Безумие

      Я стояла в больничном халате за стеклом изолятора, где в маленькой комнатке в инкубаторе спал мой ребенок. Он был маленьким и очень слабеньким. Родившись недоношенным, да еще посредством операции, он боролся за жизнь.       Такое маленькое существо, еще не начавшее жить, не видевшее ничего в этом мире уже испытало больше, чем его мать. Его маленькая грудка, с отчетливо виднеющимися ребрами и ключицами медленно и тяжело вздымалась при вдохе. Кислородная маска помогала ему дышать, а присоски датчиков, налепленные на его тельце, передавали на монитор жизненные показатели. — Не переживай, дочка, — сказала моя мама, положив мне руку на плечо, — все будет хорошо.       Ее известили о случившимся сразу после той кошмарной ночи. Так что уже на следующий день она была у меня. Где-то в душе я была рада ее приезду, но сил показать этого не было.       Не переживай… Странно это слышать от женщины, что родила и вырастила троих детей. Не переживай… легко сказать, но невозможно сделать. Правда после моего пробуждения, когда я обнаружила некрасивый шов вместо живота, я будто сама умерла. Я не кричала, слез тоже не было. Просто внутри стало очень холодно и пусто.       А потом мне сказали, что мой ребенок все еще жив и борется.       За кратким разговором, мама сказала, что она подрабатывает где-то на полставки. Это лучше, чем ничего, но на жизнь все равно едва хватает. Я уловила в ее голосе недосказанность, то, чего она не озвучила, то, чего она боялась озвучить.       Но я поняла ее. — Ты хочешь, чтобы я отдала его на усыновление? — спросила я ее. Мама замолчала и отвела взгляд. Только ее рука сильнее сжала мою ладонь.       Нет, я не обижалась, не злилась. Я сама думала об этом. Думала, потому что реально оценивала свои шансы воспитать из этого ребенка достойного члена общества. У меня не было ни денег, ни образования. Да что там говорить — я была больна. Морально, психически, а вот теперь выяснилось, что и физически со мной тоже не все в порядке. Если эти духи действительно существуют, то скорее всего это мое наказание за то, что я полезла туда, куда лезть было совсем не нужно.       Первые сутки я не желала знать кто у меня родился: мальчик или девочка. На третьи, врачи сами сообщили, что у меня сын и сказали, что необходимо ему дать имя и как-то зарегистрировать. — Чарли, — сказала я имя, первое пришедшее на ум. — А фамилию ему даст его новая семья.       Утрясся вопрос с документами и, передав ребенка из рук в руки новых родителей, я решила задержаться в этом городе еще ненадолго. Была середина марта, и у нас, по словам мамы все еще было на удивление прохладно для этого времени года.       Мама вынуждена была уехать. А мне было необходимо найти душевное равновесие, прийти в норму и принять всю тяжесть принятого мной решения.       Прошла весна, за ней лето, и вот, в середине ноября, я все-таки вернулась домой.       На душе было неспокойно. Необъяснимое волнение и непонятная мне тоска разъедали изнутри. Все эти месяцы я думала о Кромешнике. Какой страх он забрал у меня, если мой ребенок жив, даже здоров и теперь находится в любви и заботе новой семьи?       Наверно, лучше действительно пойти за помощью к врачам. Я думаю, что это то решение, к которому я должна была прийти еще тогда, когда подхватила воспаление легких. Винить в своих проблемах духов, воображать, что летала с ними на другой конец Земли и сходить с ума от неизбежности нависнувшего надо мной проклятия из-за минутной слабости к одному из них — не нормально. Более того, я почти уверена, что дальше будет хуже.       И это хуже предстало передо мной однажды странной колибри, залетевшей ко мне среди ночи в окно. Ее маленькая мордочка, похожая на человеческую с удивлением смотрела на меня. Видимо это существо пыталось понять, вижу ли я его, но прочитав на моем лице ответ на этот вопрос, оно что-то пискнуло и указало миниатюрным пальчиком на дверь.       Словно во сне, я поднялась с ковра, на котором до этого сидела, привалившись спиной к кровати, и распахнула перед маленьким духом дверь.       Существо снова что-то пропищало, очевидно, слова благодарности и быстро вылетело в коридор.       