По вере нашей

Это здание было очень похоже на наши земные современные постройки. Обычные сооружения, деревья, ухоженные улицы. Мы оказались перед дворцом с белыми колоннами, и я увидел, что он отделан мрамором. Мы стали подниматься по высоким ступенькам. Они были очень красивы и строги по своей фактуре. Мы шли довольно долго, и я всё никак не мог понять, почему лестница такая длинная. Но от этого взбирания наверх, почему-то совсем не чувствовалось усталости. Наконец, перед нами появились дубовые двери. Они были настолько высокими, что я не мог даже увидеть, где они заканчиваются. На них были фигурно вырезаны красивейшие узоры. Напоминали такие же, как на персидских коврах — витиеватая мозаика, отделанная ажурными разветвлениями. Двери распахнулись перед нами сами собой. Когда мы вошли, кругом была кромешная тьма и увидеть что-либо было нельзя. Неожиданно загорелись факелы, и мы оказались в длинном коридоре, в котором царил своеобразный полумрак. Здесь было множество дверей, и я всё время слышал какие-то разговоры, шёпот, крики и даже смех. То ли мне казалось, то ли на самом деле повсюду мерцали какие-то тени. Но стоило мне остановить взгляд и внимательней к ним присмотреться — они моментально ускользали. Дедушка обратился ко мне: — Послушай меня внимательно, Илья. Чтобы ни произошло, ты не должен обвинять себя на суде, ты не должен наговаривать на себя лишнего. Твои домыслы, эмоции и чувства могут сыграть с тобой злую шутку. Мы, конечно же, всеми силами будем стараться оправдать все твои поступки. Только ты должен, прежде всего, здраво оценивать свои действия. Я кивнул. Продолжила бабушка: — И ни в коем случае не старайся думать одно, а говорить другое. Здесь все мысли видны как на ладони. На суде ты очень ясно вспомнишь все картинки из собственных воспоминаний, и сам решишь сколько хорошего, а сколько плохого сделал в жизни. — А если не смогу я правильно оценить? — обеспокоился я. — Здесь ты не сможешь себя неправильно оценить. Ты просто почувствуешь истину, — объяснил дедушка. — Но мы не сомневаемся в чистоте твоих помыслов, — сказала бабушка. — Ты не причинял другим людям вреда. Для меня эти слова показались очень странными, потому что после произошедшего, все мои хорошие поступки теряли свою силу. И, наконец, мы подошли к главным дверям. Они были украшены золотыми цветами и ангелами. Красиво узорчато отделаны, даже красивей чем те, что были на входе. Они так же распахнулись перед нами сами собой. Когда мы вошли, там было ещё темнее чем в коридоре. Множество людей стояли в очереди. — Чего ждут все эти люди? — поинтересовался я. — Здесь все ждут пока их распределят по залам, в которых будут слушать их дела, — объяснил дедушка. Мне было странно слышать, что жизнь человека — это всего лишь одно из дел на Суде. Возможно, это только от того, что я привык свою жизнь принимать как что-то очень значимое, но это было не так. «Может я попаду к эгоистам, на шестой уровень Чистилища?» - вдруг подумалось мне. - «Это было бы лучше, чем на самые низы». Нам, так же как и всем пришлось отстоять в очереди. Когда очередь дошла до меня, я предстал перед неким человеком в тёмной рясе. Он сидел за столом, работая с документами и прочими вещами. Он всё время что-то писал длинным тонким гусиным пером чёрного цвета. Очевидно, это был секретарь. Если, конечно, на небесах существуют секретари. Что меня удивило — он был в очках. Зачем нужны очки в загробном мире? Секретарь взглянул на меня поверх очков, и в его глазах я увидел сильную измученность. Я догадался, что тут он отбывает своеобразное наказание. — Имя, Фамилия, Отчество, — томно произнёс он. Я взглянул на дедушку, он кивнул мне: — Илья Фёдорович Вознесенский, — ответил я. — Страна, город, дата рождения. — Украина, Одесса. Двадцать второе мая, тысяча девятьсот девяносто второй год рождения. — Причина смерти. Я испугано отшатнулся и не мог вымолвить ни слова. Мне так стыдно было это произнести. — Ответь же, Илья. Не бойся, — шепнула бабушка. — Ну, что же вы молчите? — поинтересовался человек, который записывал информацию. — Я… я… наглотался таблеток. — Случайно? — многозначительно