и объяснение, почему ты никак не можешь быть еврейкой. Хоть мне и не хотелось разрушать его вполне веский довод, я все же решила идти до конца. - Да... Это все было давно подделано. - Как это, подделано? На документах и арийских сертификатах всех членов твоей семьи стоит штамп моей организации, а его невозможно подделать! К тому же, я знал твоего отца с тех пор, как моя семья переехала в дом рядом с его семьёй. Они не евреи! Да ты даже не выглядишь, как еврейка, ты же типичная немецкая девушка с постера министерства пропаганды со светлыми косами и голубыми глазами, в конце-то концов! Ещё один веский аргумент. Мне уже даже жалко стало вот так взять и разрушить для него мой образ 'типичной немецкой девушки,' но было уже поздно. - Все мои родственники и с маминой, и с папиной стороны - ашкеназийские польские евреи, что объясняет наши светлые волосы и голубые глаза. А когда папин дед бежал из Польши в Германию, он заплатил большую часть денег, что ему удалось спасти, чтобы купить себе и своим детям новые немецкие имена, чтобы защитить их от подобной судьбы вечно гонимых. Те деньги купили ему около семи 'чистокровных' немецких поколений, упомянутых в различных крестильных книгах. Вот так это всё и было подделано. Только теперь этого никто уже не сможет доказать: все те люди, что знали об этом, уже давно мертвы. Генрих больше не улыбался. Похоже, более подробное объяснение начало понемногу убеждать его, что я говорила правду. Неясно только было, как он эту правду воспримет. - Мамина семья приехала из Польши вместе с папиной и тоже подкупили клерков. Связанные общим секретом, они поселились по соседству и оставались очень дружны. Так мои родители в результате и поженились... Вид у офицера Фридманна сейчас был нешуточно серьёзный. - Зачем ты мне всё это рассказала? - Не знаю... Просто подумала, что тебе стоит знать, прежде чем... 'Прежде чем ты решишь, хочешь ли ты быть со мной,' закончила я в уме то, что не осмелилась произнести вслух. - Ты хоть понимаешь, что я - сотрудник СД, и могу тебя и всю твою семью за это арестовать? Я молча кивнула. Всё это время он пристально смотрел мне в глаза, как если бы решая что-то для себя. Наконец, он спросил: - Ты кому-нибудь ещё об этом говорила? - Нет, конечно! Он снова помолчал какое-то время. - Но мне-то зачем сказала? - Потому что ты мне очень нравишься, наверное... И если бы наши отношения переросли бы во что-то более серьёзное, и мне всю жизнь пришлось бы жить, зная, что ты ненавидишь меня, моё происхождение, всю мою семью и мою религию даже сам того не сознавая, я бы... Не знаю, просто сказала, и всё. Последовала ещё одна тягостная пауза, во время которой я задержала дыхание, страшась его возможной реакции. В конце концов он сказал: - Ты мне тоже очень нравишься, Аннализа. - Так ты не ненавидишь меня за то, что я - еврейка? - Едва прошептала я. - Ты хоть раз слышала, чтобы я говорил что-то антисемитское? Я никогда ещё не была так счастлива увидеть его знакомую ухмылку на прежнем месте. - Нет... - Лично я против евреев абсолютно ничего не имею, Аннализа. На мой взгляд, вся теория о расовой чистоте - это совершеннейшая чушь. Но по иронии судьбы, я работаю в офисе, занимающемся как раз тем, что блюдёт чистоту этой самой 'превосходной' арийской расы. Так что здесь и сейчас ты мне поклянёшься, что ты никогда и никому слова не скажешь о том, что ты мне только что рассказала, какие бы там ни были обстоятельства. Клянись! - Клянусь! - Вот и молодец. - Генрих помолчал какое-то время, а затем пригрозил мне в шутку, - И всегда теперь целуй меня по первому требованию, а не то сдам тебя начальству. Не было условия, на которое я бы согласилась с большей радостью. Я схватила улыбающегося Генриха за лацканы пальто и начала покрывать его лицо поцелуями. Я чувствовала себя так, будто гора свалилась у меня с плеч. Я была насквозь промокшей, жутко замёрзла, но не могла быть счастливее. Вдруг незнакомый голос, доносящийся с аллеи, прервал нас: - Эй, вы двое! Вы чего там делаете? Генрих встал, помог мне подняться и подмигнул моему испуганному виду. - Попались, - шепнул он и, не поворачиваясь на голос, ответил, - фраулейн упала, и я помог ей подняться. Тем временем, голос, который, как я теперь видела, принадлежал человеку в длинном пальто, продолжил: - Вы помогали ей подняться в течение пяти минут? Гестапо. Ваши документы, оба. - У нас неприятности? - шёпотом спросила я у Генриха, который был спокоен, как никогда. Мне с Гестапо раньше сталкиваться не приходилось, и, естественно, я немного испугалась. - Нет, не бойся. - Он повернулся и подошёл к двум людям (второй всё это время молчал, и я догадалась, что он был подчинённым первого), предъявил им своё служебное удостоверение и обратился к ним громким, командным тоном, какого я раньше от него никогда не слышала. - Штандартенфюрер Фридманн, СД. А теперь вы мне покажете ваши удостоверения, господа. Реакция обоих гестаповцев была незамедлительной: оба тотчас салютовали ему и вытянулись по струнке. Генрих окинул их взглядом с головы до ног и наконец сказал: - Вольно. - Герр Штандартенфюрер, - тот же человек, что и вёл весь разговор, продолжил извиняющимся тоном. - Просим прощения. Служба, знаете ли. Оба гестаповца предъявили свои удостоверения Генриху, который намерено неспешно взял их у них из рук и отошёл под свет ближайшего фонаря, чтобы якобы их получше рассмотреть. Как любопытный ребёнок, я переводила взгляд с Генриха на двух агентов и обратно. Я никогда раньше не видела его с его подчинёнными и, по правде говоря, была сейчас в полном восторге. Если уж всемогущее Гестапо ему отвечало, он должно быть был очень влиятельным человеком. - Молодцы, что с таким рвением блюдёте порядок на улицах Берлина, офицеры. - Генрих всё-таки перестал мучить агентов и вернул им их удостоверения. - Но на будущее, когда вдруг увидите кого-то, кто 'помогает своей девушке подняться,' убедитесь сначала, что это не один из ваших начальников. - Так точно, герр Штандартенфюрер! Ещё раз извините, герр Штандартенфюрер! Доброй ночи! - Они салютовали Генриху ещё раз и вежливо кивнули мне. - Доброй ночи, фраулейн. Сразу после этого агенты быстро зашагали прочь, оставив нас одних и с улыбками заговорщиков на лицах. - Так ты действительно большой и страшный офицер СД? Никогда не видела, чтобы Гестапо кому-то свои документы показывали. - Гестапо - это исполнительная ветвь. Скажем так, мы - это мозг, а они - наши руки. Если уж Гестапо, которого все так боялись, было всего лишь 'руками,' то мне страшно стало подумать, что творится в этом 'мозгу.' Но эту мысль я приберегла на потом; я и так уже чересчур много сказала для одной ночи. - У тебя остались ещё какие-нибудь признания, прежде чем я отвезу тебя домой? Есть коммунисты в семье? Марксисты? Свидетели Иеговы? Он снова надо мной шутил, а это был хороший знак. - Нет, думаю, на сегодня это всё. - Слава богу! Я рассмеялась. Старая Гризельда всё же была права: я действительно по уши влюбилась.