По вере нашей

Я стал медленно возвращаться в сознание. Перед глазами стали всплывать размытые рябые образы, всё ходило ходуном, и я всё никак не мог сконцентрировать свой взгляд хоть на чём-нибудь. Веки были так тяжелы, словно набухли. Я попытался пошевелить пальцами, но это было очень тяжело, будто бы я только что вернулся из космоса (хотя, если честно, совсем не представляю каково космонавтам, которым очень тяжело привыкнуть снова к земной атмосфере). Наконец, моё зрение прояснилось и мне стало легче. Я увидел белый потолок и стал слышать звук сигнала. Но не мог вспомнить, что обозначает этот сигнал и вдруг до меня дошло, что подобные сигналы есть в больницах, и они отсчитывают пульс. После некоторых усилий, мне даже удалось повернуть в голову в ту сторону, откуда я слышал непрерывный стук. Я приподнялся на локте, чтобы посмотреть, и увидел машину, которая фиксировала моё сердцебиение. Это сердцебиение я почувствовал в своём теле. До чего же необычно было мне неприятно в своём теле, и, что самое главное, я ничего не мог вспомнить, будто находился под действием дурманящего наркотика. Я ещё раз оглянулся вокруг и стал понимать, что нахожусь в больнице. Но что со мной стряслось? Ноги и руки, вроде, целы, голова — на месте. Внезапно я почувствовал сильное головокружение и боль, и положил ладонь на затылок. Как ни странно, движения давались мне уже не с такой тяжестью. Захотелось встать, но не было сил даже присесть, и я снова опустил голову на подушку, размышляя над тем, когда же, наконец, хоть кто-нибудь зайдёт в мою палату. Вдруг, в моих воспоминаниях стали мелькать смутные образы. Какие-то сады, помещения, золото… что это было? Я стал чувствовать тошноту и это, как мне показалось, уже принимало довольно серьёзные обороты. Ведь сил, чтобы подняться у меня не было. К моему счастью, в палату вошла медсестра, и, увидев, что я пришёл в себя, чуть сама чувств не лишилась. Она с удивлёнными криками подлетела ко мне и стала спрашивать о моём самочувствии: — Ужасно болит голова и тошнит, — сдавленным голосом ответил я. — Лежите, лежите — не вставайте, вам пока это рано, — уже более спокойным голосом произнесла она. — Я сейчас позову врача. С этими словами она вышла из палаты. Я же остался лежать, изнывая от боли. Сквозь непробиваемую броню помутнения, ко мне стали приходить смутные образы: деревня, куда я ездил маленьким, бабушка с дедушкой. Будто меня снова захлестнули воспоминания из моего детства. Когда я, ещё будучи маленьким мальчиком, ходил кормить курей, а потом бабушка меня звала пить самое свежее парное молоко. Наконец, зашёл врач, и все образы рассеялись. Он, увидев, что я в сознании, несказанно обрадовался и приветливо стал спрашивать о моём самочувствии. — О, лучше некуда, я бы даже сплясал, — полусдавленным голосом ответил я. — Ну и прекрасно, если пациент уже шутит, значит идёт на поправку, — он слегка похлопал меня по плечу. Потом он сказал медсестре вколоть мне какое-то лекарство, чтобы боль немного отпустила меня. — Что со мной случилось? — спросил я, и мой голос, словно срезонировал от какой-то глухой и пустой поверхности. — Вы что же, не помните? — удивлённо поднял брови доктор. — Нет, — растеряно ответил я. — Вы попали сюда с передозировкой снотворного, — затем он замолчал, словно размышляя о том, стоит ли говорить дальше, и всё же продолжил: — Ведь это не случайно произошло, вы пытались наложить на себя руки, — он следил за моей реакцией, и вдруг в мою голову вонзились воспоминания того вечера, и постепенно память о моём путешествии в загробный мир вернулась ко мне. — Зачем же вы это сделали? — спросил он. — Я… — я обвёл глазами комнату и заглянул в окно: в него стучали ветки сирени, было так красиво, совсем по-весеннему. Мне вдруг пришла в голову мысль, что ведь в тот вечер была ещё зима, и я спросил: — А сколько же времени прошло, с тех пор, как я в коме? Он переглянулся с медсестрой. — Почти три месяца — ответил он. — Так много… — одними губами вымолвил я. — А мои родители, как они, я хотел бы увидеть их — это можно? — взволнованно спросил я. — Конечно же, мы их известим об этой новости в самое ближайшее время. — Спасибо вам, — неожиданно мне стало легче, очевидно, так действовало лекарство. Постепенно под тяжестью век, я провалился в сон. Во сне я оказался у домика в деревне и мне подумалось, не вернулся ли я обратно в мир мёртвых? Вдруг увидел я дедушку и поспешно бросился к нему, потому что хотел всё разузнать подробно. — Дедушка, так что же произошло, ничего не понимаю…умер я или нет? — я смотрел на него так, словно он был последней надеждой для меня. — Всё это время, которое ты пребывал здесь, на Земле, ты находился в коме. Я ничего не мог понять. Ведь я же явно умер, видел свои собственные похороны, слёзы родителей и Лены. Я даже видел себя в гробу и собственную могилу. У меня голова пошла кругом. — Всё, что ты видел относительно своих похорон — всего лишь плод твоей фантазии. Подсознательно ты понимал, что умираешь и ты так отчётливо поверил в свою смерть, что стал принимать вымышленные сны за реальность. Я стоял словно окаменевший. — Но, а путешествие в Чистилище и Рай тоже из моего подсознания? — поинтересовался я. — Ты ведь сам сказал на суде такую фразу: «По вере нашей, да воздастся нам». И поверь мне, она имеет много больший смысл, чем тебе кажется, — он многозначительно улыбнулся, и мне вдруг стало казаться, что всё, что я видел в своей жизни было создано моим мозгом, а вот то, что существует на самом деле, никто не может увидеть из-за собственных иллюзий. — Так значит, Чистилище и Рай — это тоже мои выдумки? — Ну почему же? Если в твоём разуме есть место Раю и Аду, значит, ты обязательно с ними встретишься, и почему это выдумки, если этому есть место быть? Каждый получает такое наказание или награду, на которое рассчитывает. Уж так мы устроены. Я задумался и вдруг спросил: — Но ты ведь точно настоящий, я это знаю. — Я настоящий, только… почему ты веришь в это? Я не мог ответить на этот вопрос. — Ты ведь хочешь верить в это, не так ли? — Если ни во что не верить, зачем же тогда жить? Дедушка улыбнулся, и ничего не ответил взглянув в небесно-голубые облака, подёрнутые тёмной дымкой. Небо стало растворяться, и я снова оказался в палате. Когда я открыл глаза, увидел яркий свет. Рядом сидели мама и Лена. Когда я их увидел, то слегка улыбнулся. Мама плакала и держала меня за руку. У Лены в руках были белые розы, такие, как я люблю, и она тоже улыбалась глядя на меня. — Илюшенька, как мы все счастливы, что ты пришёл в себя, — дрожащим голосом шептала мама, пытаясь скрыть тревогу и смущение. — Мама, мамочка… — срывающимся голосом прошептал я. — Прости меня за всё, молю тебя, прости. Я самый последний человек, я законченный эгоист, — я перевёл взгляд на Лену. — Леночка, подойди ближе, — я дотронулся её руки, от которой словно электрическим разрядом ощутил холод. — Прости меня, я так люблю тебя и я желаю тебе счастья. Если ты будешь счастлива, то и я тоже, а большего мне не нужно. Теперь я понял это. Мне стыдно перед вами, я заставил вас испить целую чашу горя и отчаяния и во всём виноват я один. Я бесконечно мучаюсь под пытками собственной совести и раскаяния. Если вы когда-нибудь сможете забыть это… Но забыть такое трудно. Я очень хочу, чтобы вы забыли. Я прошу вас только об одном — цветов больше не нужно. Лена дрогнула от испуга. Эти цветы я узнал. Их было так много на моей могиле, которая мне привиделась. Лена знала, что я люблю белые розы и пока я лежал в коме, постоянно их мне носила, будто таким образом подавая мне знак. Для меня он стал передатчиком невыносимой боли и тоски, которой была полна её душа.