Нихрена не сказка

Редкий выходной, который действительно похож на ВЫХОДНОЙ – не надо торопиться, не надо ждать. Я никому ничего не должен, можно просто валяться. Я потянулся, разнежившись на кровати, порадовался, что опустил с вечера шторы, и нащупал пульт от телевизора. Улыбнулся красотке из РБК, поглазел на ловцов крокодилов на Дискавери, так… попса, триллер, последние события в/на Украине, мыло, криминал, мыло, много мыла, Сирия, трупы (и отнюдь не муляжи); силиконовые звездульки, то ли юные жены, то ли взрослые дети – поди разбери – делят наследство безвременно ушедшего колбасного короля; кому-то не хватает на оплату особняка в трех уровнях с бассейном – бедняга; кому-то просто негде жить. Подростки, загнанные на замороженную стройку, вспыхнувшие волосы и растерянный взгляд, и на весь экран две руки, не выпускающие друг друга. Видать, оператор отключил звук или его убрали уже при монтаже, вряд ли эти двое молчали, когда сквозь треснувшую кожу потекла сукровица. Глаза. В них не было ненависти. Только вопрос – за что? Страшные кадры давно сменились рекламой жевательной резинки, помогающей избавиться от налета на зубах. Блондинки, брюнетки, интернет-магазин с кучей приспособлений, облегчающих жизнь… Микс из ужаса и попсы. Ничего нового или сверхординарного. Если бы не костер, событие вчерашнего вечера едва ли привлекло мое внимание. Погибают сотнями: бытовуха, ДТП, стихийные бедствия. Жизнь – лотерея. Вчера не повезло этим двоим. Сегодня кому-то еще. Я подтянул ноут. Открыл ютуб. Просмотрел от начала до конца увиденную по ТВ фрагментом запись. Ясно. Дети 404. Маразм чистейшей воды – что в них опасного? Выглядят они подчас диковато, но случаев нападения с их стороны, насколько я знаю, ни разу не наблюдалось. Это тебе не одичавшие псы – плод человеческого разгильдяйства: притащить в дом щенка, а потом, наигравшись, выбросить и забыть, а щеночки, если им удается выжить, вырастают, сбиваются в стаи и мстят. У них хорошая память на тех, кто их предал, но иногда они слетают с катушек и грызут всех подряд, и у них своя правда, и не я им судья. Гуманнее при таком раскладе – усыпить. Да и честнее, чтобы потом не страдали другие. Костер. Вместо дров человечья плоть. Она и без бензина горит. Автоматически нажал на повтор. Вгляделся в лица. Слишком часто они стали появляться. Как слепые щенки, умирают, не успев испугаться, и рождаются вновь еще более странными, не прячась, а наоборот – старательно попадая на глаза, в объектив кинокамер, инстаграм. Привлекая к себе внимание? Кому и что они хотят сказать? В кадре опять замелькали руки и лица. Спокойные у этих двоих и озлобленно-остервенелые у их мучителей. Геноцид… Человечество из века в век прикладывает невероятные усилия, старательно совершенствуя материальный мир. Сегодня никого не удивляют гиперзвуковые самолеты, шлемы виртуальной реальности, холодильники, постучав по дверце которых можно увидеть, что там внутри, а также информацию, кто и зачем открывал дверцу в течение суток, и «умные» презервативы. Но то, что живет рядом, пугая своей непохожестью, так и норовит оттянуть внимание на себя, как грибы после дождя появляясь в самых неожиданных местах и с поразительной настойчивостью заявляя о своих правах на существование. А действительно? В чем они виноваты? Кто первый бросил в них камень и крикнул «Взять!»? Пофиг. Насрать. Я как микроб выживу и после глобальной катастрофы. Надо лишь переждать. Дались мне эти подростки. Единственный выходной, а я тут лежу, наворачиваю, давление себе с утра поднимаю. Может, все еще обойдется, найдется какой-нибудь бессребреник, порвет рубаху на груди и ринется всех спасать. Но это однозначно буду не я. Стопудово не я. Отключил ноут и пошел принимать душ. Буркнул в завертевшиеся воронкой струи: «куда вода – туда беда» и почувствовал, как стало легче дышать. Еще бы умудриться побриться, так чтобы в зеркало не смотреть. Натянув любимые бермуды с флагом Америки на причинном месте, майку-борцовку с серпом и молотом на спине и обувшись в шелковые комнатные шлепки китайского производства, я спустился в «Брадобрей», что располагался в торце нашего ЖК. Где и вверил себя мастеру с загадочно правильным лицом, который, распарив мою помятую рожу и взяв в руки опасную бритву, вдруг поинтересовался: – А вы верите в существование нематериального мира? «Он что, в башку ко мне заглянул?!» – дернулся я от неожиданности. А бритву он убрать не успел. Порез был не глубоким, салон – класса VIP, за стерильность инструментов тут головой отвечали, но нельзя же так… у меня же ЗАКОННЫЙ выходной. Бля. Не верю. И геев я не люблю. Кое-как дотерпел процедуру, оставил Артуру стандартные чаевые и на все его неуклюжие попытки принести мне извинения только махнул рукой: сам знаю, кто у нас виноват – я сегодня как наше правительство – сам себе на уме. Огляделся по сторонам и пошел в ближайший кафетерий искать, чем бы стресс себе залечить. Домой совершенно не хотелось. Что меня там ждет – зомбирование черным ящиком, заказные материалы и чужие PR-разработки с вариациями на тему «кто у нас нынче козел»? Нет уж, увольте, свою дозу я уже получил. Я просто хочу ВЫХОДНОЙ. В надежде на легкий флирт я поспешил на другую сторону улицы, где у модной вывески недавно открывшегося заведения с настоящими итальянскими лакомствами приплясывали два чуда из поколения индиго. Фиолетовые волосы с малиновыми прядями, короткие шорты, груди такие не детские, ботфорты выше колен на каблуках – почему бы не угостить? Я протянул было руку для знакомства, но не успел, они оказались быстрее: – Вы знаете, кто такие дети 404? – Это мутация? Извращенцы? – Может быть, тут виноваты пришельцы из космоса, проводящие эксперименты над землянами, ведь есть случаи, когда женщины пропадают, а потом обнаруживают себя беременными? А если предположить, что многие вообще не ведают, что с ними происходит, например, когда они думают, что спят? – А может, это происки