Безумие

      Близилось Рождество, и мне выпала великолепная возможность провести праздник как я хочу. Мать решила встретить Сочельник у своей тетки, прихватив с собой младших. Она активно зазывала и меня, но я наотрез отказалась. Стоило представить сына дражайшей тетушки, к которому кроме как «сукин ты сын» и обратиться было нельзя. Нет, это не в смысле, что я настолько не любила тетку, просто сынок ее был тем еще фруктом с ядреной такой горчинкой. Он был немногим меня старше, вечно рассекал на своем байке вместе с дружками, отпуская похабные комментарии в адрес любой проходящий мимо девушки. Бывало, они напивались и начинали дебоширить, и однажды мне не посчастливилось его встретить в таком невменяемом состоянии. Он долго уговаривал меня прокатиться с ним, а когда я грубо отказалась и решительно зашагала в сторону дома, он внезапно схватил меня за руку, силой усадив перед собой, и разогнавшись до двухсот, покатил неизвестно куда. Не знаю, каким чудом мы ни во что не врезались, к счастью, нас смогли остановить патрульные. Меня отвезли домой, его — в тюрьму за вождение в нетрезвом виде. С тех пор наши отношения были мягко сказать не ахти, а посему видеть его напыщенную рожу на Рождество я не горела желанием.       Но у матери на этот счет было другое мнение. Будучи не в курсе всех тонкостей моих взаимоотношений с родственничком, она пару дней убеждала меня в том, что нам необходимо всей семьей пойти к тете. В конце концов я не выдержала и огрызнулась. Не помню, что именно я сказала, что-то вроде: «отстань, мам, никуда я не пойду…». После непродолжительной ссоры, в течение которой я выяснила, что я не люблю собственную семью, и, что я могу делать, что душе угодно, я, натянув первые попавшиеся кеды и схватив кожанку, уже положила руку на дверную ручку, когда меня нагнал возмущенный голос матери: — И куда ты собралась на ночь глядя? Опять будешь неделями жить у своих дружков-уголовников? — Да! Конечно, сейчас пойду, нажремся с ними до потери рассудка и побежим людей грабить! Чао, мам, не скучай.       С этими словами я выскочила на улицу, громко хлопнув за собой дверью.       Счастливой нашу семью никак нельзя было назвать. Отец умер вскоре после рождения Дэна, мне было пятнадцать. И как самая старшая, я была вынуждена пожертвовать собственными мечтами в угоду счастливого детства моих сестры и брата. Я не поступила в колледж, потому что не могла оставить мать одну вместе с двумя маленькими детьми, целым домом и тяжестью долгов. Да и школу закончила абы как. Я взяла на себя заботы по дому и детей. А мать работала.       Я не любила всех детей, не любила их за капризы, их громкий голос, звенящий в ушах, меня раздражала их вера в прекрасный мир сказок, где конец всегда счастливый. В жизни так не бывает. Взять хоть того же Джека… он умер, и стал духом зимы. Сомнительная роскошь, и совсем несчастливая сказка.       Моя, по крайней мере, так уж точно. Мой брат и моя сестра вырастут. На их плечи не ляжет непосильная им ответственность, они сохранят в себе частичку той доброты, что несли в жизнь сказки. Возможно эта вера, которая потом утратит лица их любимых героев, превратится в олицетворение той идеи, что несли сказки, станет в их жизни путеводной звездой…       Добро, надежда, любовь, дружба, понимание, отвага, честь…       Я уже давно ни во что не верила, кроме собственных сил. Но после встречи с Джеком Фростом, в душе поселился маленький комочек надежды, что, впрочем, отнюдь не дарил покоя. Он оставлял горечь, от осознания, что я не могу ничего поделать с собственной жизнью, что моя жизнь застряла здесь, в этом городе, с этими людьми, с этими обязанностями…, а те недолгие моменты неподдельной радости, от ощущения, что в моей жизни произошло настоящее чудо мне подарил дух зимы, которого я сама же и придумала.       Мне было жаль себя, жаль настолько, что хотелось выть волком от досады. Если бы это помогло…       Я почти бежала по заснеженным улицам. Вместе с бешено стучащим сердцем, в ушах все еще звенел возмущенный голос матери, а перед глазами стоял ее строгий, пропитанный каким-то непонятным мне упреком, взгляд. Постепенно морозный свежий воздух немного успокоил меня. Я сбавила шаг, и теперь просто медленно брела по улице, пиная встречные ледышки. Но замерла, когда взгляд уловил какое-то быстрое движение сбоку. Чей-то силуэт, стремительно переместившейся вперед, обогнал меня, становясь лицом к лицу со мной. — Привет, — услышала я веселый голос Ледяного Джека.       Он стоял прямо передо мной, держа на плечах, на манер коромысла, свой посох и улыбался мне.       Я замерла, уставившись на него так, будто видела впервые. Кто же он? Может, действительно мой ангел-хранитель, ведь появляется он только тогда, когда я готова опустить руки и послать все к чертям. — Ты… — выдохнула я. Облачко пара вырвалось изо рта, растворяясь в ночном сумраке. — Да, привет. — Уже поздно, — замечает Джек, — может, стоит проводить тебя домой?       Но я мотаю головой, натягивая на лицо улыбку. — Нет, напротив, я как раз только что вышла.       Я не понимала, что делала, когда подошла к нему, сжав в пальцах складки его толстовки чуть выше локтя. Кожа тут же ощутила холод, будто притрагиваешься к снегу или льду.       