Девушка из Берлина: Жена Штандартенфюрера

- Я думаю бросить балет. Генрих оторвался от газеты, которую читал и нахмурил брови. - Почему? Что случилось? Я уже давно пыталась завести с ним этот разговор, но только сегодня наконец-то решилась, впервые проснувшись и почувствовав полную уверенность, что поступаю правильно. Да и солнечное субботнее утро как нельзя лучше подходило для того, чтобы объявить мужу о своём решении. - Ну, во-первых, театр отнимает слишком много времени от нашей "работы." Иногда у меня не получается встретиться с кем-то из твоих связных, или же я не успеваю зайти к тебе в офис, а все эти промедления чреваты лишними проблемами для тех семей. Ты же понимаешь, что и сами они, и те, кто их прячут, жизнью рискуют каждую минуту; для них время - это всё. Генрих медленно кивнул с задумчивым выражением на лице, но ничего не сказал. - А во-вторых... - Во-вторых, Гретхен постепенно превращала мою жизнь в ад, но про это я решила промолчать. В первый день, когда я вернулась в театр после моего ареста, она поймала меня в одном из длинных коридоров и, видит Бог, она была в самой настоящей ярости. - Ты хоть знаешь, что я из-за тебя чуть в тюрьму не попала, грязная ты жидовка?! - Понятия не имею, о чем ты. Дай пройти. - Ещё как имеешь! Ты знаешь, что Гестапо притащили меня в тюрьму, и что Группенфюрер Кальтенбруннер меня минут двадцать отчитывал за мои так называемые "ложные" обвинения?! Ложные?! Он мне и слова не давал вставить! Что ты такого, паршивая ты жидовка, сделала, чтобы заставить его поверить тебе? Ноги раздвинула? - Ничего я не раздвигала, Гретхен. Подвинься и дай мне пройти. - Да ты, должно быть, очень в этом деле хороша, если он твою сторону так легко принял. Как и твой нынешний муж, когда ты попала в неприятности с Ульрихом. Кстати, а твой муж знает, что его грязная потаскушка-жена перед генеральским составом СС ноги раздвигает? Моё небезграничное терпение наконец лопнуло, и я оттолкнута её плечом со своего пути, потому как иначе она двигаться не собиралась. - Иди, иди, только я-то всё равно знаю правду, потаскуха еврейская! - Крикнула она мне вслед. С того раза она напоминала мне о той самой "правде" при любой представившейся возможности. - А во-вторых? - Вопрос Генриха вернул меня к реальности. - Да, во-вторых. - А вот тут начиналась самая сложная часть. - Во-вторых, Генрих, и я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушал, прежде чем сказать, что я совсем сошла с ума и отказаться со мной что-либо обсуждать: я знаю, что ты только что потерял радиста, и я хотела бы его заменить. Я уже всё продумала, и это совсем даже не лишено смысла. Я смогу посылать радиограммы сразу же, как получу их непосредственно от тебя, никаких тебе посредников, и никакой пустой траты времени. Ведь чем быстрее твои люди в Соединённых Штатах получат сообщение, тем лучше, верно? Да и тебе не придётся наводить на себя подозрения, встречаясь с твоими связными самому. А так будем только я и ты, муж и жена. Ну скажи, разве не блестящий план? - Нет, совсем даже не блестящий. - Почему нет? - Потому что ты ненормальная, и тебя убьют. Штамповать паспорта это одно дело, а вот с радио работать - совсем другое. Я именно поэтому-то и теряю постоянно моих радистов: Гестапо иногда перехватывают их сигнал за несколько минут, и всё, делу конец. Уже пятого не стало. - Они его убили? - Нет. Как только они начали ломать дверь в квартиру, где он работал, он раскусил капсулу с цианидом. И слава богу. Я знаю, звучит ужасно, но... Ты понимаешь. Хотя бы никого не выдал, да и сам не мучился. Лгать не буду, это действительно звучало крайне опасно, и попадись я им, никакие мои улыбки и заигрывания меня бы уже не спасли. - Ты говоришь, что Гестапо могут перехватить сигнал за несколько минут. То есть, у радиста есть по крайней мере пять-десять минут, чтобы отослать сообщение и сбежать с радио, так? - Всё зависит от того, насколько они близко находятся. Скажем, кто-то в восточной части города перехватывает сигнал из западной, они посылают машину, но радист к этому времени уже успевает скрыться. Но если так получается, что они находятся неподалёку от того места, где работает радист, - а именно это и случилось с моим последним - то тут уже не сбежишь. - А что если избавиться от самого радио? Так ли это важно всё время пользоваться одним или не имеет значения, с какого ты посылаешь сообщения? - Ну, в случае крайней необходимости от радио, конечно, можно и избавиться, но... Обычно радистам этого делать не советуют. Ты же понимаешь, как тяжело раздобыть новое радио, и сколько времени на это может уйти. - Так ты дашь мне попытаться? - Ты что, не слушала меня всё это время? Это самая настоящая игра в русскую рулетку. - Слушала. Но дай мне хотя бы временно побыть твоим радистом, пока твои американцы не прислали тебе нового. У тебя же сейчас совсем никого нет, разве не так? Генрих по-прежнему хмурился и покусывал ноготь - привычка, которая всплывала у него каждый раз, когда он переживал или решал для себя что-то важное. Я давно это заметила: иногда он сидел за столом, невидящий взгляд сосредоточен на чем-то вдалеке, а в руках ручка, которую он зажимал между зубов, или нож для открывания писем. Казалось, это всегда помогало ему принять правильное решение; и вот он принял ещё одно. - Я дам тебе научиться как обращаться с радио, потому как ты права насчёт чрезвычайных ситуаций, как та, в которой я нахожусь сейчас, вообще без связи. Так что если вдруг в будущем такое снова повторится, я смогу послать что-то через тебя, но только если это что-то крайне важное и срочное. В любом другом случае ты радио и касаться не будешь. Я жизнью жены ради чьих-то чужих интересов рисковать не собираюсь. Договорились? - Договорились. - Значит, так и решим. А ты всё же не бросай пока балет, я же знаю, как ты любишь танцевать. А с людьми моими я тебя скоро познакомлю, я с ними напрямую работаю здесь, в Берлине. Они оба живут здесь уже много лет с давно сложенной и прекрасно работающей легендой, но они оба - агенты американской контрразведки. Ингрид научит тебя азбуке морзе и основным принципам работы радио. Она и сама хотела временно заменить нашего погибшего оператора, но её командиры ей не позволили. Дело в том, что у неё настолько налаженная и старая легенда, что рисковать раскрытием было бы просто глупо. Она - самый настоящий мастер своего дела; даже я иногда не понимаю, как ей удаётся с такой лёгкостью ставить в контакт нужных людей, и австрийское подполье, и французов с британцами, даже агентов из Голландии, Польши, Бельгии, Чехословакии... Кажется, будто она всех знает, и всегда имеет запасной план. Мне не очень-то понравилось, что он так высоко отзывался о какой-то незнакомой мне женщине, и впервые с тех пор, как мы поженились, я почувствовала ревность. Меня это, по правде говоря, очень удивило. "Это не потому, что он так её нахваливает," подумала я, "а потому, что они все ведут себя, как большие дети, которые не хотят брать в свою секретную компанию кого-то поменьше. Ну я им ещё покажу, кто тут меньше."