Я же застонала, отчаянно массируя виски, пытаясь справиться с подступающей мигренью. — Этого нет… это все не правда… не правда… — как в лихорадке бормотала я, пошатываясь идя к тумбочке, откуда я достала наполовину пустую бутылку виски. Я начала пить еще в апреле, когда моя болезнь прогрессировала настолько, что мне казалось, что я вот-вот умру. Заглушая свой страх, свое отчаяние я то и дело прикладывалась к бутылке, останавливая поток моральных терзаний, заменяя их страданиями физическими от наступающего утром похмелья. Минуты забытья казались мне блаженным раем, именно в те минуты отравленный алкоголем организм был не способен генерировать мысли, что отравляли все мое существование.       Вот и сейчас я отпила прямо из горла, едва не выплюнув жидкость, когда та слишком резко обожгла мне горло, но сдержав этот порыв я глотнула еще, после чего отняла бутылку ото рта и глубоко задышала.       В этот момент боковым зрением я увидела движение возле окна и, повернув голову, столкнулась с самым главным моим кошмаром. Там, на подоконнике стоял Ледяной Джек, с недоумением смотря на меня. Без сомнения, он видел эту сцену, как не было у меня сомнений и в том, что у него накопилось ко мне много вопросов за то время, что мы не виделись, а после увиденного их стало еще больше. — Давай, перед тем как ты зайдешь, мы условимся, что об увиденном ты не скажешь ни слова? — бесцветным голосом произнесла я, закрывая и убирая бутылку на свое прежнее место. — Где ты была? — спросил он, никак не прокомментировав мою просьбу.       Я тяжело вздохнула. Конечно, я ожидала этого вопроса, конечно, его было не избежать. Но я по-прежнему не находила в себе сил говорить об этом, почти так же, как и год назад. — Мне нужно было уехать. Привести мысли в порядок. Подумать обо всем.       Я не соврала, но в тоже время не рассказала ничего.       Джек молчал. И это молчание было мне куда более тягостней, чем если он устроил бы сцену, закатил грандиозный скандал, что я поступила как последняя эгоистичная сволочь. Так бы сделал любой обычный парень. Вот только Джек не был обычным парнем и понимал, и видел гораздо больше, чем мне бы хотелось.       Его невероятные глаза буравили меня тяжелым, обеспокоенным взглядом. И я поняла, что прошлую зиму он ждал встречи со мной. Ждал до последнего дня. Вот только зачем?       Он ни о чем меня не спрашивал, наверное, понимая, что я не отвечу. Наверное, интуитивно он чувствовал, что что-то произошло пока его не было. А я смотрела на него, не в силах отвести взгляда и все пыталась понять видение ли он, придуманное моим подсознанием как способ убежать от реальности, в которой я жила или действительность, в которую было слишком тяжело поверить? — Джек, — позвала я его, и он приподнял подбородок, показывая, что внимательно слушает меня.       Но вот только мне было нечего ему сказать, и в тоже время меня переполняли эмоции, которые я просто не могла, не имела права вываливать на него. Вместо этого я подошла к нему, и не давая себе времени передумать, подняла руки, обхватывая ими его шею и притягивая к себе, целуя его холодные обветренные губы.       Джек выдохнул от такого неожиданного порыва с моей стороны, но быстро принимая мое желание, обхватил рукой за талию, на удивление легко отрывая от пола и ставя на подоконник рядом с собой. И вот уже он целует меня, а я отвечаю, захлебываясь в собственных ощущениях. До слуха долетает стрекотание маленьких крылышек, о которых я уже успела позабыть, а потому не предала этому звуку особого значения. Да и он слишком быстро смолкает, чтобы сознание вообще успело обработать и понять где находится его источник. Я прижималась к Джеку, зарываясь пальцами в его белоснежные волосы и чувствуя, как покалывают от холода пальцы, но это не приносит дискомфорта, наоборот эти ощущения казались мне приятными, и я теснее прижималась к нему. Я делала прерывистые вдохи отстраняясь на какой-то миллиметр, чтобы потом снова припасть к нему, завладевая его губами, целуя его, отдавая себя без остатка.       Но вот воздуха стала катастрофически не хватать, и я медленно, нехотя отстранилась от него. Улыбнувшись как когда-то искренне и тепло, я прошептала, отказываясь замечать, как отчаянно звучит мой голос: — Джек, знаешь… я скучала…