спецслужбы КНР? Или испытания бактериологического оружия, направленные на снижение рождаемости? А может, что-то случилось в далеком прошлом – взрыв, эпидемия, погибшая цивилизация, и что-то пошло не так? Ваше мнение по этому вопросу? – А вы знакомы с кем-то из них лично? У моих губ закачались две змеиные головки микрофонов, ошарашивая неправдоподобностью дурно начавшегося дня. Господи… я же только сок хотел, кофе и тирамису. Пресс-релиз? Вопрос для меня был болезненным, как и все состояние организма в целом, намекавшего на глобальные разрушения после вчерашнего неуемного потребления виски с шампанским, которым я обмывал неудачно завершившееся дело, точнее, сватовство очередной подруги для моего названного брата. Кирять мы начали втроем, но плохо было наверняка мне одному. Кстати, брат был «братом» только на словах, на деле это была хваткая девица с совершенно мужскими мозгами, переплюнувшими все инфотехнологии в плане вычислений и прогнозирования рынка ценных бумаг. Разосрались мы с ним в очередной раз по крупному, но причина была что и всегда: он требовал от меня невозможного – найти его девчонку. С чего-то он распсиховался, решил, что я что-то скрываю и просто уперто не желаю ему помогать в силу каких-то своих столетних обязательств и кодексов «не навреди». У «брата» был бзик и определенный стереотип, но все, кого я находил, оказывались не те и под заданные параметры не попадали – кроме цвета, веса и объема груди было еще и основное, с которым я постоянно ошибался. Дети 404… Возможность поораторствовать я бы не упустил, но не сейчас, так что, не углубляясь в полемику и не пугая своим просветлением адептов, перешел на язык глухонемых, объяснив, как мог, что лично я тут не при делах, не знаю, не помню, не видел, не пробегал, не участвовал и вообще «чур меня». Девчонки, с сожалением причислив меня к разряду бестолковок, рванули за женщиной с кареткой яиц, а я чертыхнулся. Мне как юристу с подтвержденной категорией лезть в дебри с утра не хотелось, да и практика подсказывала: толку не будет, с бодуна умничать – плохая примета, может весь день боком выйти. Дети 404… Да. Они существуют. И не я им судья. Я вообще не судья, не прокурор и не обвинитель. Я адвокат.

– Отпусти. Если твое, то вернется. Если нет, значит, оно никогда твоим и не было. – Отпустить?! Я уже однажды так поступил. Но с тех пор я повзрослел. Поумнел. И впредь я подобных ошибок не допущу.

«Не встречайтесь с прошлою любовью…» – а ведь это, кажется, из школьной программы. И почему только знания, которые в меня вдалбливали на уроках, нигде не отложились, иначе бы я призадумался, обнаружив на моей страничке в «Одноклассниках» Балерину. Вместо этого я завибрировал, покраснел, вытер одноразовой салфеткой моментально вспотевший лоб, автоматически отметив, как некомфортно мокрой спине под кондиционером, и вместо того чтобы открыть сообщение и ознакомиться, поплелся на кухню. Тщательно вымыл чашку, еще дольше размешивал пакетированный кофе (из серии «три-в-одном», для сильно загруженных) и нереально долго шел потом обратно в свой кабинет, останавливаясь почти у каждого стола и пугая взглядом жаждущего крови василиска подчиненных, не привыкших к такому пристальному вниманию со стороны босса. Никто не раскладывал «косынку», не вел пустопорожние разговоры, не занимался «левой» работой – душу отвести было не на ком, абсолютно все были при делах. Я побродил по притихшему офису. И чего это меня так штормит? Не Финпол же извещение прислал. Всего-то нарисовалась первая любовь, с которой двадцать лет не виделись. Я отнес назад остывший кофе, к которому так и не притронулся, вымыл чашку, зашел в туалет и завис у зеркала. В идеально гладкой поверхности отразились догорающие угли костра, щербатые камни лобного места, низкорослая лошадка под черной попоной, растрепанные волосы золотистой волной… Я знаю, за сколько секунд сгорает коса, и сколько времени понадобится, чтобы начали вылезать и лопаться глазные яблоки, и как выглядит тело после сожжения. Я просто не хочу этого помнить. Она не ОНА. Все. Точка. Это другая жизнь. Полоснул по зеркалу взглядом, возвращаясь в свою реальность, сосчитал до десяти… А ведь раньше и до трех хватало. Постарел. Мне тридцать пять; у меня хоть небольшой, но надежный собственный бизнес; квартира не в самом убитом районе столицы. Есть машина… десятилетней давности, но зато это Porsche Cayenne turbo s. И буквально до сегодняшнего дня моя внешность меня устраивала. Я задрал рубашку, дабы удостовериться, что кубики пресса на месте и не рассосались от волнения; потряс головой – убедиться, что волосы не выпадают, представил, что бы подумал обо мне невольный свидетель, окажись я тут не один – не иначе что блох выгоняю, и усмехнулся, продемонстрировав отражению идеально ровный ряд ослепительно белых зубов, которыми я очень гордился.. А еще я нравлюсь женщинам, хотя кто их знает, может, врут, хитрые льстюхи. Но если посмотреть на контингент и посчитать количество необеспеченных, безработных, неблагонадежных, геев, импотентов, лысых, толстых и старых, то, пожалуй, я единственный стоящий самец на весь регион. Повысил себе самооценку посредством аутотренинга, восстановил динамическое равновесие гомеостатических механизмов организма, нарушенных в результате недавнего стресса, и, покидая туалет, услышал, как за спиной осыпалось зеркало. Прошествовал в кабинет, зажмурился, выдохнул и открыл сообщение. >Привет, как дела? Вот же черт. А я-то подумал... А что я, дурак, подумал? Решил, что жениться предложит? Ага, через столько лет для этого и разыскала. Держи карман шире и губу закатай, ну и слюной, само собой, не захлебнись, а то посмешище будет. Память. Ехидно по не отболевшему: «Сам виноват». Закипая, я глянул в блокнот на список должников и принялся активно раздавать слонов. Пометав с часок громы и молнии по телефону, окстился – а что я в самом деле, чего я злюсь, что вообще за мандраж у меня?! Написать, что