протянул он, как бы выдавливая из меня ответ. — Нет. Я наложил на себя руки, — и бросил испытывающий взгляд на него. Мне показалось, что в его глазах была насмешка. — Сколько лет на момент смерти и день. — Двадцать три, — поспешно ответил я, а затем замялся. — Какой день? — я нервно сглотнул. — Какого числа ты умер, — подсказал дедушка. — Ааа, — протянул я, и задумался, — кажется, второе июня. Секретарь что-то торопливо записал, какие-то характеристики. И откуда он мог знать их? Затем, надменно вручил мне лист и сказал: — Ожидайте. Ваш зал девятый. — Благодарим, — ответил дедушка и мы вышли оттуда. Затем отправились в комнату для ожидания. Я смотрел на листок, который был вручён мне, и задумался: даже в мире мёртвых всё решают бумажки. От этого меня слегка покоробило. Я сидел, подпёрши голову руками, поставив их на колени, и ничего не чувствовал, кроме страха. Мы сидели в молчании до самого начала слушания. Постепенно мне даже стало казаться, что я могу смиренно принять всё, что готовит мне судьба, лишь бы избавиться от этого мучительного чувства стыда, которое разъедает всё изнутри и не даёт покоя нигде и ни при каких обстоятельствах. Неожиданно нас позвали в зал. Когда мы вошли, в мои глаза стал бить ослепляющий свет. Здесь было светло и просторно. В этот момент я вспомнил, что однажды слышал одну странную вещь. После смерти, души отправляясь на Высший суд, будут судиться в таком помещении, в котором они заслужили. Чем оно ярче, тем больше светлых дел было сделано человеком, чем темнее, тем больше злых и тёмных. Это в меня вселило надежду на хороший исход. Дедушка указал мне место, на котором я должен находится, во время всего слушания. Оно находилось напротив судьи. Но, пока что я не знал, кто же будет судить меня. Бабушка с дедушкой стали на места защитников. Неожиданно я увидел человека, который был моим обвинителем. Он был в чёрной рясе, и мне показалось, что я откуда-то знаю его. Меня удивил этот факт. Будто при жизни я помнил его, а теперь забыл, и его образ навеял мне далёкий забытый сон. Я с нетерпением ждал начала, чтобы, наконец, всё встало на свои места. И суд начался. Судьёй был старик, с длинной седой бородой. Чем-то мне напоминавший стражника ворот Рая. Я оглянулся и увидел, что всё это напоминало аудиторию в Вузе. Здесь сидели и зрители, которым была явно чем-то так интересна моя участь. Я удивлённо округлил глаза, когда увидел, что узнаю всех этих людей: там были и мои знакомые, и родственники, и ещё какие-то встречные мне люди. Мне подумалось, что, конечно же, здесь должны быть мои близкие и друзья. Но, пока что, я их не видел. Судья произнёс: — Пожалуйста, встаньте, суд начинается! Все поднялись и я тоже. Я заметил, что на меня искоса поглядывает какой-то человек из зала. И откуда он только мог меня знать? — Прошу садиться. Итак, начинается слушание Вознесенского Ильи Фёдоровича… (и дальше он повторил всю ту информацию, которая значилась в бланке) — всё верно? — переспросил он, обращаясь ко мне. — Да, верно, — подтвердил я. — Замечательно. Значит, из жизни вы ушли по доброй воле, насколько я понял? — Да, это так, — уверенно произнёс я. — Вследствие отравления большим количеством снотворного вперемешку со спиртным. — Да, это так, — снова подтвердил я, а чувствовал себя оплёванным. — Хорошо. Объясните же мотивы своего поступка, — попросил он. — Я не смог пережить несчастную любовь, — ответил я, и ком стал у меня в горле, а по залу пробежалось возмущённое улюлюканье. — Хотите сказать, — вдруг отозвался обвинитель, причём таким шипящим голосом, как у змеи, — что добровольно перечеркнули своё ясное будущее всего лишь из-за женщины? — я услышал насмешку в его голосе. Мне хотелось выгородить себя и сказать, что Лена не всего лишь какая-то женщина, а для меня она вся жизнь, но почему-то ответил лишь пустое «Да». — Уважаемый суд, вы считаете это веским основанием для того, чтобы молодой человек в расцвете сил, добровольно ушёл из жизни? — ехидно спросил он. — Я считаю, нам стоит выслушать и другие мотивы, что сподвигли обвиняемого для такого поступка, — ответил судья. — Пожалуйста, обвиняемый, — обратился он