Невроз навязчивых состояний

Они покинули Петрозаводск через день, поняв, что там им больше делать нечего. Утренний автобус отнес их на север, выбрасывая в еще меньшем, и еще более провинциальном городке, где они тоже не задержались надолго, продолжая покорять страну короткими отрезками автобусных маршрутов: Карелия менялась на Архангельскую область, Архангельская область — на Республику Коми, и в любом городе или городке они не оставались дольше, чем на несколько дней. Такая быстрая смена обстановки могла бы стать рутиной — и становилась, ровно до того момента, пока спящая паника не подступала, сдавливая тонкой рукой горло. Никто из них не признавал, что чувствует, — но им и не нужно было слов, чтобы понимать причину беспокойного сна, все более темных синяков под глазами и нервных срывов. Они подсознательно старались не уменьшать оборотов взаимонаправленного юмора — но он становился все мрачнее. Хованский продолжал пить, но придерживался нормы в одну бутылку в день, получая молчаливое одобрение Ларина. Они ссорились по пустякам, не извиняясь, однако точно понимая, когда следует остановиться и когда промолчать. Они прятались в помещении целыми днями, выходя на улицу только тогда, когда риск встретить свою целевую аудиторию был самым низким. Они не пропускали ни одного выпуска новостей, затаивая дыхание при упоминании о Санкт-Петербурге и облегченно выдыхая, когда диктор переходила к незначительным сюжетам. Между ними установилось шаткое согласие — и оба были этому удивлены, хотя ничего, чтобы его разрушить, никто из них больше не предпринимал. Они останавливались в Северодвинске, специально оставаясь на безопасном расстоянии от Холмогор. Хованский чувствовал ностальгию в голосе Димы, когда они обсуждали, стоит ли заезжать в сам Архангельск, и на автомате подколол его деталью из одинокой юности. И получил в ответ взгляд, полный ненависти — такой концентрированной, что сразу почувствовал себя ничтожной букашкой и в дальнейшем избегал любых упоминаний как о блоге Ларина (который в нормальной жизни он читал, хохоча на всю квартиру и делясь особенно вкусными цитатами с друзьями), так и о его печальном прошлом. Сам Дима почти полностью растерял те крупинки юмора, которые у него оставались, и иногда ударял словом слишком близко к ране, однако всегда вовремя останавливался в шаге от предела. Больше всего они ненавидели — и это объединяло их в еще большей степени, чем иллюзорное бегство от преследователя, существование которого в особо хорошие моменты казалось им просто минутной потерей смысла — тот факт, что им вместе было комфортно. Они поддерживали друг друга в тонусе, хотелось им этого или нет, и явно сдерживали от истерик, что время от времени почти вырывались на поверхность. Ларин поймал себя на мысли, что он благодарен себе в прошлом, решившему захватить Хованского с собой в путешествие — без компаньона паранойя давно бы сорвала крышку с его парового клапана, приводя в действие безумие. У Хованского закончились деньги еще в Онеге — и теперь они жили за счет Димы. Он предложил было купить палатку и ночевать в многочисленных лесах вокруг многочисленных озер — но сам же и передумал, осмыслив перспективу сна в интимной близости от Юры — к такому он еще не был готов и вряд ли стал бы, даже после кругосветного путешествия вместе. Через десятки дней без весточек и новостей в воздухе повис вопрос, который Хованский и задал во время их — уже — привычных посиделок в своей комнате с бездумным втыканием в пустоту. — Как думаешь, не пора ли нам сделать что-то активное? — Что именно? — Дима мгновенно подхватил эту тему. — Возвращаться домой? — Нет. По крайней мере, не так сразу, — поморщился Юра, теребя свои волосы. — Сначала стоит разнюхать ситуацию, попробовать, так сказать, водичку перед прыжком. — Но как? Позвонить? Написать? Эти все варианты мы давно уже отвергли. Хованский покачал головой: — Я знаю. Надо попробовать сделать это почтой. Ларин хмыкнул, пренебрежительно поднимая брови: — Думаешь, они будут проверять почту, настоящую бумажную почту? — Послушай, я уже все продумал, — Юра не на шутку разгорелся. — После взрыва кто-то из наших должен был что-то заподозрить. Поскольку наших трупов не нашли, а ты оставил записку, не трудно догадаться, что нас либо похитили — в таком случае, что-то уже было бы ясно, или мы просто свалили. Наши друзья не тупые… не все из них тупые, и могли бы за две недели догадаться. Поэтому стопроцентно ждут от нас вести. Я бы ждал. — Ну окей, допустим. А отслеживать почту никто не будет? — Да послушай ты до конца. Это я тоже продумал. Во-первых, мы зашифруем послание. Как в шпионских фильмах! — Хованский лихорадочно жестикулировал пытаясь донести свою мысль. — А отправим Линку. После последней фразы Ларин, что и так уже был переполнен скептицизма, просто расхохотался, хлопая себя по бедру. Давясь смехом, он спросил: — И это твой гениальный план? Отправить зашифрованное послание Линку? Линку, нахуй? Юра насупился и скрестил руки на груди, глядя на Ларина: — Ты меня дослушать собираешься? На Линка всем насрать. Всем. А особенно этому психопату, который пытается нас убить. Поэтому он идеальный адресат. Дима прекратил смеяться и просто тяжело дышал. — А Линку хватит ума, чтобы прийти к другим с посланием и уже коллективно его расшифровать. — Окей, допустим. И как ты собираешься шифровать, Пинкертон? — Пинкертон, серьезно? — теперь скептицизм был на лице Хованского. — С какого века ты выполз? Они измерили друг друга долгими взглядами, словно соревнуясь в упрямстве и высокомерии. Хованский сдался первым, тяжело вздыхая: — Это я еще не придумал. Надо как-то намекнуть, что мы живы. И пусть передадут нам весть, как там их дела. Где мы будем через пару недель? Ларин быстро взглянул на карту, что исчерченной лежала на их столе, и нашел необходимую точку. — Пусть передадут весть, как у них там дела, туда. До востребования. Дима на мгновение задумался, а потом спрыгнул с кровати, набрасывая кофту с капюшоном: — Тогда пойдем на почту. — Что, прям сейчас? — Хованский явно не был готов к отчаянным действиям. — А чего ждать? — с какой-то нездоровой радостью развел руками Дима. *** Опуская в почтовый ящик открытку, что желала счастливого дня рождения с одной стороны, а с другой извещала «Феликс требует 667К», они впервые за месяц почувствовали облегчение.