ли, уже ничего не могу? Подумаешь, Василиса-балерина. Я вот владелец «Статус Q». Собрал морщинки на лбу, повертел ручкой и выродил глубокомысленное: >Привет. Хорошо. А как у тебя? Ответ пришел незамедлительно, словно меня единственного там только и ждали. Смайлик, поцелуйчик и… предложение встретиться. Любой, наверное, уписался бы на радостях, я, конечно, тоже как кобель среагировал, закапав слюной клаву. Освежил память. Сколько бегал за ней? Чуть ли не с шестого класса башмаки протирал да глазами окна намыливал. Ничего не забылось: сосочки ее, как два барашка, упирающиеся мне в грудь; поцелуи под дождем, детские, неумелые; губы, пахнущие молоком и медом; волосы… волной словно шелк, золотистой тяжестью зажатые в моих кулаках со сбитыми до крови в драках за нее фалангами. Словно вчера это было, а не двадцать лет назад. А еще я амбиции ее помнил: покорить полмира, ну как минимум пол-Европы. И я ведь мог… Да не смог. Память коленом под дых – неудачник! Вспомнил, как она меня провожала, когда в десятом отца перевели в дальний округ. Во Владивосток. На другую часть земного шара. И как плакала. Но это только у Евтушенко: «Пространство это не разлука…» Смысла не было в переписке. Насмотревшись, как мучается моя мать, своей жене я не желал такой крест. Лучше всю жизнь бобылем, чем видеть, как страдает любимый тобой человек. Талант чужой и мечту убивать, захапав все в единоличное пользование – этого я себе позволить не мог. Это трудно понять, разве что можно пережить. Я некоторое время назад купировал у себя все амбиции, хотел прожить жизнь тихую, незаметную, не высовываясь и не привлекая к себе внимания, среднестатистично и обыденно. Чтобы ни я, ни мне. До уровня бомжа я бы никогда не опустился, но к власти рваться и отстаивать правду давно завязал, хотя адвокатом мне быть нравилось: щекочущая нервы балансировка, когда я понимал, что могу, но на риск шел, только когда это было оправдано, например большими деньгами. «Встретиться, говоришь…» Сверившись со списком и листом ожидания, выбрал и зачекинил билет, внушив с полпинка себе мысль, что из пятнадцати квалифицированных кадров, зубров, что не по одному волку съели, мне послать-то по «неотложному» делу в тьмутаракань некого, и, практически не покривив против истины, отбил: >Я бы с превеликим. Был бы рад хоть сейчас, но, знаешь, работа Грустный смайлик пришел через пять секунд. >Жаааааль Растянутое, такое Василисино, незабываемое «а-а-а-а-а», заставившее покрыться мурашками даже ладони. Покраснеть, побледнеть и задохнуться от собственного идиотизма и своих же выдуманных сто лет назад правил. В конце концов, мужик я или штаны только для проформы ношу? Ну не я же к ней напрашиваюсь, а она сама меня нашла. Может, похвастаться хочет, чего в жизни достигла (опять вспомнились ее мечты), а может… ну мало ли, ну бывает же. Мысли одна глупее другой как термиты вгрызлись в мозг: с мужем разошлась, решила былое вспомнить, она меня до сих пор любит. Скептически вздернул бровь. Да сто против ста, что ей помощь моя как специалиста понадобилась. Моя фирма есть на сайте юридических услуг, распиаренная не хуже, чем все остальные. И дело даже не в том, что хороший адвокат стоит дорого, а в том, что это еще должен быть человек, которому ты позволишь заглянуть в святая святых. Это как проктолог. Только полное, безграничное доверие поможет устранить щепетильную проблему. Иначе начинать и не резон. >Давай я приеду из командировки и разберусь Радостный смайлик и на пол-листа сообщение, как именно она будет меня ждать, а в окончании совсем не блатнявый номер телефона. Удивился: не похоже на Ваську, может, шифруется. Пожал плечами – видать, действительно куда-то влезла. Открыл интернет, погуглил. Фамилия у моей бывшей одноклассницы была знаковая – Прекрасная. ООО с таким названием обнаружилось аж двенадцать. Половина из них вели тяжбу, что и требовалось доказать. Я зевнул, успокаиваясь. Выходит, не детская влюбленность, а бизнес. Раз так, решил морду не баловать, продемонстрировать свою значимость, мы вот тоже кое-чего из себя представляем. Билеты сдавать не кинулся, означенную командировку не отменил, собрался, побросал в сумку печать, дежурную зубную щетку, рубашку, костюм, упакованный заранее, того-сего по мелочам – на случай непредвиденных ситуаций. Казань не самое плохое место, просто лететь было ломы. Не интересно там было. Рутина, отлаженное производство. Клиенту всего-то понадобилось прикупить пядь земли. Деньги на кону были не малые, но он сомневался в рентабельности вложений, на которые его активно подталкивала братва. Мужик был ушлый, из бывших краснопиджачников, местным не доверял, да и столичной штучкой козырнуть норовил. Понты же, не цепь на шее пудовая золотая, как в лихие девяностые, но тоже с подтекстом: зацени, «чаво» у меня есть. Ладно уж, изображу, глядишь, и мне обломится, делов-то на полдня. Погорячился: затянулось на дольше. Город меня не прикалывал, в перерывах, когда не решал проблемы уважаемого человека, сидел на сайте в «Одноклассниках». Старательно шерстил информацию о бывшей любимой, которой оказалось кот наплакал. Ей не писал, зато фотографии просмотрел досконально. Листочки. Цветочки. Букашки. Коровки. Лошадки… Видать, Василиса фермерством занялась или коневодством. На фоне пасторального пейзажа красовались рысаки элитных кровей да коровки не местного колера. Заценил навскидку сумму вложений. Шмыгнул носом, учуявшим запах шальных денег – куда мне до нее, до Прекрасной, с моей-то рязанской рожей да фамилией Царевич – и… уставился на трещину в потолке, задумавшись о своих не задекларированных доходах, переводя нечестно нажитое на арабских скакунцов. В целом получилось неплохо. Но на то я и мужик. А все равно самолюбие задело. Жаль, что Васькиных фотографий нигде нет, представил, какая она сейчас. Вздохнул. А у меня Porsche… шрот, одним словом. Содрогнулся от мезальянса, неравности возможностей и взаимоотношений, но