ко мне, — объясните вашу точку зрения относительно этого поступка. Я стоял так, словно был маньяком-убийцей, который лишил жизни десятки людей. Едкое чувство стыда перебивало все мои мысли. Вдруг за меня начал говорить дедушка. — Можно ли мне объяснить ситуацию? - попросил он. — Прошу, — разрешил судья. — Ввиду его темпераментного характера, сентиментальности и чувствительности, Илья часто принимал необдуманные поступки. Конечно, он никому и никогда не желал вреда и зла. Для него этот шаг был не просто обычным капризом. Эта девушка - Елена была частью его души. Вы прекрасно знаете, что душа не ошибается в родной душе. Я смею предположить, что Елена и есть его близнецовый пламень. — Спасибо защитник. Я всё же прошу слово обвиняемого. Я собрался с духом и начал: — Я по-настоящему любил Лену, и сейчас её очень люблю. Когда она решила покинуть меня, мне показалось, будто весь мой мир рухнул. И всему свету пришёл конец. Она была по-настоящему дорога мне, и я не мог смириться с тем, что она предала меня. Я на неё не держал и не держу зла, но чувствовал огромную несправедливость по отношению ко мне. — Извините, уважаемый Судья, но о какой несправедливости говорит этот молодой человек? Разве он не понимал, что сам же виноват в сложившейся ситуации? Разве по нашим законам с ним могли поступить несправедливо? Разве этот молодой человек имел право противоречить высшим законам, что гласят: "Никто не вправе распоряжаться ни чужой, ни своей жизнью, никто не вправе обвинять кого-то или что-то, не ведая истинного положения вещей". Этот человек говорит в высшей степени неразумно, уважаемый Судья. Потому что, если бы он осознавал где справедливость и где несправедливость, он бы никогда не сказал столь немыслимых вещей. — Спасибо обвинитель, — ответил Судья. — Но простите, меня, обвинитель, — вмешался дедушка, — разве души не приходят на Землю для того, чтобы постигать и набираться опыта? Илья ещё не зрел душой, чтобы уметь рассуждать о своих и о чужих поступках. Для него всё путается, он не различает ни правды, ни лжи. Зато, он так же, как и все мы, способен чувствовать и сострадать. Он всегда был ко всем очень добр и милосерден, разве не так? Мальчик никогда не злословил, не обманывал. Был честен со всеми, и перед своею совестью тоже. Я считаю, что этот поступок был совершён лишь исключительно из-за его ранимости. Илья принимает всё очень близко к сердцу, и ведь сразу видно, насколько он терзается муками совести и стыдом. Ведь он бы не сделал этого, будучи в нормальном состоянии сознания. В тот момент он был на грани безумия. — Спасибо и вам защитник. Но я бы хотел вызвать в зал суда Елену, чтобы узнать, что же считает она, — ответил Судья. Двери распахнулись, и вошла Лена. Моё сердце бешено заколотилось. И я подумал, может она сейчас спит, и во снах её вызывают на мой суд? У меня душа ушла в пятки. Она была вся в чёрном, а в глазах были следы муки и усталости. Она подошла к скамье ответчика и начала своё повествование, после того как представилась: — Уважаемый суд. Для меня смерть Ильи стала самой страшной пыткой и наказанием за мой проступок. Да, я обманула Илью, но для меня он был самым дорогим мне человеком. Я знаю что виновата в жизни гораздо больше чем он. Даже самоубийство не такой уж страшный грех, как мой. Мои родители всегда хотели выдать меня замуж за обеспеченного человека, а Илью никогда не воспринимали, как моего жениха. У них были друзья в Америке, имеющие сына, и все они очень хотели поженить нас. Я возмутилась, я обиделась на них, но мне пришлось смириться. Я даже угрожала, что убегу и всё равно с Ильёй мы поженимся, но они были непреклонны. Мои родители воспитывали меня в строгости, и исполнить подобный план в жизнь для меня было бы невероятной задачей. Я не хотела объяснять всё это Илье, он бы всё равно любыми силами сбежал бы со мной, но я очень боялась гневить родителей. Поэтому, я не стала ничего ему объяснять, но о Боже — как я заблуждалась! Я думала, что он хоть и не простит меня, но смирится с этим. Я выглядела очень низко в его глазах, будто бы мне нужны только деньги в жизни, а не любовь. Мне было больно