Безумие

      Зима подходила к концу. Уже заметно потеплело, а снег все больше напоминал пенопласт. Город готовился к Пасхе, сменяя зимние декорации на весенние. Город оживал, будто воспрянув ото сна. Все чаще я видела на улице улыбающихся людей. Это казалось странным, почти таким же непонятным, как и то, почему люди после Рождества обязательно впадают в уныние. Ведь зима — сказочное время, полное веселья и искрящегося на солнце снега. К сожалению, с моим мнением согласны были немногие. Люди кутались в свои куртки, натягивали до носа шарфы и торопились попасть в теплое здание, чтобы выпить горячего кофе и, наконец, погреть озябшие пальцы.       С того Рождества я больше не общалась с Джеком. Но видела его иногда на улице, несущемся мимо в невероятной гонке на северном ветре, или в компании детишек на площадке. Однажды среди этих сорванцов я углядела и собственного брата.       И всегда я торопилась уйти, боясь встретиться с ним взглядом, ведь прекрасно знала, что он последует за мной, чтобы поздороваться или вечером заглянет ко мне в гости. А мне не хотелось его компании. Не хотелось настолько, насколько лечащийся наркоман вновь боится сорваться. А другой аналогии с моим состоянием у меня просто не было.       Все это общение было похоже на безумие, и я порядком начала уставать думать, что я окончательно свихнулась. Я искала подтверждение его существованию, и дети были не в счет. Один мог придумать что угодно, и толпа детишек с радостью будет подыгрывать. Я искала информацию о Ледяном Джеке в Интернете, на форумах, в книгах, но все упиралось в фольклор и детские сказки. Подтверждение существования этого духа просто не было.       Но вот зима подходила к концу, а вместе с ней должен был уйти и Джек. Я ждала весны, и в тоже время боялась ее прихода.       Я хотела еще раз увидеть его и попрощаться до следующей зимы. Я не могла допустить, чтобы недосказанность оставалась между нами еще на неопределенный срок. Меня угнетала одна только мысль, что придется с ним проститься и надеяться, что он не потеряет за это время интерес к общению со мной. Поэтому я сознательно оттягивала момент прощания.       Было уже начало марта. Ночью было слишком холодно, чтобы считать это время за весну. Я, кутаясь в старую кожанку, явно нацепленную мной как какую-то шутку над собственным здоровьем, возвращалась с работы, в мыслях проклиная этот день и чертового менеджера, что опять был чем-то недоволен мной.       Было новолуние и на улицах почти никого не было. Тишина и темнота пугали, поэтому я так радовалась, когда мимо проезжал автомобиль, сверкая фарами, как дальний свет маяка, разгоняющий тьму.       Я свернула на углу, когда почувствовала, как чьи-то мерзкие холодные руки хватают меня за плечи, и рывком увлекают в переулок, попутно зажимая мне рот.       В первый момент пришло оцепенение, липкий страх захватил меня с головой, мешая думать, даже дышать. А потом я начала вырываться, размахивая руками, и замахиваясь поочередно ногами, в попытке ударить преступника. Но мне вновь пришлось замереть, когда меня с силой припечатали к кирпичной стене, да так сильно, что в ушах зазвенело, а мир на секунду погрузился во мрак. А потом я почувствовала обжигающе холодное лезвие у своего горла. — Какая вертлявая, — протянул бандит, вжимая меня своим телом в стену. От него разило перегаром, изо рта невыносимо воняло, так, что я чувствовала, как неприятный ком застрял в горле, грозившийся вот-вот вырваться наружу. Его рука шарила по моему бедру, когда другая, будто случайно, дернулась и задела лезвием кожу, оставляя неглубокую, но довольно неприятную царапину, из которой тут же начала сочиться кровь.       Я смотрела на него, и мне казалось, что моя душа медленно деревенеет, скованная ужасом, и отвращением — когда его рот впился в эту ранку, засасывая кожу. Инстинктивно я попыталась его оттолкнуть, за что получила удар в живот. Я согнулась пополам, хрипя от боли. А потом поняла, что он не отпустит меня живой. И кричать я не смогу. Он прирежет меня раньше. А какое тело насиловать: живое или мертвое, думаю, ему было не особенно и важно.       Но сейчас — боль, вот что волновало меня. Эта невыносимая пульсация в солнечном сплетении и легкое жжение от царапины.       А потом вдруг стало невообразимо холодно. Пронизывающий ледяной ветер заполнил переулок, безжалостно трепля мои волосы. Они застилали лицо, мешая видеть, лишая единственной возможности хоть как-то контролировать ситуацию. А потом я услышала сдавленный вскрик и звук глухого удара.       И ветер стих. Ничего больше не происходило.       Рыдания подкатили к горлу, но вместо этого, я лишь шумно и рвано всхлипнула, одним движением руки, убирая спутанные волосы с лица. Передо мной стоял Джек, обеспокоенно глядя на меня.       