от работы отказываться не поспешил. Подумаешь, фермы-конюшни. Вот возьму и приеду, и денег с нее не возьму. Точно, будет подарок. Обрадовался, что хоть чем-то удивить смогу. Настрочил сообщение, вооружившись филологическим словарем и справочником секретутки с шаблонами деловой корреспонденции, но ответа так и не получил. Может, я палку перегнул? Хотя, скорее всего, она проводит мониторинг рынка, чтобы со мной поторговаться, как нынче при любой сделке принято. Улыбнулся и решил не торопить. Я верил в неизбежность нашей встречи, руководствуясь многолетним опытом и банальной интуицией, хотя последняя была с закидонами и нередко меня предавала, рисуя подчас черное белым. Я успел вернуться из Казани, даже получить посылку с заказанными чуть ли не с подиума свеженькими брендовыми шмотками из Монако (а не с пылящегося нераспроданного стока, на который ведутся лохи), обременив своими проблемами постоянную клиентку, дочерь известного олигарха, которая в это время как раз развлекалась в тех местах. Услышав мою просьбу, она радостно проавансировала свои будущие злоключения, сочтя это выгодным и перспективным вложением, чем меня слегка ошарашила, так как я-то как раз собирался оплатить труды этой постоянно влипающей во все тяжкие эксцентричной девы. Воюя с фобиями и нервными стрессами, я сбросил в сауне шесть килограммов, выжигая сухим паром запасы моего пугливого организма, заморил себя в тренажерном зале, нагружая ноги и косые мышцы спины, и, потеряв аппетит и сон, подумывал о том, как бы невзначай объявиться. Но опять же гордость, и чувство ложной скромности, и… демонстрация непонятно чего… в общем… Грустная констатация факта – адвокатов в белокаменной пруд пруди, и я хоть харизматичный, но далеко не уникальный. «Ну и черт с тобой», – подумал в очередной раз. Глянул на время и потянулся вырубить блок питания, паутину, сеть, обесточить мужские шалости, коими изобиловали некоторые провокационные сайты, и наконец-то заснуть. Сообщение в три ночи стало приятным бонусом перед сном. Открыл, крякнул. Я походу в жизни что-то пропустил: Жуковку знаю, Трувиль, Рубцово, деревню Грязь с замком четы Пугачева-Галкин, Парк Авеню, Новахово, а вот деревню Дальние Петушки… это даже не Бологое. Это… нашел карту, порыскал по маршрутам… в жопе мира, кажись. Что она там забыла? Мысль пришла чисто профессиональная – кабздец, точно ныкается. Вспомнил тонкие ключицы, бугорки позвоночника, глазища в пол-лица, пируэты в золотистом вихре развевающихся волос и прыснул в кулак – криминал тут не вяжется, и причем тогда коровки? С балериной скотина, пусть даже и элитная, вязалась еще меньше. Ничего не понимаю. Помял квадратный подбородок. Может, это другая Василиса? Там вроде Дронова еще была, стерва каких свет не видывал. Хотя Дронова вроде Катька… Спросить, что ли? Представил, куда и сколько буду топать после того, как пошлют, и решил не усугублять ситуацию. Приеду и сам разберусь. На мой растерянный «Привет» настрочили подробную инструкцию как добраться. А в конце вместо «ты мне нужен» или «целую», на которое я каким-то остатком сознания все же рассчитывал, холодное: «Встречать будут на красной машине. Никуда не ходи. Тебя найдут». Выходит, не такие эти Петушки дальние, если по ним красные машины с откидным верхом рассекают. И раз встречают, значит, не все там так плохо. Перестраховавшись, обзвонил знакомцев из прокуратуры – никаких «страшных» дел у тех не высвечивалось. Финансовая полиция бездействовала, криминалисты давно ничего не находили. Ни расчлененки, ни свежих «глухарей». Ни маньяков в районе, ни террористов. Выходит, Василиса сама нагнетает, удивить норовит. Я приеду такой весь дачник дачником, в любимых штанах от фабрики «Скороход» с прорехами и в растоптанных кедах от «Большевички», а она мне: «Подготовь-ка мне быстренько, Иван Царевич, документы, чтобы «Дальние Петушки» в «ВА.Силисин град» переименовать». ВА! Не дождетесь! С мыслью, что раскусил эту бабу хитрую Ягу, я, довольный, лег спать. Наутро облачился в шмотки от модного дизайнера и пошлепал в салон приводить в надлежащий вид обеспокоенную внешность. Побрился, подстригся, вызвал такси… которое на меня почему-то начхало, не объявившись. Я тут же проявил характер: демонстративно, пешком, плюя на знаки судьбы, посылаемые мне свыше, отправился на вокзал, по дороге пытаясь поймать хоть какой-нибудь транспорт. Но он тоже сказочным образом испарился. Город будто вымер. Бомбилы ушли на дно. Закусив удила, я уже не прислушивался к доводам разума и, обливаясь седьмым потом, катил за собой немаленький чемодан, уперто двигаясь исполнять свою миссию злому року назло, ибо еще с давних времен взял за правило добиваться намеченного, во что бы это ни вылилось. И кому бы потом после этого ни стало плохо. Сверившись по компасу на наручных часах, взял правее по направлению к вокзалу, перешел на соседнюю улицу и тут же попал в поток машин. Открыл было рот, чтобы заголосить, что меня предали, лишив без санкции прокурора предоставленных мне Конституцией прав, но тут вспомнил про Девятое мая и объявление по радио о перекрытии части улиц. Так что это не происки и даже не заговор, не мистическое предзнаменование и не месть конкурентов, а я сам лопух. Да еще какой! Вокруг шум, грязь, суета, бабки семечками торгуют, постовые бомжей как мух навозных жезлами гоняют. И не скажешь, что май месяц. Пекло, как в преисподней. И куда меня понесло?.. Да блин, до правды докопаться. Говорят же, что самая любопытная зверушка на Земле это не кошка и не крыса, это Человек – венец природы. Какая она нынче, моя Василиса? Чтобы увидеть ее… еще километров двадцать чемодан бы пер. Хорошо, что вокзал близко, надорваться не успел. Взглянуть и успокоиться – оправдывал я себя. Гордая осанка? Спина как струна? Высоко поднятая голова? Волосы, собранные в пышный «конский хвост»? Принцесса с нашего двора, крутящая фуэте. И я… где-то там у нее подмышкой. Утрирую, конечно, я всего-то на