Всё та же участь?
Очнулась я от неприятного чувства, будто по моему лбу водили чем-то ледяным. А после, убрав это «ледяное», положили мне на лоб прохладную ткань. Когда я полностью пришла в себя и открыла глаза, то увидела склонившуюся надо мной женщину. Она улыбалась мне и что-то говорила. Но я не слышала её, также не замечая того, что мои губы сами по себе растянулись в улыбке. Она была чем-то смутно мне знакома, но я не понимала чем. Посмотрев на неё ещё немного, я опять провалилась в сон, полностью расслабившись. Во второй раз я уже не «пришла в себя», а просто проснулась. Полежала немного, понимая, что так удобно мне в жизни не было. Тишина была абсолютно естественной, в отличие от того вакуума, в котором я была. Вообще, казалось, встреча с «чужой» была чем-то вроде слишком реалистичного сна. Окно, занавешенное коротким белым тюлем, было открыто. С каждым порывом ветра в комнату залетал свежий прохладный воздух и приносил вместе с собой отголоски пения птиц. Стены тут были такими же белыми, как и потолок. В комнате, кроме моей постели, находилась лишь небольшая прикроватная тумбочка, да стул, на котором, видимо, были мои вещи. Вздохнув, я откинулась на мягкую подушку и принялась ждать. Не знаю чего именно, наверное, женщину, которую я совсем недавно видела.***
Лёжа в постели, я маялась, не знала куда деться, энергия била через край, и мне очень хотелось двигаться, что-то делать и весело при этом смеяться. Это было странно, ведь в обычной своей жизни я была довольно тихим человеком, который предпочитал большой компании посиделки дома. Хотя, если совсем честно, большая компания мне никогда не грозила, я была всегда сама. У меня были только приятели в школе, которым помогала то я, то они мне. Почему со мной никто не общался? Наверное, потому что я всегда была слишком серой. Тихая, ненавязчивая, любящая всё время слушать музыку и, сгорбившись на последней парте, рисовать. Я никогда не отказывала в помощи, не повышала голоса, не материлась… Возможно из-за этого меня и не пробовали травить, ведь я чаще всего просто игнорировала колкие шуточки или что-то подобное. Удивительно, но те, кто ко мне лез, очень быстро получали нагоняи от моих одноклассников, которые считали меня совершенно безобидным и, что самое главное, полезным созданием. С одной стороны от этого было грустно, с другой — я понимала, что если и найду друзей, то только тогда, когда поеду учиться в другой город. Тогда я бы могла отряхнуться от своей скорлупы и жить на полную, не думая о том, что я ещё несовершеннолетняя, а поэтому очень сильно подвержена влиянию старших. Моя мать всегда всё портила. Почему? Наверное, это началось тогда, когда она вышла замуж за моего отца, да и не просто так, а ради его денег. Она всегда хотела хорошо жить, на широкую ногу, ни о чём не заботясь. Подумаешь, для этого нужно играть роль заботливой жёнушки! Но, как оказалось, отец очень хорошо знал о её притворстве. Отец умер, когда мне было семь лет. Помню, я тогда очень сильно по нему скучала, да и сейчас скучаю, если честно. Он — единственный, от кого я чувствовала настоящее тепло. От каждой его улыбки и похвалы, от того, чему он меня учил. Говорить, рисовать, рыбачить… Он работал в шахте и однажды попал под обвал. Его тело нашли, но оно было очень обезображено. Я увидела это, пока мать сидела и проливала горькие, но от этого не менее фальшивые слёзы. Больше всего сохранилось только его лицо, видимо, он прикрыл его руками. Глаза были закрыты, а синеватая кожа и мертвецкий душок утверждал, он — мёртв. Я тогда бросилась к нему, обняла его! Его руки были полностью уничтожены, они напоминали куски мяса, одетые в рубашку. Также как и грудная клетка, которая была очень неестественно вывернута. Возникало такое ощущение, будто бы из его груди хотел кто-то вырваться… Это были осколки рёбер. Знал бы он, насколько жадной сукой была моя мать. Она хотела всего и сразу, много-много. Как только она поняла всю подставу ситуации, то сразу же перестала вести себя со мной как раньше — с небрежностью, фальшиво говоря как меня любит, и какая я у неё умница-красавица. Она предстала в том виде, в котором всегда