***
— Моя мама хочет познакомиться с тобой. Забавно, да? — говорю я Джеку. Мы сидим в парке. Я держу в руках уже давно остывший на вынос кофе, все никак не находя в себе сил сделать глоток. Почему-то кажется, что жидкость попадет не в то горло, и я попросту задохнусь. Как задыхалась утром, свесившись с кровати и пытаясь глотнуть хоть каплю кислорода. — Да, наверное, — отзывается Джек. Он сидит на спинке лавки, уперев босые ноги в деревянные перекрытия сиденья. Легкая изморозь на досках не таяла под его ногами. Кажется, подо мной тоже. Или, это мое самовнушение? Я привыкла думать, что скоро умру, и мое состояние очень красноречиво говорило, что пора бы идти к нотариусу составлять завещание. Вот только завещать мне было нечего. За свою жизнь я не успела разжиться ни состоянием, ни недвижимостью, ни хоть какими-нибудь мало-мальски приличными цацками. У меня была золотая цепочка, подаренная Джойсом когда-то, золотые серьги-гвоздики, тоже чей-то подарок, кажется, отца, когда я только проколола уши, да и простенькое серебряное колечко — подарок матери на совершеннолетие. Я уже давно этого ничего не носила, но бережно хранила, хотя, по-хорошему, давно пора было бы отнести все это добро в ломбард. Я вздыхаю, придвигаюсь ближе, кладя голову на его колени. Уже достаточно поздно, на улице темно, в парке в это время редко кого можно встретить, не зимой, так уж точно. Да будь и день, и вокруг сновала бы толпа, мне было уже плевать. В какой-то момент пришло осознание, что я смирилась со всем, что происходит в моей жизни, я устала отрицать, устала искать объяснения. Безумна я, или Джек действительно не плод моего воспаленного сознания — все равно. Он есть в моей жизни, значит, мне этого достаточно. Его пальцы зарываются в мои волосы, он гладит меня по голове, спрашивает о чем-то, кажется о том, в порядке ли я. Да, конечно, я всегда в порядке. Только с каждым днем мне снится, как мое тело везут в морг, как плачет мама, а я стою ледяным духом и наблюдаю за своей семьей со стороны. Луноликий не лишил меня памяти, как Джека когда-то, я помню каждую долбанную секунду, каждую ошибку, совершенную в своей бесполезной жизни. И это мое наказание, мое проклятие, которое будет со мной до самого конца. Я знаю, что умираю, Джек тоже это знает, но это игра в молчанку, это негласное решение, принятое между нами, не говорить о том, что будет. Я не хочу это обсуждать, ведь я уже сказала, что не жалею ни о чем, что время, проведенное с ним, было самым лучшим, что было в моей жизни. И он, кажется, пришел к какому-то компромиссу с самим собой, и это меня полностью устраивало. — Было бы интересно, чтобы она сказала про тебя, — продолжаю я поднятый мною разговор, сама не зная зачем. — Я бы ей не понравился. Я слышу в его голосе веселье, и я прикрываю глаза, представляя, как привела бы Джека домой, и представила семье. — Почему? — поддерживаю я его тон. — Ну, — задумчиво тянет Джек, — я тебя младше — это, во-первых. — Не правда, — возражаю я, хотя губы против воли растягиваются в усмешке. Да, кажется, он умер лет в семнадцать-восемнадцать. Он, помнится, называл эту цифру, но я не помню точно. — А еще я хулиган, и это, во-вторых. — В сравнении со мной, ты — просто душка. Мама бы молилась на тебя, — я смеюсь, не желая скрывать веселья, Джек тоже поддерживает мое настроение. Но в груди что-то сжимается, потому что все эти мысли никогда не станут реальностью.***