говорить такие вещи, но мне пришлось это сделать. Я тогда считала, что это лучший выход, но до чего же я была не права. Я совершила роковую ошибку, и не могу себе её просить, — по её щекам скатывались слёзы. Мне так хотелось успокоить её и я пытался поймать её взгляд. Но он был пустым и далёким, смотрящим в стену. Я знал что Лена никогда бы не отказалась от нашей любви, и всему есть разумные объяснения, но в тот момент, я думал лишь о себе и почувствовал, что моя вина ещё тяжелее, чем кажется. Неожиданно заговорил обвинитель: — Елена, что же, это чудный сентиментальный рассказ, вполне всё объясняет. Уважаемый Судья, посмотрите же на эту невинную девушку, она полна страданий и стыда, хотя совершенно не сделала ни одного дурного поступка. Вы же видите всю чистоту её души, а она мучается адскими мучениями из-за неразумного молодого человека, который даже своей вины признать не хочет. Вы считаете, что это не жестоко с его стороны? Столько боли… и ведь это не единственная пострадавшая! Я чувствовал себя последней свиньёй во всех мирах и опустил взгляд. А бедная Лена стоит, словно обезумела от горя. Пощады мне не будет. — Прошу вас, уважаемый Судья, — попросил дедушка, — судя по словам этой девушки, она тоже допустила ошибку, которая по нарастающей, словно снежный ком, превратилась в огромную глыбу и просто раздавила все чувства моего подопечного. Все люди склонны ошибаться, ведь это всем известно. Дедушка посмотрел куда-то вверх и я обратил внимание на то, куда направлен его взгляд. Неожиданно я увидел на стене табличку на латыни: «Errare humanum est»* — Ведь у вас же так и говорится, никто не может быть идеален. Я согласен, что все ошибки должны быть наказаны, но они должны быть связаны с другими качествами личности человека и без них не рассматриваться, — закончил дедушка. — То есть, вы ставите под сомнение справедливость Высшего Суда? — назидательно спросил обвинитель. — Что вы, как я могу, я ведь всего лишь исполнитель. Но в мои обязанности входит оберегать моего подопечного, в том числе и от него самого. И я вас убедительно прошу, принять во внимание все мои доводы, ведь вы сами убедитесь, что так и есть. — Спасибо, уважаемый защитник, — ответил Судья. — Я бы попросил вас, уважаемый Судья, пригласить сюда родителей обвиняемого, — сказал обвинитель. На меня словно с неба груда кирпичей обрушилась. Я очень боялся смотреть в их лица. Я даже не думал о том, что мне на суде придётся увидеть всех своих родных и вытерпеть такие тяжёлые минуты. Мне было страшней от того, что родители и Лена будут себя невыносимо корить, если мне дадут самые низкие наказания. Я способен сделать им в тысячу раз больнее, чем сейчас. Поэтому я решительно предпочёл защищаться до конца и полностью доверить свою защиту дедушке. Я видел, что он всё-таки сможет помочь мне. — Хорошо, мы примем вашу просьбу во внимание, — ответил Судья. Дверь вновь распахнулась, и вошли мои родители. Также полностью в чёрном. Мама была с платком в руке и у неё были опухшие от слёз глаза и раскрасневшееся лицо. На ней была шляпка с сеточкой и чёрное атласное платье, в котором я видел её в момент своих похорон. Мой отец не показывал своих эмоций. Он держался отчуждённо и строго, пытаясь скрыть всё то, что заставляет его поддаваться эмоциям. В этот момент я задумался, что ведь мой отец был мне образцом для подражания, и когда нужно было думать логически, он думал, а когда нужно было быть сострадательным — он сострадал. Я же никогда не следил за своими чувствами и эмоциями. Никогда их не скрывал, и все ими пользовались, даже злые силы, которые, видимо, специально решили мне преподать жестокий урок: нельзя жить только чувствами и эмоциями, иначе, всё знание о жизни, какое бы оно ни было, уйдёт коту под хвост. Лена отправилась в зал зрителей, а родители заняли её место. Они представились. Начала говорить моя мама. Её голос звучал так, словно колёса старой телеги. Я всем нутром ощущал, как в её голосе что-то трещит и ломается, будто это была последняя надежда, которая дробилась на тысячи кусочков: — Уважаемый суд. Илья — мой родной сын. Поверьте, мать никогда не желает своему