Безумие

      Жизнь медленно, но верно катилась в тартарары. Я уже и не отличала, где день, где ночь. Вставала по трели будильника, засыпала, буквально валясь с ног. И все было в тягость.       Уже завтра было Рождество, а подарков я так и не купила и, честно, даже думать об этом не хотелось. Не до того.       Упиваясь своими проблемами, уходя по самые уши в свои переживания, я перестала обращать внимания на вещи, творящиеся вокруг.       Сестра плотно сдружилась со своей одноклассницей Софи Беннет, поэтому ее курносую мордашку частенько можно было видеть в нашем доме. Брат тоже обзавелся каким-то другом, правда их общение пока ограничивалось стенами школы, постольку поскольку жили они в разных концах города и так далеко уходить им пока не разрешалось. А мама будто постарела разом лет на двадцать, так плохо она выглядела. У нее почти не было времени, и следить за собой она не успевала. Работала на пределе сил где придется, взяла кредит и это не сулило ничего хорошего.       В это Рождество, я сказала, что хочу побыть одна, сказала, что в голове много мыслей, которые испортят окружающим настроение в праздник. Кажется, мама понимала меня, а потому уже в шесть я вышла из дома и отправилась к замерзшему озерцу в лесополосе, где в моей жизни так много произошло знаменательного.       И сейчас, усевшись прямо в сугроб, перед этим неловко расчистив немного место ботинком, я сидела, положив подбородок на согнутые, прижатые к груди колени, и смотрела на искрящуюся в лунном свете гладь замерзшего озерца.       Было странно остаться одной, в тишине и не думать ни о чем. Наверное, у меня попросту не осталось сил, возможно, я истощила все свои моральные ресурсы и это было больше, чем я могла бы выдержать.       Я думала о Чарли, не прошло бы и дня, когда я не задавалась вопросом, как он, хорошо ли ему в новой семье, счастлив ли он, много ли у него игрушек, в какой цвет выкрашены стены в его комнатке и много ли любви и заботы ему дарят? Сердце сжималось, словно в тисках от этих мыслей, мне казалось, что внутри что-то разрывается от тоски по сыну. Но я никогда его не увижу. Это усыновление было закрытым, ни та семья, ни я никогда не узнаем данных друг друга. И если даже через много лет я встречу Чарли на улице, мы просто пройдем мимо, даже не заострив внимания на чертах лица друг друга, словно чужие…       Я судорожно вздохнула, подавив в себе подступающие слезы, а потом взгляд упал на неприметный прорубь, выдолбленный рыбаками-энтузиастами.       Как завороженная я поднялась, не отрывая взгляда от чернеющей дыры, и медленно побрела к ней. Я не задавалась вопросом, проломиться ли подо мной лед, что я делаю, зачем иду туда, но, когда я остановилась прямо у проруби и взглянула на свое темное отражение, решение всего мне показалось предельно четким и ясным. — Не могу так больше… — прошептала я…       Прорубь был слишком маленький, чтобы я могла в него пролезть, даже одна голова бы и не влезла. Бездумно, я топнула ногой у самого края, а потом еще и еще. Лед затрещал под моими ударами, заскрипел, норовя проломиться. И когда я поняла, что теперь было достаточно одного неловкого движения, чтобы провалиться в эту ледяную глубину, я замерла, закрывая глаза и собираясь с духом.       Я больше не могла и не хотела мучить себя, это я понимала совершенно четко. В конце концов, моя жизнь это только моя жизнь, и я больше не хочу жертвовать собой во имя других, пусть эти другие моя родная семья. Я так много упустила, так много потеряла, а теперь еще и злой дух преследует меня, являясь ко мне в кошмарах и повторяя одно и тоже. И такой способ сбежать от всего, казался мне самым простым и логичным из всех возможных.       И я уже занесла ногу, решившись, уже морально приготовившись уйти под лед, как неожиданный сильный порыв ветра подбросил меня, впечатывая в сугроб на берегу.       