полголовы ниже был, это я потом вымахал, когда овсянку есть перестал и с растительной пищи на белковую переключился. После того как отца перевели во Владивосток, мы больше не встречались. Только подаренный на перроне цветок я еще долго хранил в «Графе Монте-Кристо», мечтая найти ее и… дальше фантазия не срабатывала. Василиса всегда была для меня чем-то загадочным. Недосягаемым. Непонятным. Мистическим. Сказочным. Подали состав, забубнил нудно репродуктор, предлагая занять свои места. Я купил пирожков на перроне, хотя знал, чувствовал, чем это чревато, не в такую погоду и не у той, что с самыми честными глазами, но все же не удержался, позарился на два с луком и яйцами и три с грибами и бутылку минеральной воды на тот случай, если совсем невмоготу станет. Замелькали деревья. Давно я на электричках не ездил. С интересом уставился за стекло. Зашуршал пакетом. Достал хавчик: пирожки пошли на ура. Поселки. Деревья. Березы. На следующей станции в вагон зашла престарелая чета. Чистенькие, аккуратненькие, но какие-то растерянные и не здешние, потерянные, словно в веках заблудились. Побитые жизнью и невзгодами постоянных кризисов и перемен, старики огляделись по сторонам и, словно не ведая что творят, взявшись за руки, негромко запели. Они пробирались по вагону, подслеповато вглядываясь в лица путешествующих, но споткнулись, дойдя до меня, и больше не отводили пророческого взгляда. «…А в доме эхо уронит чашку, ложное эхо предложит чай, ложное эхо оставит на ночь, когда ей надо бы закричать: «Не возвращайся ко мне, возлюбленный, былых возлюбленных на свете нет, две изумительные изюминки, хоть и расправятся тебе в ответ…» Они не просили подаяние, просто скромно стояли в проходе. Я вытянул из кармана портмоне, порадовался, что кроме пластиковых карточек там нашлось и еще что-то. Как-то я не рассчитывал на стольник, но других номиналов в наличии не было. Неудобно вроде, они же старались… Не обеднею. Протянул женщине купюру со сморщившим физиономию Бенджамином Франклином и смущенно отвернулся, чтобы не видеть ее лица. Она поняла меня по-своему. Забормотала торопливо, оглядываясь по сторонам и роясь в старой кошелке: – Всех не спасти… Но ты сумеешь. Пусть даже единицы… На столик между остатками трапезы легла оплавленная свеча. Старик, что был с ней, схватил спутницу за сухонькие пальцы, обращаясь ко мне громко, словно в ответ на заинтересованные взгляды: – Простите, моя жена не в себе, – быстро отвел глаза и повел ее к выходу. Я задумчиво смотрел им вслед. Выходит, ты на ней все-таки женился… – время сгладило разницу в возрасте, и едва ли тебя кто-то нынче упрекнет, что ты молодо для нее выглядишь. Уважаю, Кай, ты Человечище. Я бы наверное так не смог. Я всегда боялся общественного мнения, несоответствия формы содержанию, за исключением разве что редких индивидуумов, да и то… старался не афишировать свои нестандартные знакомства. Ну так то я… Она обернулась. На мгновение время утратило власть, и на изрезанном морщинами лице проступили следы чудной красоты, а эти глаза я узнал бы и из биллиона. Прошептала одними губами: – Зажжешь, когда припечет, – и, сверкнув безумно белками, сделала в воздухе какой-то знак: то ли благословляла, то ли на что-то хотела указать, я так и не понял. Кай тащил ее в тамбур, а до меня сквозь стук колес донеслось: – …она покажет… просить будешь… не пожалей! На миг пару заслонили спины, а когда народ расступился, их уже не было. Электричка продолжала нестись в Дальние Петухи. Свеча, оставленная малахольной старухой, каталась по столу. Я думал о Васькиных синих глазах и длинных волосах цвета спелой пшеницы. О том, что у нее стада и конеферма, а я по-прежнему по большому счету ничего собою не представляю. «Не покидайте своих возлюбленных. Былых возлюбленных на свете нет…» Мне бы все-таки призадуматься. Прислушаться. Ведь знаю, что нельзя ничего желать слишком сильно, и что в одну и ту же реку не входят дважды. Нет же… даже не екнуло. Петухово я чуть не прозевал, соскочил в последнюю секунду. Подумал, что Василиса, наверное, угорает, видя, как я забуксовал с чемоданом. И на хрена надо было такой здоровущий тащить?! Глянул по сторонам: на горизонте ни колесницы, ни красной красавицы с откидным верхом. Только станция-развалюха да мужики-пьяницы. Я что-то перепутал, или меня тут не ждали? Огляделся и понял, что зря на пирожки с грибами налегал. Ко мне шла она. Та самая, по которой я умирал. Точнее, убивался. Живая. Прежняя. Словно мороком окутало действительность. Перед глазами всплыли площадь, выложенная неровным булыжником, кружащее взъерошенное воронье, догорающие костры, хмурые озлобленные лица из-под капюшонов. Гарь с привкусом человеческой плоти моментально забила легкие, и нечем стало дышать, и непонятно для чего жить. Удержался, чтобы не упасть перед ней на колени, сморгнул, вытирая о штанины вспотевшие ладони, и пришел в себя, очнувшись от наваждения. Втянул жаркий воздух, услышал набатные удары сердца о ребра, судорожно завертел головой. Тот же смешанный лес неподалеку, небо голубое в белоснежных облачных замках, все те же пьяницы, подпирающие забор, чемодан у моих ног и хвост электрички, стремительно удаляющейся за поворот. Только шестнадцатилетняя Василиса осталась той же, словно возраст ей нипочем. Это же… сколько на ветер… Одного конезаводу тут явно мало. Мои забугорные шмотки на фоне таких деньжищ ни в какое сравнение не идут, всего-то-навсего последняя коллекция Дольче и Габбана. Да и я, тридцатипятилетний, в подметки ей, такой юной и свежей, не гожусь. За руку не возьмешь, застыдят: подумают, что педофил. Она подошла, я всмотрелся пристальней. Нет, грибы тут точно были не при делах. Это была Василиса, но что-то было не так. Неуловимо неправильное. Вроде бы ресницы стали длиннее и волосы гуще. Может, брови темнее? А была ли эта родинка у виска? В ней явно что-то изменилось, но отличия уловить я не мог. Загляделся в глаза, в которых плескалось