ребёнку плохого, какой бы он ни был. Любовь родительская и материнская — она бывает разной, но, поверьте, я даже не думала, что у него на уме могут быть подобные мысли. Да, он очень любил Лену, я понимала, что это не просто влюблённость или страсть — это что-то большее. Но мой сын всегда был таким честным и добрым. Он даже насекомых пальцем не трогал, — на этих словах она задумчиво улыбнулась. — Возможно, слова Лены повергли его в сильное отчаяние. Но я всегда старалась психологически поддержать его, и я не справилась с этой задачей. В этом только моя вина, я просто проглядела своего сына — допустила самую страшную ошибку в жизни. Ведь растить ребёнка это большая ответственность, даже если он вырос из ребёнка в юношу — для меня он всегда останется ребёнком. Всегда нуждается в моей помощи. Ведь кто же мог подсказать ему и направить на верную дорогу, если ни мы — родители. Вина здесь моя, поверьте, уважаемый Суд. Если бы я следила за тем, что говорю и объясняю Илье — этого бы не произошло. Илья всегда был нашим ангелом. Он художник — тонкий и ранимый. Всегда упорно трудился, не терпел лени и безответственности. Он не сидел у нас на шее. Был целеустремлённым. Поверьте, у него не было дурных намерений… — на последнем слове она как-то неуверенно посмотрела в пол. — Спасибо вам, Марина Игоревна, — обратился к ней судья. — Попрошу вашего слова, уважаемый Фёдор Александрович, — сказал судья. На передней план вышел мой отец. Он был так строг и безэмоционален, что на мгновение мне показалось, что в моём отце жили по соседству две души: одна полна сострадания и сентиментальности, а другая суровости и принципиальность. — Я хочу поведать одну историю, уважаемый Суд, если позволите. — Прошу Вас, — ответил Судья. — Когда Илье было семь лет, умер его дедушка. И умер он не так, в стороне, а прямо на его глазах. В тот раз, Илья впервые видел смерть собственными глазами. Вы прекрасно можете понять, как страшно видеть смерть маленькому ребёнку. Мой отец совсем не мучился. Перед смертью, он, видимо, ещё не понимал, что покидает наш мир. Он говорил с нами и с Илюшей, что-то спрашивал, интересовался. Но потом неожиданно сказал, что у него разболелась голова и он отправился прилечь на кровать. Илюша пошёл за ним. Я стал наблюдать. Илья тогда говорил, что очень любит дедушку и самое удивительное — знал, о его скорой смерти. Отец не отрицал этого. Мой сын уже в таком возрасте знал: смерть это не конец всего. Он даже сказал тогда: «Я знаю, что ты отправляешься на небеса. Когда-нибудь и я отправлюсь к тебе, потому что я тебя очень люблю и не оставлю там одного». Мне было странно слушать такие слова от семилетнего ребёнка, но Илья осознавал, что кроме мира осязаемого, существует ещё и другой, духовный мир… — Ну, а став постарше, он об этом благополучно забыл, — перебил его обвинитель. — Как известно, в детстве многие дети помнят о том, откуда они прибыли, и о своих прошлых жизнях. Со временем все люди об этом забывают. Так и должно быть. Но не до такой же степени, чтобы пойти врознь законам Небесным, — не унимался возмущённый обвинитель. Судья постучал молоточком: — Извините, уважаемый обвинитель, но, насколько я понял, Фёдор Александрович ещё не закончил, — укоризненно ответил судья. — Простите меня, уважаемый Суд, но вы же видите, эта информация мало относится к самому делу, — сказал обвинитель. — И я вас прошу, относить сказанную вами информацию по делу, уважаемый обвинитель, — ответил Судья. — Прошу, продолжайте, — обратился он к моему отцу. — Уважаемый суд, — вновь заговорил мой отец, — есть такое известное выражение из Библии, в Евангелии от Иоанна. Там приводятся слова Иисуса, обращенные к книжникам и фарисеям, приведшим к нему блудницу: «Кто из вас без греха, первый брось в неё камень». Конечно же, никто не смог этого сделать, а всё почему? Оттого что безгрешных людей не бывает… — Ваша эрудированность — это положительная черта, уважаемый Фёдор Александрович, — начал обвинитель. — Вы только не забывайте, что находитесь в зале не простого земного суда, а в зале Высшего Суда. И вы должны соблюдать рамки приличия в своих высказываниях, — возмутился