Даже в самой любящей семье есть небольшой изъян…
— Бель! Играть с тобой — заранее проигрышный вариант! — воскликнула мама, улыбаясь. Она была права. Теперь, учитывая мои новые физические характеристики, играть вместе со мной в волейбол было практически невозможно. Я со своей сверх реакцией всегда выигрывала. Даже если против меня в игре вставали отец и мать вместе. Это их веселило. Они не могли нарадоваться на меня, такую одарённую, совершенно не понимая того, что в будущем я превращусь в монстра. Хотя может они и понимали это? Видели то, что делает моя кровь, и то, как я с каждым днём без особых тренировок становлюсь всё сильнее и сильнее. Кто-то бы сказал что это просто слепая любовь. Но я же прекрасно знаю, что они всё очень хорошо понимают и всё равно не отталкивают меня. Для них это не было помехой, как один раз мне перед сном сказала мама: — Мы будем любить тебя всегда, какой бы ты не стала, — это было в первый же день, когда я только у них появилась, и от этих слов мне тогда стало так тепло… Сначала я не придала этому значения, и только сейчас задумалась над словами матери. Отец с прямо-таки ощутимым предвкушением ждал поездку к родителям, и это тоже заставляло меня усиленно думать, а также вспоминать. Попав в этот мир я поняла, что запомнила из своей жизни мало что. Я не помнила даже как умерла, я не знаю, как со мной случилось это. Но зато я очень хорошо помню чужую кровь на своих руках, то, как я упивалась ликованием на грани удовольствия. Помню, как мне нравилось в кинотеатре просматривать первую часть «Чужих», как я восхищалась потом фильмом… Помню очень смутно своих деда с бабушкой, как какой-то просто светлый, но нереально далёкий образ. А отца я помню только умершим, с синими губами и ужасным трупным запахом. Я не помню как он выглядел до своей смерти. Что я ещё помню? Отношение одноклассников в школе? Была ли я отличницей? Наверное да, раз всем всё время помогала. Помню ещё свои рисунки… Чаще всего я изображала людей с нечеловеческими чертами лица. Слишком большие и тёмные глаза, тонкие губы, налёгшие глубокие тени на их лицах. А ещё это, что мне нужно уловить опять. Я включала музыку, какую-нибудь засасывающую меня мелодию, и рисовала, рисовала, рисовала… Две пары глаз в два ряда, разрисованные сложным узором лица, пухлые губы, худая, точёная фигура. Одежды, которые в реальности бы звенели как тихие маленькие колокольчики. Но это всё было лишь на листе тетрадки, альбоме или блокноте. И больше ничего, я не помню всего своего прошлого, которое смогло бы мне кое-что подсказать. А книги, которые я читала? О чём они были? Почему-то у меня складывалось ощущение, что мне нужно обязательно вспомнить. Мне нужен день, когда всё закончилось, и началось вновь. Когда я открыла глаза и увидела перед собой Тень.***
Мы ехали на автомобиле отца под шумный звук дождя и тихой музыки, которая играла на радио. Я сидела на заднем сидении в машине и держала в руках альбом, тщетно пробуя что-то нарисовать. Руки были слишком непослушными, они не хотели выводить ручкой длинные, тонкие линии. Но я с завидным ослиным упрямством портила листы и снова начинала рисовать. Мама с любопытством смотрела на мои потуги, запоминая всё, что я оставляла на листах альбома. Кривые линии, большие, не слишком аккуратно нарисованные глаза с вертикальными зрачками. То, как я закусываю губу, и с недовольством всё перечёркиваю, закрывая альбом. А тогда опять берусь за это всё заново, по новому кругу. — У тебя просто мания какая-то…. — задумчиво заметила мама, смотря на рисунок, который я всё же сподобилась нарисовать. Вложив его мне в альбом, вздохнула. — Нам ещё ехать целый час. Андж, ты уверен, что они нас примут? — услышав последние слова матери, я сразу же подобралась, ожидая услышать от взрослых хоть что-то новое о родителях отца. Всё что я о них знала, так это то, что отец папы очень жёсткий человек, и то, что его мать не отличается добродушием. На мои просьбы рассказать о них побольше родители только и отвечали, что я познакомлюсь с ними и всё сама пойму. После таких ответов мне только и оставалось, что сопеть, и идти в свою комнату, где