была, без своих масок и искусственной любви. Сначала — просто холодность, со временем переходящая в устойчивую ненависть. Ведь это да, всё из-за меня! Тычки, маты, побои, унижения… Я помню, как она всегда называла меня дочерью ублюдка, маленькой лживой сукой или дармоедкой. А то, что она сама была именно такой, её совершенно не колыхало. Сразу после смерти отца мать опять вышла замуж за мужчину, который тоже был достаточно состоятельным. По началу относился ко мне достаточно прохладно, а после, увидев, что делает моя мать, и ещё то, что я тоже его не воспринимаю, взбесился. Ему не нравилось то, что я отказываюсь называть его «папой», а также то, что у меня есть своё мнение… Однажды они вместе переступили порог вседозволенности. В тот раз меня увезли в больницу с многочисленными побоями и проломленным черепом, где я пролежала в реанимации две недели, и откуда меня забрали дедушка с бабушкой со стороны отца. Помню, я тогда спросила их, почему они не забрали меня раньше? Оказалось, мать не хотят меня им отдавать. Ведь всё имущество мой отец переписал на меня, отдал мне все свои сбережения, к которым она не могла и пальцем притронуться. Прошли спокойные два года, после чего слёг дед с инсультом, и вот уже в свои шестнадцать я была на вторых в своей жизни похоронах. В семнадцать не стало бабушки, по вине моей «матери», которая спихнула её со второго этажа. Как понимаете, бабушка падения не пережила. И я опять оказалась на похоронах, выжатая, как лимон. Но слёзы всё равно катились…***
Меня наконец-то выписали из небольшого больничного центра, который находиться около приюта, в котором и живёт с пяти лет маленькая Кибела Поттер. Девочку, как оказалось, подкинули в тот же больничный центр, в котором проснулась и я, с маленькой короткой запиской. Моё новое пристанище, которое дало мне вторую жизнь, оказалось болезненно худым и очень слабым. У меня даже было подозрение, когда я разглядывала себя в зеркале, что Кибелу просто-напросто морили голодом. Но, как оказалось, я очень ошибалась. Кормили тут очень хорошо, ведь заведение было государственным, и больше похожим на санаторий для тяжелобольных. Чёрные волосы блестели и немного пружинили при ходьбе, они были подстрижены под каре, ведь так было намного удобнее. Каре-зелёные глаза блестели жизнью, а белая бледная кожа с каждым днём всё больше и больше приходила в норму, скрыв собой тоненькие сети синеватых вен.***
Уже больше месяца я чувствовала на себе чужой пристальный взгляд, который следовал за мной каждый раз, как только я оказывалась в парке. Оглядываясь, я ёжилась от пронизывающего ветра, а также осознания того, что за мной следят. Наблюдение было неусыпным и регулярным. Один раз мне даже показалось, будто кто-то заглядывал ко мне в окно, но тогда было темно и я толком ничего не разглядела. От этого было ещё жутче. В один прекрасный день, когда на улице светило приветливое солнышко и днём было в кои-то веки просто прохладно, в приют заглянула молодая пара, к которой сразу же повели меня. Как оказалось, эти люди давно сюда приходили и приглядывали себе ребёнка для усыновления. И меня выбрали ещё три месяца назад и приходили, пока я лежала в беспамятстве. Кэролайн и Анджел были бездетными по причине своего бесплодия и в их жизни не хватало лишь одного — ребёнка. Они оказались очень милыми людьми, от них так и веяло теплом, из-за чего я очень быстро к ним привыкла. Мне было хорошо около этих людей, они могли мне подарить заботу, которой у меня не было в прошлой жизни. Когда они наконец меня удочерили, большего счастья у меня, наверно, никогда не было. Я была этому рада, чувствуя, что теперь я обрела семью, которая меня никогда не оставит. В просторном доме своих отца и матери я обжилась быстро, также как и подружилась с их большим псом Чарльзом и кошкой Венерой. Я каждое утро начала выгуливать Чарльза вместе с отцом, на которого, по какому-то стечению обстоятельств, была чем-то даже похожа. Анджел был брюнетом с немного резковатыми чертами лица и серыми глазами. Высокий и плечистый, он напоминал собой скалу, за которой было очень уютно прятаться. Кэролайн же наоборот — блондинка с тёплыми карими глазами, обаятельной улыбкой и очень низким ростом. По сравнению с отцом она была просто Дюймовочкой, как он её и называл, тепло улыбаясь. — Бель! Ты уже собралась? Нам уже пора выходить, — я услышала громкий голос матери, и, взяв под руку сумку, быстро побежала в прохожую. Сейчас мы отправлялись в школу, где я должна была проучиться первый день, и, наверное, завести себе хотя бы одну подругу. Да, мне нужны были друзья, с которыми я могла бы всё время общаться.***