Мертвый… он мертвый! — Хочу погулять, — улыбаюсь я, — составишь компанию?       Джек кивает, снимая свой посох с плеч и беря его в одну руку. — И куда же ты хочешь пойти? — спрашивает он беззаботным тоном. — А какая разница? — отвечаю я вопросом на вопрос. — Куда хочешь ты? — Ветер может отнести меня куда угодно, — довольно улыбается он. — Тогда, в Париж! — серьезно говорю я, и в груди что-то замирает от тянущего ожидания. Чего я жду? Мое безумие уже настолько прогрессировало? Почти не страшно от собственных мыслей. Все правильно, когда у человека нет собственных интересов и жизнь скучна, он придумывает себе собственный мир и живет в нем. — Ну ладно, держись крепче, — говорит Джек. Он наклоняется, подхватывая себе за спину, и взмывает в небо. Я даже не успеваю ничего сказать.       И я вцепляюсь в него, обхватывая ногами и руками, крепче прижимаясь, и… хочу кричать, да не могу. Ветер бьет в лицо, слезы застилают глаза, и я опускаю голову, утыкаясь носом в его капюшон, пряча лицо от ледяных встречных потоков.       Джек летает только на северном ветре, а он не способен согреть.       И вот, уже совсем вскоре, вдалеке, там внизу огни огромного города, словно россыпь сверкающих камней расстелилась передо мной.       Мы опустились ниже, пролетая над самыми крышами, оставляя за собой иней на окнах и холодный ветер. Джек был везде и видел все, ему уже было не интересно разглядывать местных жителей. Да и достопримечательности уже давно не вызывали трепетного восторга. Ново для него было лишь то, что у него на закромах сидит девушка, во все глаза смотрящая по сторонам, пытаясь запомнить всем своим существом каждый уголок этого огромного города, запечатлеть в памяти волнительное чувство, когда стоишь на самом высоком здании в городе, а перед тобой целый чужой мир как на ладони. Вон, вдалеке переливается огоньками Эйфелева Башня, и чернеет в темноте река, а там огни подсвечивают Лувр… — Если это сон, — тихо говорю я, — то я не хочу просыпаться…       Джек улыбается чему-то, смотрит на спящий город, а потом как-то резко подлетает к самому краю и указывает пальцем куда-то вверх. — Смотри, видишь?       Он волнуется, понимаю я по тону его голоса и эмоциям, что читались на его лице. Я посмотрела вверх, но кроме темного неба и мирно падающего снега, который медленно кружился на ветру и будто нехотя падал на землю, не увидела ничего. — Да, красиво, — соглашаюсь я. Но Джек внимательно смотрит на меня, и его улыбка медленно сходит с лица. — Ты не видишь его? — больше констатирует, чем спрашивает он. — Кого? — удивляюсь я, честно пытаясь рассмотреть в небе то, куда указывал мне Джек. — Песочника, — упавшим голосом говорит он. — Кого? — вырвалось у меня, чем, наверное, я еще больше огорчила Джека. Он вздыхает, качает головой. — Он хранитель снов, — поясняет он, — каждую ночь он дарит детям добрые сны. — Детям? — уточняю я, — И только?       Я смотрела в ночное парижское небо, и мне казалось, что я почти вижу этого хранителя, с песочными часами в руках, в серебряной мантии, украшенной золотыми звездами. Возникла стойкая ассоциация с добрым волшебником из книжки, что подарили Дэну на прошлое Рождество.       Мне почти стыдно, что я не вижу его, почти жаль, что из всех чудес, которые есть на свете, я верю лишь в духа зимы. Наверное, это символично и несет в себе определенный смысл.       А Джек стоит на самом краю крыши и смотрит ввысь, туда, где, как он говорит этот добрый волшебник Песочник дарит детям прекрасные сны.       Мне показалось, всего лишь на секунду, что над головой у меня пронеслась золотая вспышка, и я вскинула руку, пытаясь поймать это видение. Рука утопла в чем-то зыбком. Это ощущение продлилось всего лишь долю секунды. А Джек смеется, говоря, что из песка сновидений, до которого я коснулась, появилось очертание двух играющих котят. — Любишь кошек? — спрашивает он. — Ненавижу, — улыбаюсь я. Он протягивает мне руку, и я, хватаясь за нее, встаю рядом с ним на самом краю крыши. Я не смотрю вниз, да, мне и не страшно.       Внутри что-то затрепыхалось, что-то похожее на… счастье. Что-то легкое и такое приятное. Я зажмурилась, пытаясь до конца осознать, что чувствую. Это чудо, что произошло со мной, совершенно иррациональная, похожая на эйфорию, эмоция заполнило меня до краев. И мне не хотелось, чтобы это заканчивалось. — Я сошла с ума, — смеюсь я, — я совершенно точно безумна. Но, Джек! Джек, знаешь, это так приятно!       Я открываю глаза и смотрю на него, свое безумие. Его глаза кажутся темными в ночном сумраке, но такими же глубокими, еще насыщеннее. Чудеса ведь случаются только ночью? А еще в его глазах отражаются золотые всполохи, похожие на воздушных змей. Я не спрашиваю, что это, пусть чудо остается чудом без пояснений. — Спасибо тебе, — спешу добавить я, крепче стискивая его руку. Он холодный. Слишком холодный, словно пурга. Мои пальцы онемели, и сама я мелко дрожу. Но какая разница, когда рядом оживают сказки, а сама я стою в центре Парижа, держа за руку воплощение зимы?       Зима бывает разной. Пусть моя будет теплой и волшебной…