я начинала рисовать. — Конечно они нас примут! Я связался с отцом и основательно с ним поговорил, — отец на мгновение отвернулся от дороги и посмотрел на мать. — Не беспокойся, — и опять повернулся к рулю, смотря на дорогу. Я было открыла рот, но мама резво приставила свой палец мне к губам и тихонько шикнула. Осталось только закатить глаза и отвернутся к окну, смотря на быстро убегающие изображения полей, лесов, и парочки рек. Намного реже природы нам попадались люди, а также машины. Отец остановил машину около густого леса, больше похожего на непроходимую чащобу. Мы вышли из машины и, взяв с собой сумки, быстрым шагом пошли вдоль леса. Очень быстро дорога сменилась зарослями высокой травы, а после перешла в протоптанную узкую тропу. Честно говоря, если бы я тут оказалась сама, то ни за что не нашла бы её сама. Мы всё шли и шли, и казалось, тропа вообще не собирается заканчиваться, как вдруг совершенно внезапно лес начал редеть, и мы оказались на опушке большой просторной поляны. На её противоположной стороне находился небольшой одноэтажный коттедж. Чем ближе мы подходили, тем яснее я видела, что дом был сделан из дерева, хотя в нём было и много стекла. Около самого крыльца нас встречала пара, мужчина и женщина. Каждому из них на вид нельзя было дать больше сорока лет, они выглядели очень молодо. Женщина с длинными каштановыми заплетёнными в косу волосами выглядела даже моложе, её серые глаза лучились холодностью и лёгкой, почти незаметной заинтересованностью. Мужчина же был копией моего отца, только с голубыми глазами, черноволосый, широкоплечий и очень статный, со всё тем же холодным любопытством в глазах, что и у его жены. Они оба походили на аристократов в каком-нибудь сотом колене. — Здравствуй, отец, мама, — начал папа, напряжённо смотря на так похожего на него мужчину, но при этом резко отличающегося от него характером. Моя мать кивнула в такт словам отца. И я почувствовала, как над нами нависла давящая атмосфера. На меня никто не смотрел, кроме матери, которая кидала на меня быстрые, короткие взгляды из-под ресниц. После довольно-таки прохладных приветствий, во время которых на меня никто не обратил внимания, нас пригласили в дом, и я сразу же окунулась в мрачноватую атмосферу. Хотя в комнате, которую для нас приготовили, было светло и тепло из-за горящих дров в камине и большого, почти на всю стену, окна, висевшие на стенах картины при этом притягивали взгляд своей темнотой и каким-то отчаяньем. Вот-вот должен был выпрыгнуть из своей засады большой хищник с пригнутыми к голове ушами и оскаленной, полной клыков пастью. Его пока что ещё живая жертва спокойно паслась, даже не заподозрив того, что совсем скоро она станет просто обедом. Сочным, кровавым и очень питательным… Казалось, ещё мгновение — и картина оживёт. Хищник выпрыгнет с громким рыком, а жертва дёрнет ушами и задаст деру. И что с того, что её побег обречён на провал? От картины отвести взгляд было очень тяжело, но я нашла в себе силы отойти и сесть на тёмно-коричневый кожаный диван около отца и матери, дальше рассматривая обстановку гостиной. Около камина находились два больших обитых светлой кожей кресла, они были повёрнуты к друг другу полу боком и лицом к камину. Пол был застлан большим тёмно-зелёным ковром с редким ворсом. Напротив нашего дивана стоял небольшой столик из тёмного дерева с какими-то незатейливыми вырезанными узорами. По обе стороны от окна находились два высоких шкафа из того же дерева и с теми же узорами, а также прозрачными дверками. Только вот, несмотря на их прозрачность, их содержимого видно не было. Я опять перевела взгляд и увидела, как дверь открылась, и тогда в комнату зашли родители отца. Женщина несла поднос, а мужчина два даже на первым взгляд удобных стула. После того, как они разместили напротив нас, на меня соизволили обратить внимание, окинув ледяным, рентгеновским взглядом: — И почему же ты, сын, приехал к нам со всей своей семьёй, даже не объяснив зачем? — мужчина обратился к отцу, переведя свой взгляд с меня на него. Я передёрнула плечами и увидела на миг дёрнувшиеся в презрительной усмешке губы