Безумие

— Привет! — поздоровалась со мной, возникшая будто из неоткуда, Софи Беннет. Я вздрогнула, услышав чей-то голос, так бесцеремонно вырвавший меня из собственных мыслей.       Я опять сидела в парке, теребя лямку рюкзака, лежащего на моих коленях, и думала, думала, снова, раз за разом прокручивала в голове возможные исходы, пытаясь выбрать наименее болезненный для себя путь решения всех проблем. Так что появление кого-то стало для меня действительно неожиданным вторжением в личное пространство. — Привет, — натянуто улыбнулась я, поднимая на девчонку взгляд. — Как дела?       Дежурный вопрос. Это вовсе не значит, что мне интересно, но в моей жизни так много пустого и бесполезного, что лишний вопрос уже не повредит. Хотя я была рада видеть Софи, как никак только девочке-подростку я могла выговориться и встретить понимание. Как же смешно складывается жизнь… — В порядке. — бодро отвечает Софи, и я вижу, как ее глаза светлеют от радости встречи. На ее щеках гуляет морозный румянец, делая ее курносую мордашку свежей и светлой. — Знаешь, а я видела его недавно… — Кого? — удивляюсь я. — Санту. — А… — тяну я, разом потеряв к разговору интерес, а может, я просто не знаю, что сказать. Мне неудобно обсуждать это, тем более на улице. Я все еще не могу поверить в реальность происходящего, в то, что я не одна на этом свете, кто видит всех этих духов. — Хорошо… это хорошо. Как он? — О! У него все хорошо. Я спрашивала, правда ли ты была у него на Полюсе, а он передал тебе привет!       Я рассмеялась. Санта передает мне привет! Подумать только! Лучше бы подарок передал в виде погашения задолженностей за дом. Но, впрочем, сойдет и «привет»… — А еще с ним был Ледяной Джек! Представляешь, он тоже помогает Санте развозить подарки. — Джек? — тупо переспросила я, уставившись на Софи. Я живо припомнила то Рождество, вспомнила, чем оно закончилось. Для меня, для Джека. И мне стало горько.       Видимо, заметив мое подавленное настроение, Софи быстро спросила: — Все в порядке? — Да-да… да… — поспешила ответить я, потупив взгляд. Мои подавленные чувства вряд ли укрылись от наблюдательной девчушки, но ей хватило тактичности промолчать. Она лишь сосредоточенно хмурилась, ковыряя мыском сапога снег под ногами. Неловкость, повисшая между нами стала ощутимее, я понимала, что нужно ее нарушить, перевести разговор на другую тему, сказать хоть что-то, лишь бы не молчать. — Ладно, — нарочито беззаботным тоном сказала я, поднимаясь с лавки и закидывая рюкзак на плечо, — мне уже… — Ты любишь Джека? — перебила меня Софи. Взгляд, которым она одарила меня был полон решимости, полон предвкушающего ожидания. Будто от моего ответа зависела как минимум ее жизнь. Конечно, подросткам нужно влезть в чужие тайны, нужно знать все на свете, показать миру, что они уже взрослые, что понимают и разбираются во всем, продемонстрировать свою значимость, что с ними нужно считаться. Но вопрос был бестактен, мы не были подружками, да, что там, я даже Луноликому вряд ли бы открыла свои мысли, а тут подруга моей младшей сестры на полном серьезе хочет послушать о моей личной жизни и дать «дельный» совет. — Ведь любишь же? — в нетерпении задала еще один вопрос она. А я стояла, удивленно смотря на нее, не в силах произнести ни слова. Да и что было говорить? А, впрочем, какая разница... — Люблю, — коротко ответила я, отворачиваясь. У меня больше не было настроения говорить с ней, говорить вообще с кем-либо. Я впервые озвучила свои чувства, призналась в них кому-то, но от этого не было легче. Все наоборот только запутывалось сильнее. — Почему ты не скажешь ему об этом? — побежала за мной Софи, пытаясь обогнать меня на шаг и заглянуть в лицо. Я же раздражалась от этой детской настойчивости только сильнее. — А зачем? — я остановилась, бросив на девчонку строгий взгляд. Я надеялась, что по моему выражению и тону, Софи поймет, что мне не хочется говорить об этом, но девчушка не успокаивалась, явно ожидая продолжения. И я вздохнула, смиряясь с тем, что еще и этот человек норовит вывернуть мою душу наизнанку. — У нас нет будущего. Подумай сама, кто я, и кто он. Какой толк в том, что я усложню все своим признанием? Только в сказках бывает счастливый конец. Но моя другого жанра…       Я посчитала разговор оконченным, а потому снова двинулась к выходу из парка, все больше ускоряя шаг. Но Софи не была намерена отпускать меня так просто. — Но, если ты любишь его, и он любит тебя, нет ничего невозможного. — Будь добра, не суй свой прелестный носик туда, куда его совать никто не просил, — бросила я, даже не обернувшись.       Больше Софи догнать меня не пыталась.