Первый звоночек о том, что прошлое меня не оставило, был в виде мощного выброса магии, коей, видимо, и наградила меня природа. Это дело случилось когда я сидела у себя в комнате и бесилась от того, что не могу решить простенькую на первый взгляд задачку: с математикой у меня всегда были не лады. Стол вдавило в стену, по которой прошлись длинные трещины, от тетрадки же вообще ничего не осталось. Меня же порывом отбросило вместе со стулом к шкафу, где я приземлилась, уцепившись за стул руками, с торчащими дыбом волосами. На ремонт стены ушёл месяц, после чего к нам, вежливо постучав в дверь, вошёл странного вида человек, одетый прямо как самый настоящий гангстер, с длинной серебряной тростью. Он смотрел на меня доброжелательно, улыбаясь и беспечно оповещая о том, что в тринадцать лет я должна буду поступить в Хогвартс для обучения магии. — Эм… Мистер… — я замялась. — МакАллистер, — вежливо подсказал мне мужчина, переведя взгляд с меня на моих родителей. — Мистер МакАллистер, а как я могу узнать что-то большее о магическом мире? Есть о нём соответствующая литература или нет? — над моим вопросом мужчина очень основательно задумался, после чего сказал мне, что через неделю принесёт мне всю требующуюся литературу. Родители были рады тому, что я оказалась наделённой магией, но так и не объяснили мне почему. Вторым звоночком было то, что я опять почувствовала слежку, на этот раз уже не настолько навязчивую, но всё так же ощутимую. Взгляд наблюдавшего мне не нравился так же, как и раньше. Не было в нём ничего доброго. Третьим же звонком о том, что мой мир перевернулся с ног на голову, стало то, что когда я случайно порезала руку, моя рана зажила так быстро, будто её и не бывало. Но вот от кончика лезвия ножа, на который попала моя кровь, ничего не осталось. Его просто разъело и я сразу же поняла, что теперь проснулась королева ксеноморфов, с которой я пошла на сделку. Как оказалось, я не ошиблась. Теперь моя физическая сила возросла, также как и моя скорость и гибкость тела. Узнала я об этом после того, как пробежалась на уроке физкультуры на сверхскорости, а потом, уже дома, полностью проверила свои подозрения о счастливом усилении себя любимой. После открытия моих новых особенностей, отец сделал мне несколько предложений, на два из которых я согласилась. Одним из них было то, что я пойду заниматься акробатикой, а другим — что на осенних каникулах мы все вместе поедем к родителям отца. Почему именно к ним — отец так и не сказал. Улучшилось также и моё зрение со слухом, которые и раньше были очень хорошими, а теперь просто сто процентными. Это было хорошо, даже очень, но… Всё же, вместе с этими изменениями я уже перестала быть просто человеком. И обычной спокойной жизни у меня уже не будет, в этом я была уверена. Ещё одним напоминанием из прошлого стал мальчик, который был очень странно на меня похож внешне. Как-то раз в раздумьях о нем меня посетила страшная догадка о том, что он уже умер, и о том, что он был моим биологическим братом. Эта догадка тоже подтвердилась, когда ко мне начали наведываться сны. И не простые, а очень даже реальные. Я видела то, что успела пережить малышка Бель. Её родители умерли у неё на глазах от руки закутанного в мантию высокого седого волшебника. И она чуть не умерла вместе с этим мальчиком Гарри, когда волшебная палочка оказалась нацеленной на них двоих. У неё не осталось от той ночи ничего, кроме воспоминаний, а у мальчишки же шрам на лбу. Тогда их быстро разделили, и её сначала оставили у неопрятной рыжей тётки, а после уже подбросили в приют, наградив перед этим чем-то магическим. Наверное, это и было проклятие, раз душа Кибелы умирала.