Мы с Дэном сидели в гостиной. По телевизору шла какая-то передача, которую я без особого интереса смотрела, не вникая в смысл. Мысли были где-то далеко, я все думала о чем-то, пыталась к чему-то прийти, но чем больше я задумывалась о будущем, тем больше болела голова. Поэтому я сидела на диване, поджав под себя ноги, и прижала холодную руку ко лбу, просто закрыла глаза, хоть пару минут ни о чем не думать, просто отключить разум, всего лишь немного обычной жизни. Тут то и подсел Дэн, тут же отыскивая среди подушек пульт и переключая на мультики. — Ты бы мог, по крайней мере, спросить разрешения, — говорю я брату, не открывая уставших глаз. Нет ни сил, ни желания выныривать из своего темного мирка, а Дэна отчитываю скорее по привычке, чем из реального негодования. — Ты все равно не смотришь, — пожимает братишка плечами. Какое-то время все его внимание приковано к экрану, а потом он вдруг подсаживается ко мне, кладет ручку на колено и внимательно смотрит. — Рэйчи, ты, что, заболела? Я открываю глаза и поворачиваю голову в сторону брата. — С чего ты взял? — удивленно спрашиваю я. — Ты такая бледная… — Я плохо спала сегодня, — вру я, даже не заострив на этом факте внимания. Брат молчит. И я вижу, что его так и подмывает что-то спросить, но, толи он не может, толи не знает как. А мне, если честно, больше не хочется ни с кем разговаривать. Я встаю с дивана, потрепав братишку по волосам, и думаю, сходить в магазин, как неожиданно меня нагоняет мучивший Дэна вопрос: — А Джек, что, твой парень? — Что за мысли тебе лезут в голову? — слишком резко отвечаю я. Внутри поднимается необъяснимая злость. Зачем они все лезут ни в свое дело? Что вообще всем от меня надо? Дайте сдохнуть спокойно, без всяких вопросов и подозрений. — Но вы целовались. Мне не показалось. Дэн непреклонен в своей вере, он с вызовом смотрит мне прямо в глаза, с детским предвкушением ожидая ответа. А я впервые не знаю, как лучше соврать, да и стоит ли? — Дэн, если люди целуются, это еще не значит, что они встречаются, — говорю я усталым тоном, будто делаю большое одолжение, объясняя прописные истины. Но потом сажусь рядом, протягиваю руку к брату и легонько трясу за плечо. — Пойми, мы не можем быть вместе так, как могут другие люди. Я не познакомлю его с семьей, мы не поедем с ним за город с друзьями, не устроим летом пикник во дворе, он больше не повзрослеет, а я состарюсь, мы не сможем ни пожениться, ни завести семью… мы ничего не сможем. — Я вздыхаю, только сейчас, произнося все это вслух, понимаю всю масштабность трагедии, в которой живу. Мне… так больно. Больно от того, что я не познакомлю Джека с мамой, больно, что не увижу его повзрослевшим мужчиной. Только глаза, в которых мудрость, опыт прожитых лет на юношеском лице — вот нереальный контраст, напоминание, что всегда, каждый день, пока я окончательно не замерзла, будут отражать как с каждым днем я становлюсь все старше, что между нами всегда будет лежать огромная пропасть, на наших лицах и в наших душах. Меня почти подбрасывает на ноги от этой мысли, и я, поджимая губы, хочу убежать, закрыться и, впервые, сознательно дать волю слезам. — Но я ведь его вижу, — задумчиво говорит брат. От его слов, меня будто ударяют со всего размаху битой. «Он его видит» Я не безумна… — Если люди любят друг друга, то нет, ничего невозможного, — нравоучительно говорит Дэн, а я почему-то смеюсь в голос. Любовь… какая к черту любовь? Вот уж во что я не верю, так это в любовь. Время сказок давно для меня закончилось, вся моя жизнь одно сплошное доказательство, что в жизни человека все — выдумка, все светлые чувства, вся возвышенность — пустое, мечты. — Да, наверное, — я иду на попятную, незачем брату пока знать о всех моих мыслях, о трудностях жизни. Но правда была в том, что я… я действительно люблю Джека. И что теперь делать с этим, я не знала.