Невроз навязчивых состояний

Назад они возвращались, несмотря на холодный ветер, медленно, и каждый при своих мыслях. Хованский смотрел себе под ноги, пиная время от времени банку из-под пива, чем несказанно раздражал Ларина, плетущегося за ним в таком же угрюмом настроении, однако свое недовольство словесно выражать не стремящегося. Он и так был недоволен теми отношениями, что установились между ними — слишком приятельские. И хотя он понимал, что в данной ситуации без взаимопонимания никак не обойтись, его не радовало чрезмерное дружелюбие между ними. И так он не особо понимал, чем руководствовался, когда решил, что им следует держаться вместе — у него было бы больше шансов без Хованского. Так что же тогда на него нашло: глупая сентиментальность или просто страх одиночества? Ни то, ни другое не было на него похоже. Действительно — чрезвычайные происшествия показывают те грани твоей личности, о которых ты и не догадывался. Но он знал, как изменить это нестабильное понимания и вернуть ситуацию в привычное для него состояние, при котором он знал, как себя вести, да и это было смехотворно просто: достаточно лишь спровоцировать и так эмоционального Хована. — Эй, раз мы с тобой и так уже коллеги по несчастью, может наконец признаешься, кто тебе текст на версус написал? Я знаю, что это не твоих рук дело, — ехидно бросил он в ссутулившуюся спину Юры. Тот, не останавливаясь и не разворачиваясь, печально показал ему в ответ средний палец, однако Ларин не сдавался: — Все равно никто не узнает, а мне интересно. — А ты признаешься, что Уткин? — не менее ехидно спросил Хованский, с удвоенной силой пиная банку — она отлетела на пару метров и едва не ударилась о припаркованную на асфальте машину. — Хотя стой… Я и так в этом уверен. — Ну и что тут такого? Многие берут себе псевдонимы, — пожал плечами Ларин. — Вот только они так ревностно настоящую фамилию не скрывают и не превращают это в тайну мирового масштаба. — Это ты ее в такую ​​превратил, до этого всем было похуй. И вообще, кто тебе об этом рассказал? — Тот же, кто и версус мне писал. Думай, как хочешь, а я пойду куплю себе что-то пожрать и пива, — Хованский направился к приветливо освещенному круглосуточному магазинчику. Ларин оставался на одном месте: — Ты думаешь, это безопасно, ходить в одиночку? — Сейчас мне просто хочется выпить, думаю, я это заслужил после дня с тобой, — бросил через плечо Юра, не сбавляя темп. — Тогда купи что-то и мне, — как-то разочарованно прокричал ему в спину Дима. Он на мгновение задумался, не пойти ли ему вместе с Хованским — в целях безопасности — а потом вспомнил, что еще минуту назад размышлял, не стоило ли ему отправляться в это путешествие одному, поэтому просто махнул на все рукой и поплелся обратно в отель. Выброшенный надпочечниками во время взрыва адреналин все еще находился в крови — и мало того, что Ларин не мог заставить себя лечь спать, ворочаясь в кровати, он не мог заставить себя перестать думать и подскакивать, услышав любой необычный звук. В голове собирались неприятные идеи и теории, которые никак не хотели оттуда исчезать, и Дима констатировал для себя неприятный факт: он с нетерпением ожидал возвращения Хованского. И хотя в его присутствии он чувствовал себя старшим братом, который должен принимать все решения за младшего увальня, ему не хватало подстраховки. Казалось бы, столько лет одинокой жизни должны были развить в нем привычку полагаться только на самого себя. И он был уверен, что такая привычка у него есть. Так почему же он почувствовал предательское облегчение, когда Хованский наконец-то ввалился в комнату? Он уже начал свое пиво — Ларин невольно отметил, что бутылка наполовину опустела — но больше никакого алкоголя в пакете, который Хованский бросил перед ним, не было: только яблоки, баночка йогурта и печенье. — Сорян, брокколи не нашел, — махнул рукой Юра, прихлебывая пиво. Он рухнул на кровать и задумчиво уставился в пустоту. Дима отвернулся от него и начал свой незатейливый ужин. Только попробовав яблоко, он понял, насколько проголодался за этот день и в несколько укусов преодолел его, переходя к следующему. — Ну ты и быстрый, — удивленно протянул Хованский, обратив на него внимание. Ларин продолжал есть, не говоря ни слова. — А текст я действительно сам писал, — Юра снова уставился в стену. — Просто на самом деле усилия к этому приложил. — И Рики Ф там ни при чем? — поднял бровь Ларин. — Почему сразу Рики Ф? Ты бы еще Мирона сюда приплел. — Его бурная реакция на каждой твой панч не могла не натолкнуть меня на мысль об определенном… — Дмитрий тщательно подбирал слова, — определенной помощи от него. — Ну ясно, что помощь была. Ты думал, что я для тебя бы текст на колене писал, не вникнув в теорию? Но чего ты вдруг решил, что такую ​​ответственную работу я бы поручил кому-то другому? — Потому что у тебя обычно дерьмо получается. Что до версуса, что после версуса. А тут вдруг такой шедевр. Хованский неодобрительно скривился и посмотрел на него: — Давай установим кое-какие правила существования, а то мы поубиваем друг друга. А мне это не в кайф. Во-первых, никаких разговоров о нашем творчестве, ни положительных, ни отрицательных. Во-вторых, никаких конфликтов за доминантность, мы с тобой на равных правах. В-третьих, никаких комментариев о наших вкусовых предпочтениях. В-четвертых, все решения принимаем вместе и выполняем тоже вместе. — Ты в курсе, что тебя это тоже касается? — выражение лица у Димы было, мягко говоря, неодобрительным. — Ты только что ходил в магазин без меня. — Ты мог присоединиться. Тем более, это было до установления правил. — Окей. Мне без разницы. Ты собираешься спать ложиться? Юра поднял бутылку к свету и увидев, что на дне ничего не осталось, одобрительно кивнул. — Мы не будем поочередно спать или как-то так? Или с пистолетом у двери стоять? Ты же взял пистолет? Увидев на лице Димы смущение, Хованский расхохотался: — Ты серьезно? Он же стартовый, чем он нам поможет? — Чем-то да и поможет. Ты, если хочешь, стой на страже, но я буду спать, а твою задницу охранять не хочу, — Ларин залез под одеяло и повернулся лицом к стене. — Да и я твою тоже. Очень она мне нужна, — Юра скрылся в ванной, оставляя Диму в гордом одиночестве.