Вскакивая, отплевываясь от волос, попавших на язык, я вскинула голову, встречаясь взглядом с Джеком. На его лице было непонимание, смешанное с осуждением, что-то сродни разочарованию и страху… почему он боялся? Что я умру? Какая ему разница.       Я медленно поднялась на ноги, прищурившись, я зло выплюнула: — Зачем ты это сделал? — А зачем ты хотела умереть? — в тон мне ответил Джек, ловко перекидывая свой посох в другую руку. А потом он оказывается прямо передо мной, хватая за плечи и несильно встряхивая. Его ноги были слегка согнуты и не касались земли. Он парил в паре дюймов, поэтому и без того несильная разница в росте стала наиболее ощутимой. — Зачем?! — повторил он, встряхивая меня снова, как игрушку. Я одним движением сбрасываю его руки и с неприкрытой обидой смотрю ему в лицо. — Потому что я так больше не могу! — неожиданно даже для себя выкрикиваю я, сжимая пальцы в кулак. — Потому что вся моя чертова жизнь катиться в бездну! Сначала умер отец, и вроде бы мы справились, вроде бы все было, шло потихоньку без всяких эксцессов, а потом я спятила! И все медленно стало катиться в тартарары…       Я вдруг замолкаю, тяжело дыша, в растерянности смотря на Джека, и понимаю, что больше не могу видеть его. Я крепко зажмуриваюсь, отворачиваю голову, и чувствую, как его холодные пальцы обхватываю мое лицо, стирая дорожки не чувствующихся для меня слез.       Я удивленно распахиваю глаза, встречаясь с его пронзительно-голубыми, и понимаю, как стыдно мне перед ним. Я уже открыла рот, чтобы сказать слова извинений, как Джек опережает меня, настойчиво прося: — Расскажи мне. Расскажи мне все. Тебе станет легче, я обещаю…       Я глубоко вздыхаю, на пару мгновений прикрывая глаза, собираюсь с мыслями еще в какой-то миг борясь сама с собой внутри, но потом послушно киваю, и Джек выпускает меня из своих рук.       Мы садимся в снег, и я сбивчивым тоном рассказываю ему о том, что когда мне было пятнадцать, умер мой отец от онкологии, он долго мучился перед этим, и до последнего скрывал свою болезнь и только тогда, когда это было сделать совершенно невозможно, он, наконец, признался. Лечение было дорогостоящим, и отец решил, что лучше на эти деньги он подарит семье воспоминания, оставит теплую добрую память о себе. А это лечение… вряд ли поможет, только деньги на ветер. Мама тогда долго кричала, много плакала, называя его последним дураком, говорила, что возможно он упустил свой шанс выжить, но отец лишь печально улыбался, стискивал ее руки и говорил ей слова утешения, хотя утешение нужно было бы ему.       Я помнила, как он сгорал, буквально за месяц из сильного здорового мужчины он превратился в жалкое подобие человека, которое не могло самостоятельно даже поесть. Он умер в больнице. Мы были с мамой рядом с ним. И вот тогда и начались наши трудности…       Я рассказала о том, как выбрала лишний доход семье дальнейшему обучению и перспективному будущему, говорила, что за последние пару дней до встречи с ним на том склоне, мысленно поставила на себе крест. А потом я поделилась с Джеком всеми своими переживаниями за эти несколько лет: как тяжело мне жить с мыслью, что я сошла с ума. — Я знаю, что ты есть, что все, что ты мне показывал, все, что мы пережили вместе — правда. Вот только разумом это невозможно принять. Ведь я никогда не пройдусь с тобой по улице, весело болтая о всяких пустяках, никогда не познакомлю тебя с родными, не разделю с тобой День Благодарения и даже собственный день рождения. Все, что мы можем — быть вместе только зимой, но я…       Я собралась с силами, заставляя рассказать все, что было со мной, даже то, что мне совершенно не хотелось воскрешать в памяти. — Я не знаю, как сложится моя жизнь. Но я совершенно точно живу и в другие времена года, ты понимаешь? — Джек медленно кивнул. За все время моего рассказа он ни разу не перебил меня, а его холодные пальцы стискивали мои, и я цеплялась за них, пытаясь не сбиться, не позволить себе замолчать. Он заслуживает правды. И если после нее он уйдет — я не стану его больше держать. — В тот год, когда я уехала зимой… я… я родила ребенка…       Тишина наступившая после этого, пронзила меня до самых костей. Мне казалось, что весь мир размылся и застыл в ожидании. Я готовилась почувствовать, как Джек выдергивает руку, вскакивает на ноги и кроет меня самыми последними словами и улетает навсегда, но вместо этого он только выдохнул: — Я знаю.       