***

      Мне приснился странный сон. Я была в темной пещере Кромешника, сидела на ступенях, ведущих к его трону. Спиной, я облокачивалась о каменное изваяние, не чувствуя ни холода, ни страха. В какой-то момент я задалась вопросом — что я здесь делаю? Ответа я не знала, но я понимала, что именно тут я и должна быть. Именно здесь, в этом темном, страшном гроте я чувствовала себя целой и правильной, на нужном месте. Я отчетливо слышала стук капель о камень, чувствовала затхлый, сырой запах, но не ощущала при этом и капли отвращения. В этой своеобразной тишине и одиночестве я чувствовала себя спокойно и комфортно. Измученная душа, как же сильно, наверное, я себя извожу, что в этой отталкивающей обстановке я нашла свой приют?       А потом я вижу два янтарных глаза, смотрящих на меня из темноты, пристально, с каким-то недобрым прищуром. И в следующий момент я распахиваю глаза в своей комнате, тяжело дыша.       Я замечаю Джека, который в этот момент, наверное, хотел уйти. Видимо, он опять застал меня спящей и решил не беспокоить. Он оборачивается, улавливая по сбившемуся дыханию, что я проснулась. — Джек, — зову его я, и тяну к нему руку. Он ловит мою ладонь и присаживается на край кровати. — Мне приснился такой странный сон… — Расскажи, — просит Джек, обеспокоенно прикладывая прохладную ладонь к моей щеке. Я прикрываю глаза и тяну его к себе. Он послушно ложится рядом, обнимает меня, позволяя устроить голову на его плече. — Нет, все хорошо. Просто… он был странный. — Хорошо.       И мы замолкаем. Джек гладит меня по волосам, по спине и плечам, а я почти не чувствую покоя и точно знаю, что больше не усну.       В последнее время меня что-то беспокоит, какая-то неясная мысль, смутное желание куда-то сорваться и побежать не дает покоя. Я не знаю, что это за помешательство — очередная стадия моего конца или банальное желание жить? — Это страшно — умирать? — спрашиваю я, не решаясь открыть глаза. Рука на моей спине замирает, замирает слишком надолго, чтобы я успела пожалеть о своем вопросе. — Нет, — сухо отвечает Джек, и я понимаю, что он не хочет развивать эту тему. И я уважаю его желание. Вместо этого я прошу рассказать его о своей семье, о сестре, ради которой он отдал все. И Джек рассказывает. Он говорил о деревне, в которой родился, оказывается, она была чуть дальше от того места, где сейчас стоит наш город, рассказывал о своих друзьях, с которыми они любили шалить и играть от рассвета до заката. Он вспоминал, как, став старше, на одном из праздников он танцевал с самой красивой девчонкой и, что она улыбалась ему. Он потом видел ее, когда стал духом, но не знал, не помнил ничего о ней. А она часто и долго сидела на берегу озера, будто ждала чего-то. Год, два… а потом она перестала приходить. Вышла замуж и родила много детей.       Да… Все забывается, любая боль — не вечна. Возможно, забудут и обо мне? У мамы есть Криста и Дэн, у нее не будет права оплакивать меня дольше, чем это положено, она не имеет права быть слабой, ради них — не должна. От этой мысли мне легче, я знаю, что они со всем справятся. Я уже сейчас лишняя, уже сейчас не чувствую себя частью этого мира. Слишком долго я думала о себе, как о сумасшедшей, как о чем-то, что совсем скоро станет кормом для червей в могиле. Мне становится не по себе, и я плачу, крепче обнимая Джека.       Он успокаивает меня, как умеет, не понимает, что в его словах вызвало во мне такую реакцию. Не придумав ничего лучше, он щелкает пальцем мне по носу, и я вижу перед глазами сияющие искры. На душе вдруг сразу легко и весело. Хочется смеяться, и я смеюсь, хватая подушку и в шутку ударяя ею Джека. Он поддерживает мое веселье, бегая по комнате и уворачиваясь от моих ударов.       А потом взгляд падает на открытую дверь, и застывшую в дверном проеме мать. Веселье разом отпускает меня, и видя ее потрясенный, напуганный взгляд, я понимаю, что уже ничего не могу изменить.