Взгляд скользнул вбок, видя, как несостоявшийся насильник лежит у противоположной стены, явно пребывающий в беспамятстве. Это сделал Джек?       Он снова спас меня.       И я рассмеялась. Смеялась на грани истерики, не замечая, когда вдруг смех перерос в надрывные рыдания, а потом я снова начинала смеяться. Я ревела как малое дитя от пережитого потрясения и облегчения одновременно, что этот дух снова пришел мне на помощь. Я зажала рот ладонью, пытаясь сдержать накатившую истерику, но лишь заглушила собственный голос. Слезы обжигали холодные щеки, застилая пеленой глаза. Смех сотрясал грудь, вперемешку с утихающей болью.       Джек подошел ко мне, присев на корточки рядом, схватил за плечи и несильно, но настойчиво встряхнул. — Рэйчел, — позвал он меня, — все хорошо.       Его голос был как искорка в темноте, такая маленькая, но такая значительная. Я все пыталась уцепиться за нее, но никак не могла поймать.       Слезы все еще душили, страх еще не отпустил меня, но собрав последние силы, я хрипло выдохнула: — Я хочу домой.       И в следующую секунду, я уже чувствую, как меня подхватили на руки и несут, поднимаясь ввысь.       Когда Джек опустился на мой подоконник, а ветер, повинуясь его воли, распахнул перед ним окно, слезы уже высохли, застыли на щеках морозным инеем, покалывая разгоряченную кожу.       Джек прошел со мной на руках в комнату, осторожно опуская на кровать.       Он спас меня…       Вот она мысль, что билась в моей голове.       Снова вытащил из лап смерти, которая уже дышала мне в спину, что тогда, в горах, что сейчас.       Его взгляд скользнул по мне, так обеспокоенно, так изучающе, будто пытался отыскать какие-то страшные повреждения. И убедившись, что я цела и здорова он поспешил отойти.       А мне вдруг сделалось невыносимо от мысли, что он сейчас просто уйдет. Просто скажет какую-нибудь утешающую глупость, может, даже погладит по плечу, как тогда, когда я болела. Возможно, даже посидит со мной немного.       Но уйдет.       Я не понимала, что делаю. Не отдавала себе отчета ни в чем. Разум будто затуманился… Мои руки потянулись за ним, обхватывая его шею, настойчиво потянув обратно. Он не ожидал этого, и мы падаем на кровать. Что-то ударило в голову, как-будто во мне что-то щелкнуло и выключилось, у меня было такое чувство, будто я пьяна, потому что мир вокруг сосредоточился только до удивленно распахнутых невозможно голубых глаз напротив, а все остальное кажется мне абсолютно неважным, не стоящим ни капли внимания. В мыслях царит полнейший вакуум, и единственное, о чем я могу думать это то, что мне нужно, необходимо, чтобы Джек был сейчас рядом. Мне нужен он. И я нахожу его губы, прижимаясь к ним так жадно, как будто целую кого-то, кого давно ждала, а вот теперь дождалась. Целую, зарываясь пальцами в его волосы.       Он замер, а потом попытался отстраниться. И это подействовало на меня весьма странно. Тогда в Париже, я просто поцеловала его, задержав прикосновение на какую-то секунду. Тогда мне было вполне достаточно и этого. Но сейчас, я бы не пережила, если бы он вот так ушел, снова не говоря ни слова, чтобы потом снова исчезнуть на неопределенный срок. Нет, я не могла этого допустить. Я не хотела отпускать его. А потому я теснее прижалась к нему, с какой-то настойчивой отчаянностью вновь и вновь терзая его губы странным даже для меня поцелуем.       И он поддался. Обхватив мое лицо ладонью, он ответил на поцелуй. И это было что-то потрясающее. Холодный язык, коснулся моего, сплетаясь с ним, чужое морозное дыхание ворвалось в меня, наполняя свежестью легкие. Плевать, если я снова заболею. Плевать, даже если это закончится слишком печально. Оно стоило того. Каждой секунды стоило.       Его губы сухие, но на удивление мягкие. Я упивалась этими ощущениями, бессознательно постанывая, позволяя его руке скользнуть под спину, приподнять, притягивая ближе.Я ласкающе пропускала его белоснежные прядки между пальцев, чуть отстраняясь, чтобы глотнуть необходимый воздух, чтобы потом вновь потянуться к его губам. Тело к телу, так близко, что не остается пространства между нами. Я чувствовала, как в комнате становиться заметно холоднее, хотя мне было жарко в его руках. Мои руки опустились ему на плечи, скользнули вниз — по бокам, забираясь под одежду, оглаживая фарфоровую кожу под ней. Джек вздрагивает, но лишь теснее прижимается ко мне, вдавливая своим телом в мягкий матрац. И я обхватываю ногой его ноги, веду рукой по шее, затем по щеке, и, наконец, отстраняюсь.       Его глаза потемнели, они кажутся насыщенно синими, вместо кристально-голубых. И я понимаю, что он уже никуда не уйдет…