Я резко поворачиваю голову, в шоке уставившись на него. — Откуда…? — шепчут губы, без какой-либо возможности выдавить из себя хотя бы один звук. Джек понимающе улыбается, правда в его улыбке я вижу легкий оттенок грусти: — Ты правда думаешь, я бы не нашел тебя? — Но… там не выпадало снега… Там всегда жарко… — растерянно бормочу я. Джек усмехается. — Я ведь не единственный дух на свете.       Я потрясенно молчу, чувствуя, как пальцы Джека скользят из моей ладони, и он спустя ощутимую паузу говорит, вытягивая перед собой ноги и опираясь уже обеими руками о землю. — Сначала, я не знал, как реагировать на это. — говорит он, и я понимаю, что теперь настала его очередь откровенничать. — За все это время я привык к тебе, привык, что ты ждешь меня и всегда рада меня видеть. Общение с тобой не такое, как с детьми. Ведь ты не перестанешь верить, ты — это навсегда. Это приятно осознавать…       Он взлохмачивает волосы на затылке, что-то бормочет, но я не могу расслышать. Неожиданно он взмывает над землей и бесшумно встает на ноги, смотрит на заледенелую гладь, сунув руки в карманы. — Я удивился, когда узнал о том, что у тебя будет ребенок, был растерян даже… Но это — правильно. Так и должно быть. — Тогда… — неуверенно спрашиваю я, — почему ты ни разу не дал понять, что знаешь?       Джек вздохнул и обернулся. — Ну… его ведь нет в твоем доме. Я подумал, что могло что-то случиться плохое и решил не напоминать тебе об этом.       И я смеюсь, заливисто хохоча от облегчения, я падаю на спину в сугроб и умолкаю, глядя на большую полную луну. — Он не умер, — тихо объясняю я. — Он живет в другой семье. Я отдала его на усыновление. Так получилось, что я не в состоянии воспитать из него достойного человека…       Мы замолчали, каждый думая о своем. Джек ничего мне не говорил, наверное, понимая, что не имеет права лезть в те дела, что его не касались, а может, просто был слишком тактичен. А у меня внутри все сотрясалось от напряжения этого разговора. Я лежала в снегу, глядя на усыпанное звездами небо, хорошо виднеющиеся в этой части города, и на душе впервые за долгое время было легко. — Спасибо, что рассказала, — слышу я голос Джека. Он садится рядом на корточки, хватая меня за руку и, вытягивая из снега вместе за собой, заключает меня в кольцо рук.       И я стою, прижавшись к нему, стою, боясь дышать и спугнуть этот момент… — Ну надо же, какая идиллия, — слышу я насмешливый знакомый голос.       Джек резко оборачивается, загораживая меня собой, его посох послушно прыгает со снега ему в руку и тут же наставляется на стоящего посреди озера Кромешника.       Питч довольно скалиться, окидывая нас недобрым предвкушающим взглядом. А у меня внутри все сжимается от липкого предательского страха от нависнувшей надо мной катастрофы. — Питч! — выкрикивает Джек. Из его посоха вырывается залп синих искр и единым потоком устремляется прямо в Повелителя Страхов. Тот отбивает его черным дымом, и в паре метров появляется непонятная торчащая вверх сосулька странного мерцающего черно-синего цвета. — Ай-я-яй. — тянет Кромешник. — Разве так ведут себя при дамах? — Что тебе нужно? — спрашивает Джек с явными угрожающими нотками в голосе. Ни разу его таким не видела…  — Да вот, мимо проходил, и тут увидел свою любимую парочку. Решил поздравить с Рождеством. Ах да, Рэйчел, надеюсь, ты хорошо тогда добралась? — учтиво интересуется он. А я чувствую, как внутри клокочет ярость. — Вы…вы… — задыхаюсь я, пытаясь выразить в словах всю степень своей злости к нему. — Что