море, но так ничего и не понял. – Вы дядя Ваня? – Вась, ты чего? Ты меня что… Господи, вот же я дурище. Ты ее дочь? – хлопнул себя по межбровью и расслабился, успокоившись. – А где Василиса? – Дома. Вас ждет. Давайте я помогу, – тонкая кисть протянулась к увесистому чемодану. Я слегка прибалдел: – Твоя мать меня за это скалкой убьет, – представил идиллию семейного быта, от которой в свое время отказался, даже не попытавшись. – Я его сам донесу. Где там ваш красный кабриолет? – Красный что, извините? – Машина. На чем мы поедем? – На этом «пони», – красавица ткнула пальцем в рыжего с пятнами ржавчины запоргана одного со мной года выпуска. – Подожди, а как же стада? Кони? – Стадо-то вам зачем? Зорька дома. Сивка уже полгода как на мясо ушел, когда ногу сломал, скакнув неудачно через забор к соседям. Я замер посреди дороги. – А папа? – А этот-то вам на что сдался?! – она заметно напряглась. – Родного я слабо помню, а если кто из приходящих нужен, скажите, позову, – девчушка открыла дверь: – Вы ехать собираетесь? С трудом втиснувшись вместе с чемоданом в маломощное нутро отечественного выкидыша, я приуныл. Вася-Васенька, что же это получается? Я-то думал, ты в холе процветаешь, в шампанском купаешься, меха и драгоценности по три раза на дню меняешь, а тебя вот в какую дыру занесло. Вышла замуж за механизатора с броской внешностью и попала в сексуальное рабство? А может, муж тебя с ребеночком бросил? А ты, гордячка, утаивая слезы, укатила в эту тмутаракань и тут, перебиваясь с черной икры на водку, в смысле питаясь одними корнеплодами и орехами, в том плане, что кореньями, которые ты собирала в лесу, отвоевывая у мышей и медведей… дальше мысли пошли уж совсем корявые – берегла себя для меня. Дочь вот вырастила, мерина схоронила. Глянул на затылок впередисидящей, упирающийся в потолок. «Женюсь. Вот прямо сейчас открою дверь и с порога скажу: «Выходи за меня замуж». Пока я разрабатывал план «Барбаросса» и выстраивал в голове логически правильный алгоритм, который не даст ей рта раскрыть для возражения, машина остановилась у симпатичного домика. Ставни резные, флюгер с петушком. Палисадник весь в деревянных рюшечках, в розах плетистых и колокольчиках. Собачка… белая. На которую я уставился, вспомнив поющих стариков в электричке, и меня чуть кондратий не скрутил, когда, задохнувшись от неожиданности, я был придавлен чьей-то тяжелой тушей к забору. Хорошо, что не успел брякнуть перед смертью: «Как кличут тебя, чудовище?» – Ванька!!! Приехал! Ух ты, какой вымахал! Обалдеть! А я, когда твои фотографии на сайте рассматривала, думала – фотошоп! Вау! А высокий-то какой! Голодный, поди, с дороги? Давай в дом к пирожкам. Сашка, руки мой и за стол. – А пирожки с чем? С грибами? – пришел я в себя, как только мне перестали сдавливать легкие громадными буферами и позволили свободно вдохнуть. – И с грибами есть, и с ягодой, и с ливером. Есть щи, и сметанка домашняя, и яички, и молоко с утренней дойки, и колбаска, и паштет из гусиной печеночки, и компот из земляники, и медовуха, и… – Василиса! Уймись. Я теперь понял, почему ты так выглядишь. Она погрустнела: – Как? – Как синий кит! – Это значит… – Шикарно! – уставился я на нее абсолютно честными глазами первоклассного юриста. – Грудь-то какая… Неужто натуральная? Василиса расплылась в довольной улыбке, умостила ведерные сиськи на стол. – Ванька, не поверишь. Своя. Помнишь, какой я была: доска-два соска. Думала, такой и останусь на всю жизнь недоделанной, а потом как Сашку родила да в деревню к тетке переехала, разнесло не пойми с чего. И все прет и прет, как на дрожжах. Даже вода впрок. Пока Василиса хвалилась нажитым богатством, Сашка уселась за стол, налила себе из крынки молока, на глаз вычислила пирожки с ягодами и, намазав один из них вареньем, потянула в рот. Показались и пропали ровные белые зубы. А вот пальцы неухоженные я еще раньше разглядел. В заусеницах и с обкусанными ногтями – наверняка в земле целый день роется, матери помогает, когда не учится. Я сходил к своему чемодану, обрадовался, что с подарками не прогадал. – Девочки, налетайте. Большой сверток протянул Василисе. Там была шелковая попона для рысака, но, окинув взглядом раздавшиеся формы подруги, я решил, что ей будет в самый раз, и временно оглох от счастливого визга, когда она ее на себя накинула. Понял, что угодил. А Сашка не спешила распаковывать свой подарок, смотрела выжидательно на мать, словно в чем сомневаясь. Василиса пожала плечами: бери, раз дают. Блестящую фольгу аккуратно скатали в рулончик. Высунув язык, Сашка принялась потрошить набор, разглядывая щипчики, книпсеры, шаберы и прочую дребедень. Выбившийся локон упал на шею, закрыв часть заалевшего лица. Я не мог отвести глаз. Красивая девочка. Восхитительная. В этой глухомани для нее перспектив – фельдшер да свинопас. И о чем только мать думает? Домик ухоженный, изобилие цветов, стол полной чашей – не похоже, что они тут от нужды пухнут. И все же… Сашка. Сашенька. Шальное воображение тут же нарисовало скомканные простыни, сплетение тел. Мне тридцать пять. А ей? – Василиса, – спросил осторожно, – у Саши выпускной в этом году? – Ага! Все никак не соберусь в город за костюмом смотаться, а то и пойти не в чем, все мало стало. Ни во что не влезает. В чемодане лежало бальное платье, которое я придирчиво выбирал для когда-то любимой, руководствуясь воспоминаниями двадцатилетней давности, не подумав, что она может вот так… мда... подрасти. Ведь обидится, если поймет. Перекрестился мысленно и двинул ва-банк, изобразив пофигизм: – Я тут племяннице кое-что прикупил, – извлек жестом фокусника мечту модницы из чемодана, – а оно ей не впору оказалось, может, Сашке подойдет? Краем глаза отметил, как у девчонки загорелись глазища и отпала от увиденного челюсть. Не обращая внимания на побледневшую мать, она потянулась, чтобы взять подарок. Василиса меня не очень-то и удивила, чего-то подобного я ожидал, и когда