женщины, после чего её лицо опять разгладилось в обычную ледяную гримасу. Я сузила глаза и, поджав губы, посмотрела на содержимое подноса, где стояли две большие бутылки непонятно чего, два листа самого настоящего пергамента, одна маленькая чаша и один тонкий нож со скальпельным лезвием. — Отец, у Кибелы проснулся дар, и, как я понимаю, довольно сильный. Мне казалось вас это заинтересует… — с каждым словом голос его становился всё тише и тише, пока он не замолчал и с волнением не посмотрел на меня. После чего с силой меня обнял одной рукой, а с другой стороны — мама. — Вот как, — в голосе женщины, имя которой я так и не знаю, слышался явный скептицизм. — Тогда, если ты не против, мы проведём одну небольшую проверку, чтобы узнать, какой потенциал у твоей дочери, — после чего она, чему-то кивнув, резко протянула ко мне свою холеную белую руку. Я в нерешительности посмотрела на родителей и, дождавшись кивка папы, протянула ей свою руку. Мгновение — и моя конечность оказалась в жёстком захвате, после чего под мою ладонь подлетела чаша. Я на мгновение оцепенела, тупо смотря на висящую в воздухе чашу, и пришла в себя только после того, как почувствовала острую боль в ладони. Кровь лилась в чашу тонкой струйкой, не нанося чаше даже капли вреда, также, впрочем, как ножу. Держали мою ладонь над чашей, пока та не наполнилась кровью на целую четверть, после чего рана сама собой затянулась. Я быстро отдёрнула руку, с опаской смотря на дальнейшие действия матери своего отца — то, что сейчас происходило, мне очень не нравилось. Хотя бы потому, что моя кровь не разъела чашку вместе с лезвием ножа. После этого на очереди в чашу понемногу добавили содержимое бутылок. И тогда уже всё между собой перемешали и вылили на один из пергаментов. Я затаила дыхание, видя, как на желтоватых листах начали появляться символы, медленно складывающиеся в английское наречие. Где-то минут через пятнадцать листок полностью заполнился письменами, после чего женщина, всё так же молча, начала читать содержимое этого листа. Тогда-то я и увидела ещё одну эмоцию на её лице, а тогда ещё одну, и ещё… Сначала безмерное удивление, переходящее в шок. Она, резко разнервничавшись, отдала пергамент мужчине. После чего на его лице опять проявлялись всё те же эмоции, смешанные теперь ещё и с еле заметным страхом. Он поднял на меня свои глаза, которые перестали представлять собой две голубые льдинки. — Скажи мне, Кибела… — он ещё раз посмотрел на пергамент, который успел передать моему отцу. — Ты помнишь хоть что-то из того, что было до приюта? — и испытующе на меня посмотрел, нервно сжимая своими руками руку жены. Я только молча кивнула, не собираясь им отвечать. Чем больше времени проходило, тем больше мне переставала нравится вся эта ситуация. Не знаю почему, но плохое предчувствие давило на меня всё больше и больше. Будто что-то должно произойти… Только вот что? — Бель, думаю, тебе тоже следует почитать это, — но руку матери перехватил отец папы, смотря на неё с недовольным выражением лица. — Ей это не нужно. — Нет, нужно, — на руку мужчины легла рука моего отца. — Она должна знать обо всём сейчас, — твёрдо сказал папа, смотря в миг похолодевшими глазами на своего отца. Тот на это только медленно кивнул, всё также не сводя с меня и него своего пронзительного и тяжёлого взгляда. Отец забрал пергамент и протянул его мне. На желтоватом листе пергамента было написано бордовыми, как засохшая кровь чернилами, следующее:«Кровное древо жизни и магии Жизнь: Кибела Лукреция Поттер, новая кровь* Статус: Верховная мать* Кровь: — Джеймс Флимонт Поттер; отец; мёртв. — Лилиан Эбигейл Поттер (урождённая Эванс); мать; мертва. — Гарри Джеймс Поттер; брат; жив. — роды: Мракс, Слизерин, Певерелл (равная степень); угасшие. Магия: — Наказание».
И всё. Я подняла глаза на родных, которые с волнением на меня смотрели, и на тех людей, которые не могли скрыть дрожь своих рук. Их глаза метались по моему лицу, ища что-то, что должно быть, должно было привести их в чувство, или наоборот — ещё сильнее напугать. Я с немым вопросом на них всех уставилась, почему они так испугались? Непонятно.