вам надо от меня?! — Оу, просто, ты была очень расстроена, когда мы говорили, да и твое самочувствие оставляет желать лучшего. Я хотел поинтересоваться как ты, но ты все время проносилась мимо и даже меня не замечала. Как жаль… — О чем он? — медленно выговаривает Джек, слегка повернув голову в мою сторону. Я молчу, беспомощно хватая ртом морозный воздух. Сердце в груди заходится как сумасшедшее, и я чувствую, как под ногами трескается мой хрупко выстроенный мир. — Разве ты не знаешь? — вкрадчиво спрашивает Кромешник, за долю секунды оказываясь рядом с Джеком. Он выше его на целых две, а то и три головы, а потому он склоняется в какой-то неестественной позе. — Я все ему рассказала! — с мрачным торжеством заявляю я. Кромешник переводит на меня свой страшный взор янтарных глаз, такой насмешливый и… понимающий. Как на глупого ребенка смотрит, ей богу, с каким-то снисхождением. — Разве?       Джек подпрыгивает в воздух, плавно опускаясь рядом со мной. Хочет быть подальше от него, понимаю я. Его посох все еще наставлен на Питча, но кажется это не вызывает в нем никаких эмоций. — А мне кажется, еще не все…       И я к своему ужасу понимаю, что сейчас может произойти, что он собирался сделать и зачем пришел сюда. — Нет! Не смей! — кричу я раньше, чем успеваю обдумать, что делаю. Страх заволок меня, поглотил в свои глубины, затопил все сознание. — Что происходит? — раздраженно спрашивает Джек, неизвестно к кому больше обращаясь, не то ко мне, не то к Питчу.       Повелитель Кошмаров ухмыляется, выпрямляется, сцепляя руки за спиной. — А разве ты сам не видишь? — спокойным голосом спрашивает он, глядя Джеку прямо в глаза. — Посмотри на нее. Посмотри, что ты сделал с ней…       И Джек оборачивается, наверное, читая на моем лице эмоцию, граничащую с паникой, смотрит пристально, а потом я вижу, как его радужка стремительно синеет, а взгляд становится шокированным, не верящим. — Нет… что это… как… — бормочет он, бездумно попятившись. — Что происходит? — спрашиваю я в никуда, но видя по лицу Джека, что он сейчас явно не в том состоянии, чтобы давать мне развернутые ответы, я гневно смотрю на Питча. — Объясни мне! — А что тут объяснять? — смеется Питч. — Я рассказал остаток твоей слезливой истории. Вот теперь точно — все.       Он исчезает в черном вихре, и я слышу, как в воздухе тает эхо его зловещего хохота.       Я медлю лишь мгновение, прежде чем броситься к Джеку, хватаясь за его руку. — Джек? Ничего страшного. Мне просто жарко зимой, просто я могу быть с тобой, не боясь заболеть, вот и все. Ничего страшного, слышишь меня?       Я сама не верю в свои слова, но Джек поворачивает голову и резко отшатывается, словно от прокаженной. Трясет головой, будто отгоняет наваждение. — Прости меня, — слышу я его приглушенный, полный отчаянной боли голос, — … я не знал, что так будет… — Да что будет? Ничего не будет, слышишь? Я жива-здорова, ничего… — Ты умираешь! — кричит Джек. От его громкого порыва поднимается настоящий ураган. В одно мгновение с неба начинает сыпать снег, превращаясь в настоящую метель, но она почти сразу утихает, лишь сильный пронизывающий до костей ветер все еще гуляет между деревьями. Его глаза будто бы светятся потусторонним холодным светом. Посох в руках искриться, переливаясь ледяными красками радуги.       И я потрясенно молчу, не обращая внимания на то, как безжалостно ветер треплет мои волосы, как полы расстегнутой куртки разеваются за спиной. Кажется, из кармана что-то выпало, но я даже не смотрю, что именно. — Умираю? — переспрашиваю я, будто не понимая значения этого слова. — Но Бугимэн сказал, что это просто… просто как отпечаток твоей силы на мне, что это значит, что ваш Луноликий теперь и за мной присматривает. — Луноликий следит за духами. А за людьми только в одном единственном случае… — он не договаривает свою мысль, но я прекрасно понимаю его без слов…       Когда люди умирают, Луноликий присматривает за ними…