она, сбесившейся фурией выставив вперед когти, кинулась меня душить со словами «скотина» и «мерзавец», я ее перехватил. Я все же был сильнее. Бассейн два раза в неделю, кроссфит и борьба позволили скрутить распоясавшуюся бой-бабу и прижать к стене. Усмехнулся про себя: «Бабская ревность. Банально. Словила, что я на Сашку запал». Сказал спокойно, будто до меня не дошло: – Ты чего? Нет так нет. Я же не навязываюсь, просто предложил. Размер все равно не твой, – все же не удержался, подъебнул. – Издеваешься? Думаешь, мне приятно, что он такой? Я из-за этого в деревню сбежала, нет же, и тут та же карусель. Выходит, знал. Выходит, уже настучали. Любопытно стало? Посмотреть приехал? Дерьмо… Лицо ее сморщилось и стало некрасивым. Слезы катились одна за другой дорожками по щекам, и, размазывая тщательно подведенные глаза и рот, Василиса заскулила, упав на стол. – Вась, ты чего? – женские истерики я на дух не выносил. – Далось тебе это платье. Ну хочешь – заберу, скажу, что передумал, ты же сама говорила, что на выпускной надеть нечего, я же тебе облегчить жизнь хотел. Прости, был не прав, не разобрался. Выходит, я что-то недопонял. – Ва-а-а-а-аня-я-я. ОН носи-и-ит платья, и-и-и что с этим делать, я не знаю-ю-ю. – В смысле? С кем? С чем? С платьем? – Не-е-ет! С ним! – она ткнула пальцем в притихшую Сашку. – Это ОН. Мальчик. Мой СЫН. И она зачастила, словно боясь, что я испугаюсь и сбегу, не дав ей поделиться горем: – Читал, наверное, про «не таких» с неправильным набором хромосом. А близко сталкиваться доводилось? Хотя да, ты же из столицы, вас подобным не удивишь. А вот там, откуда мой муж родом, это исчадием Сатаны считается. Поначалу не видно было. Радовалась, что красивый мальчик родился. Смеялись с подружками, в юбочки наряжали, косички заплетали. Он маленьким хорошенький был, как куколка. Дозаплетались, в общем. Он с девочками любил играть. Мне бы внимание на это обратить еще тогда, так думала, что нормально. Потом он у этих же девочек стал игрушки отнимать, мы же ему такого не покупали, все больше машинки да пистолеты. Дальше хуже: застала его с моей помадой. И это уже было не смешно. Кинулись к врачам, к психологам, в надежде, что это детские шалости и пройдет со временем, но нас как-то не очень обнадежили. Сказали, возможно, и пройдет, но вряд ли, врожденный гомосексуализм формируется во внутриутробном периоде жизни. Что скорее всего здесь повинен гормональный дисбаланс и дополнительные факторы: перенесенные инфекции, грипп, принятые лекарства и так далее. Что-то из этого или все сразу привело к нарушению эндокринного обеспечения половой функции и необычной сексуальной направленности, которая чем взрослее он становился, тем активнее из него лезла. – Проявлялась, ты хотела сказать. С трудом переваривая все услышанное, я посмотрел на потолок. Осознать, что девочка, в которую я, считай, влюбился, была «не девочкой», не получалось вследствие мистической красоты последней и полного отсутствия мужественности на лице. – А муж что? – Муж объелся груш. Он после обследования неделю в прострации пребывал, а потом запил, все думал: самому застрелиться или меня пристрелить, потом предложил Сашку в детдом сдать. Я наотрез отказалась, какой-никакой, а мой. Тогда он решил пацана утопить. Я посмотрел на Василису, затем на Сашку с длинной косой, перекинутой через плечо. Ужас ситуации стал постепенно доходить. А что бы я сам сделал, будь я на месте ее мужика? Пожалуй бы, застрелился. Или застрелил… чтобы позора избежать. А Василиса, всхлипывая и вытирая подолом текущие слезы, продолжала: – Я Сашку в зубы и вот сюда, к тетке. Школа на три деревни одна, детей мало, но он нет-нет да и битым домой возвращается. Никому же не объяснишь, что он не со зла, что он хороший, просто такой… Хотя, конечно, это должно быть наверное неприятно. Он то на одноклассника заглядится, то вот на нашего председателя. Юбки носит, колготки… Сашка, сидящий как мышь под веником, при этих словах вылетел из комнаты. – Василиса, ты зачем меня позвала? – Вань, помоги, а? Она просительно сложила руки, заглянула в глаза подобострастно, став в один миг жалкой, одинокой и неприглядной. – Чем? Насколько я знаю, это не лечится. Ни у нас, ни за границей. Сколько ему сейчас? – Семнадцать скоро. Через пару недель школу оканчивает. – Могу только предложить найти врача. Сделаешь операцию по смене пола. Но тогда всю жизнь на гормональных, и долго, по моим сведениям, они после этого не живут. Максимум лет пятнадцать–двадцать. – Я читала про риски заражения, про опухоли, кровоподтеки, кровотечения, тошноту, инфекции, шрамы и нечувствительность. Там описано, какие боли он может испытывать и что, даже сменив пол, не факт, что сможет встретить партнера, который будет к нему хорошо относиться. И как это тяжело физически и морально. Я окончательно запуталась и не знаю, что мне делать. Как пережить еще и это. Я тебя пригласила… В общем, я хотела… Если ты, конечно, сможешь… – Смогу… что? – зверея от злости, я уставился на эту безмозглую клушу. – Что, Василиса?! Что ты хочешь, чтобы я с твоим сыном сделал? Неприкрытый ужас, который всплеснулся в ее глазах, меня отрезвил. – Ваня, ты чего? Я хотела, чтобы ты с ним поговорил. Объяснил. Ты же умный, про тебя в газетах пишут, может, сумеешь хоть как-нибудь повлиять, отговорить. Понимаешь, ведь нет никаких гарантий, что после операции он моментально станет счастливым. Юбки носить, так он и сейчас может, сиськи, так я и без сисек тебе нравилась, – она смутилась. – Вань, побеседуй с ним, а? Может, он хотя бы тебя послушает. Мне ведь даже обратиться не к кому, ни одного стоящего мужика за сто верст вокруг. Ты все-таки из интеллигентной семьи, из столицы, может, чего и придумаешь. «Не тянитесь к прошлому, не стоит…». Какого хрена мне эти чужие проблемы? Его даже собственный отец хотел утопить. А я к нему каким боком? Чужой дядя. Ну и толку, что у меня десяток блестящих дел, так ведь только