Невроз навязчивых состояний

— Девушка, мне еще одну, пожалуйста. Удивленно-презрительный взгляд стюардессы не обошел внимание Хованского, но на этой стадии ему было уже все равно. За иллюминатором самолета все приближались и приближались окутанные облаками крыши Санкт-Петербурга, а Юра влил в себя столько алкоголя, что наверняка должен был перестать чувствовать что-либо. Не перестал. Не мог заставить себя отогнать с глаз картины последних дней, хотя хотел этого больше, чем чего-либо другого. Алкоголь, наоборот, обострял его чувство вины, и, хотя слезы уже не рвались наружу, Хованский был уверен, что не вытерпит и разрыдается в любой момент, стоит ему только представить, как Ларина пытают. Мизинец он на каком-то автопилоте засунул в морозильник, хотя и понимал, что это уже никак не поможет, — Диме он вообще вряд ли когда-нибудь понадобится, судя по подходам их мучителя. Мысли снова вернулись к фотографии Кузьмы: его пустые глаза и кровь. Юре тогда было так плохо, потому что Кузя на ней был как живой. Губы растянулись в болезненной гримасе из-за неудачного подбора слов — и еще один стакан, принесенный стюардессой, стал очень кстати: Юра снова сделал глоток, без надежды надеясь, что алкоголь окончательно подействует на его рецепторы и полностью выключит их. Сколько лет своей знаменитости он добивался именно этого, просто чтобы отключить такие стандартные для видеоблогера эмоции: страх, ненависть к самому себе, неуверенность, уязвимость. Тогда ему это периодически удавалось: стагнация канала негативно отразилась на его печени. Сейчас, глядя на свою жизнь с высоты прожитых дней и событий, он понимал, что перестать бухать по-черному ему помогло соперничество с Димой. А сейчас он напивался из-за слишком сильной привязанности к нему. Пилот объявил о посадке, и Юра залпом осушил стакан. Все шесть часов полета он старался не думать о том, что ждет его на относительно родной земле, находясь в плотной паутине из вины, стыда и страха. Не хотел он думать об этом и сейчас — на автомате дождался посадки, морщась через дурацкую традицию пассажиров аплодировать, на автомате вышел из самолета, на автомате ехал в автобусе, подбросившему его к терминалу, на автомате дождался своего чемодана и рюкзака Ларина, на автомате вышел в вестибюль. Автомат его закончился, когда чья-то крепкая рука схватила за предплечье, другая набросила капюшон куртки на голову, а незнакомый голос полушепотом предупредил: — Ты не скажешь ни слова, и будешь молчать всю дорогу. Никаких капризов, вежливо идешь за мной и слушаешься команд. Юра даже не чувствовал в себе сил бороться, потому послушно покатил чемодан туда, куда его тянул человек, которого он не мог разглядеть из-за ограниченности поля обзора капюшоном. Они вышли из терминала, приблизились к стоянке — в голове мелькнула мысль — глупая, запоздалая, рудиментарная мысль запомнить на всякий случай номер машины. Но и этого ему не дал сделать его проводник: он резко опустил капюшон еще ниже, не давая Хованскому возможности видеть вообще ничего. Он чувствовал себя, как слепец на картине Брейгеля, что вот-вот упадет в яму — хотя в данном случае он прекрасно понимал, что, в принципе, его ждет и не тешил себя никакой надеждой. Они шли дальше. Через маленькую щелочку Хованский видел только собственные ноги и асфальт. Тот, кто взял его в импровизированный плен, прекрасно понимал, что делает: они ни разу не останавливались, не натыкались на машины или других людей, а равномерно куда-то маршировали. Опять мелькнула запоздалая мысль: закричать, вырваться и бежать, однако рука, словно ее владелец мог залезть в Юрин мозг, обхватила его плечо еще крепче. — Садись. Его поводырь практически швырнул его внутрь. Юра неуклюже упал на собственную руку и почувствовал тягу собственного тела, давившего на костяшки пальцев. За ним с громким звуком закрылась дверь, и Хованский уже потянулся было рукой, чтобы сбросить капюшон и рассмотреть своего похитителя, как его попытку остановила решительная рука. — Никаких выкрутасов, ясно тебе? А вот это можешь взять. На ладони, с силой раскрытой незнакомцем, Юра почувствовал небольшую таблетку. — Давай-давай, глотай, — после этих слов раздался короткий ехидный смешок, который показался Юре туманно знакомым, однако идентифицировать он его не смог. — Глотай, кому я нахуй сказал! Юра послушно сунул таблетку в рот. В руке появилась пластиковая бутылка, которую он неуклюже поднес ко рту и сделал глоток. — Могу я хоть поинтересоваться, что это было? — в голосе Юры, кроме желаемых ехидных ноток явно проступал страх, и чувак, что в этот момент начал заводить машину, это почувствовал. — Снотворное. Чтобы выходок никаких точно не было, — он снова противненько засмеялся. Юра чувствовал, как их машина двинулась с места и рваными зигзагами ехала, выбираясь из парковки. А еще он чувствовал, как медленно проваливается в сон, подвергаясь воздействию смеси таблетки и алкоголя.