он. — Спасибо, уважаемый обвинитель, за то, что следите за соблюдением порядка в Суде, но пожалуйста, мы сейчас очень хотим выслушать, что же нам скажет отец нашего подсудимого, — ответил Судья. Слышать себя в роли подсудимого, мне было очень неприятно, но я понимал, что через эту процедуру проходят все души. Иначе здесь просто не бывает. — Прошу вас, продолжайте, — сказал Судья. — Спасибо, уважаемый Судья. У меня и в мыслях не было обвинять суд в нечестности или несправедливости. Высший суд — никогда не ошибается в выборе наказаний и помилований, я в этом точно уверен. Я всего лишь хочу сказать, что мы все не без греха и мой сын был совсем ещё юным и недостаточно рассудительным. От этого и пострадал. Я понимаю, что это была и наша, родительская вина, но, конечно, кто может отвечать за другого человека, не зная, какими шрамами покрыты ладони его рук? Что мы можем знать про наших детей, жён, матерей? Про наших друзей, даже самых близких? В сущности, ничего. Разве мы можем быть сильным вместо нашего близкого, и можем ли сказать то, что хочет сказать он? Это может знать только он сам, и никакие психологи, врачи или ясновидящие никогда не узнают ни тайных мыслей, ни желаний, ни стремлений человека. Ведь и сам человек не всегда знает это. Он не может сам разобраться в себе. Именно эта ситуация случилась и с моим сыном — он не смог разобраться ни в себе, ни в Елене. Как бы близки они не были, им всегда мешали мысли, что опутывают, словно паутина и повязывают, как кандалы. Все их сомнения и недомолвки — это и есть результат того, что произошло. И никто не виноват в этом. Ведь в жизни очень важно понять и найти себя. Как нам быть уверенными, что мы живём правильно, по небесным законам? Все в зале притихли. Меня так удивили слова своего отца. Он, конечно, всегда создавал впечатление рассудительности, но никогда мне не рассказывал ничего подобного. Судья даже улыбнулся его словам. Интересно, что скрывалось за этой улыбкой? — Спасибо, уважаемый суд. Это всё, что я хотел сказать, — вымолвил мой отец, выдержав паузу. — Благодарю вас, — ответил Судья. — Обвинитель, может сейчас у вас есть вопросы к отцу обвиняемого или какие-то возражения? — Нет, — на лице обвинителя отпечаталась растерянность. Я увидел улыбки дедушки с бабушкой. Они ласково смотрели на меня. — В таком случае, мы объявим перерыв. Я подошёл к бабушке с дедушкой и начал расспрашивать: — Я ведь совсем не знал, что они будут здесь присутствовать. — На суде всегда присутствуют самые близкие люди человека и, конечно же, его друзья, знакомые и люди, которые сыграли значительную роль в жизни человека, — объяснил мне дедушка. — Я могу с ними сейчас поговорить? — спохватился я, хотя уже не видел их в зале суда, и стал нервничать. — Нет, сейчас нельзя, и, к тому же, они уже покинули суд. Я немного расстроился. — Не унывай! — ответила бабушка — Первую битву мы уже выиграли, — улыбнулась она. — Папа сказал такие слова, что меня просто пронзили. Ведь я всегда знал, что он не такой каким хочет казаться. Здесь он был настоящим, таким какой он есть, но почему-то скрывал это ото всех. — Многие люди на Земле совсем не такие, как есть. Так влияет сама земная атмосфера на людей, — затем он перевёл дух и продолжил. — Знай, на твоей стороне очень много людей, и они не бросят тебя на растерзание голодным псам, — ответил дедушка. Мне было приятно это слышать. И вдруг я вспомнил обвинителя: — А кем является обвинитель? Бабушка стала объяснять: — Всё дело в том, что человеку от рождения даются не только ангелы-хранители, но ещё и дьявольские сущности, которые стараются все плохие поступки и прегрешения человека фиксировать, чтобы о человеке в загробном мире сложилась объективная картина. Я согласился, что это верно и справедливо. — А кто же ещё придёт отвечать в качестве свидетелей? — заинтересовался я. — О, здесь будут многие люди, но прежде всего близкие тебе. Здесь будут даже те, кого ты не знаешь, и вообще не ожидаешь увидеть. Мне стало очень интересно, кому же я такой нужен? Меня даже позабавили это мысли. А через некотрое время вновь продолжился суд, и мы вернулись на свои места.