десяток. Красный диплом, ученая степень доктора юридических наук и Порше… не самый свежий, которым со мной рассчитались за одно нелицеприятное криминальное дело. Оставив Василису рыдать над нераспробованными пирожками, я взял злополучное бальное платье цвета фуксии и поднялся в мансарду. Чудовище с винегретом в голове сидело у окна, обхватив колени руками, и о чем-то глубокомысленно мечтало. По-видимому, решало, кого еще свести с ума, матери оно точно свернуло весь гипоталамус. – Саша, ты любишь охоту? – Терпеть не могу, – он поднял на меня глаза, не догадываясь, что у меня стойкий иммунитет против вот таких обольстительных взглядов и многолетняя практика не принимать их на свой счет. – Рыбалку? – Нет. – Читать? Загорать? Купаться? – Я люблю грибы собирать, – разочарованный, он вздохнул и отвернулся к окну. Я кинул пакет ему на колени. – Отлично! Держи, это тебе. Завтра идем за грибами, – кажется, чертовы грибы мой рок. – В этом?! Он приложил наряд к своей груди и с интересом уставился на меня, я в ответ с не меньшим на него – розовый ему определенно шел. – Не идиотничай. – Тогда я его на выпускной надену. – С кроссовками сорок пятого размера? – все-таки я был реалистом. Сашка приуныл: – У меня сорок третий. – А давай так: я покупаю тебе туфли, косметику и что тебе еще надо, и ты выкидываешь из своей головы мысли о медленном самоубийстве. Он непонимающе уставился на меня. – Об операции. Сашка аккуратно упаковал платье обратно, пристроил рядом со мной. – Спасибо, не надо. Перегруз. Юрист я или что? – Не будь таким занудным, – пододвинул пакет обратно, – мы же идем за грибами? – Идем, если хотите. – Ну и прекрасно. Платье оставь себе, а без косметики обойдешься, и так слишком красив, – буркнул я, недовольный тем, что в очередной раз не могу отвести глаз от этого непотребства. Нарядами пацан был не избалован, к тому же и цвет был необыкновенный, и искушение велико, и размер явно его. На лбу несчастного были написаны все обуревавшие его страдания: гордость, желание обладать, послать меня на хуй, убежать, остаться, провалиться сквозь пол… – Спасибо, дядь Ваня, – все-таки нашел он в себе силы произнести. – Маме своей спасибо скажешь. – Угу. Мальчишка схватил шмотку и свалил с вожделенной добычей с мансарды вниз. Страдания начались у меня. Ну пойдем мы завтра с ним в лес. А дальше? Привязать его к дереву и, пока он не одумается, пороть? Напугать? А чем? Импотенцией? Хм… Не смешно. Божьей карой? Вряд ли тут это актуально. Болью? Муками? Уверен, к этому он готов. Ранней смертью? Преждевременной старостью? Пожал плечами: ничего реально устрашающего в голову не приходило. Чем можно напугать человека, который покушается на святое? Кота кастрировать и то жалко, рука не поднимается, хотя эта стервь соседская вонючая чуть ли не до потолка мне угол на балконе зассал. А тут человек. Мальчик. Да кто вообще сказал, что ему потом легче жить станет? Хотя да, возможно так и произойдет. Вместо бредовых идей и глупых иллюзий необходимо будет носиться в поисках работы, даже нескольких, так как лекарства, которые всю жизнь принимать придется, баснословных денег стоят, и зарабатывать надо будет ого-го. Так ничего стоящего и не придумав, я уснул под утро, до крайности недовольный собой и своей умственной деятельностью. Я же лучший студент на потоке был, мои аналитички в криминальной хронике печатались, в конце концов, я Ваське за пирожки должен! Черт!!! Во сне обозвав себя тупицей, с третьими петухами пробудился, побрился, окатился у колодца живительной влагой из ведра, прихорошился, позавтракал и, почувствовав в себе прилив сил, взял за шкирняк приунывшего андрогина. – Показывай, где тут гробы, в смысле грибы, у вас растут. Василиса, прикрыв рот ладонью, дернулась, но встретилась с моим непреклонным взглядом и замерла. Чуть отойдя от шока, всплеснула руками, всплакнула, перекрестила от калитки: сына ей было жалко – не передать. Ни мой волевой подбородок, ни раздавшиеся плечи не сулили благополучный исход. Думаю, бедная женщина это поняла и уже не единожды пожалела о скоропалительном решении выбрать меня на роль поводыря для неразумного дитятки, припомнив пророческую сказку о глупом маленьком мышонке и о том, что не всегда мягкое и пушистое является тем, чем кажется, к тому же читала наверняка, что хороших адвокатов в быту именуют «Демонами» за беспринципность и изворотливость, а еще за умение достигать цели любыми результатами, и на мораль им насрать, а уж тем более на бабские слезы. Надо было думать, прежде чем вызывать. Заложив руки за спину, я конвоировал обреченного подальше от родительского надзора, и корзина в его руке меня нисколечко не смущала. Я думал о том, сколько времени понадобится, чтобы передавить эту худенькую шейку и схоронить где-нибудь под валежником. Убить, чтобы не мучился и другим кровь не мутил. Скажу, что в болоте сгинул. Василиса поплачет и успокоится. Кишка тонка на меня в суд подавать. Пока изображал злодея в мыслях, понял, что достаточно далеко зашел. Места подходящие. Чащоба. Огляделся в поисках жертвы, которая минут как двадцать пропала из виду, и только успел подумать про логику и предчувствие, как раздался треск. Рефлекторно развел руки в стороны и поймал то, что на меня кинулось. Пискнув что-то невнятное, оно прижалось ко мне, обхватив обеими руками. – Ты чего? Я уставился на его губы, которые оказались как раз вровень с моим лицом. – Я ногу подвернула. – Прекрасно. А где тут ближайшая топь? – Зачем? Он заглянул мне в глаза. Понял. Вздрогнул. – Я даже с мамой не попрощалась. Пару секунд я еще раздумывал, взвешивая все «за». Ситуация была неприятной. Его покорность и беззащитность выносила мне мозг. А еще эти губы, будь они трижды неладны, и глаза, в которые я старался не смотреть. – Ладно. Что там у тебя с ногой? Сашка задрал флуоресцентную юбку. Насчет ноги он не обманул, лодыжка стремительно заплывала. – Лезь на закорки и показывай дорогу. – К болоту? – К дому!