Безумие

      Мы идем в полном молчании, крепко держась за руки. Встречный ветер холодит лицо, остужает и немного успокаивает, позволяя хоть на мгновение сосредоточиться, упорядочить собственные мысли. Сердце стучит в груди от волнения, будто бы я смазливая школьница, собирающаяся на первое в своей жизни свидание с парнем, в которого по уши влюблена. В каком-то смысле так это и есть…       Я иду увидеть своего сына.       Джек вернулся через пару дней, когда был закат, но небо уже начало окрашиваться в темно-синий. Его глаза казались мне фиолетовыми, серебро волос отливало краснотой, и сам он будто горел живым пламенем. В тот момент он показался мне сошедшим с небес божеством, вышедшим из фильма героем, который протягивает ко мне руку, зовя за собой…       И я пошла.       Крепко ухватившись за его протянутую ладонь, я позволила ему подхватить себя на руки и, как когда-то давно мы поднялись высоко в небо на северном ветре.       Он принес меня в один из пригородов Сан-Франциско. Город, в котором я никогда не была, но всегда хотела увидеть его. Но сейчас мне не было дела до городских пейзажей, меня не волновало ничего, только одна мысль, что скоро я увижу своего ребенка, заставляла внутри все ходить ходуном.       Джек не говорил куда мы направляемся, он вообще не сказал мне ни слова, но я совершенно точно знала конечную цель нашего путешествия. И вот сейчас, когда на город опустилась ночь, когда в окнах почти нигде не горел свет, мы шли по незнакомым улицам, держась за руки, гуляли, будто были самой обычной парочкой, будто были такими же, как все.       Я упивалась этой мыслью, она была подобна глотку воздуха после долгого пребывания под водой. И я улыбалась как дурочка, то замедляя шаг, то, наоборот, убыстряя его. И с каждым домом, оставшимся позади, волнение нарастало.       И вот, мы остановились возле неприметного частного домишки. Рядом по соседству располагались точно такие же. Типично американское жилище. Мой дом тоже был похож на один из них. Я стояла возле подъездной дорожки, глядя в темные чужие окна. Это было странно понимать, что там сейчас спит мой сын, сын, от которого я сама же и отказалась. Мне было страшно преодолеть эту черту, сделать шаг. Да и что я скажу его новой семье? Вряд ли они обрадуются моему появлению, да еще в столь поздний час. — Мы можем попасть туда незамеченными? — тихо спрашиваю я.       Джек кивает, оплетает рукой мою талию, и мы взмываем в воздух. Одно из окон на втором этаже бесшумно распахивается перед нами, и Джек аккуратно опускает меня на пол.       Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что это детская. Света фонаря не хватало, чтобы разобрать, в какой цвет выкрашены стены, но я видела, что на одной из них нарисованы герои из диснеевского Винни Пуха, на стене у двери висел ночник-полумесяц, а под ним располагался детский пеленальный столик со стопкой чистой одежды и подгузников.       Прежде чем решиться посмотреть в сторону кроватки, где спал Чарли, я повернулась к окну, плотно прикрывая створки, не позволяя холодному воздуху проникнуть в помещение, и постояла так с минуту, ища в себе силы обернуться, сделать этот последний шаг...       ... Я смотрела на него. Чарли окреп, стал здоровым карапузом. Наверное, он уже во всю бегает, весело агукает и называет мамой совершенно другую женщину. Но сейчас я, его родная мать, стояла возле его кроватки, жадно всматриваясь в спящее личико своего сына, и боялась пошевелиться. Я не знала ничего о нем, я пропустила столь многое в его жизни: первый шаг, первые слова, первый смех и радостную улыбку. Я даже не знала какого цвета его глаза.       Джек стоял в стороне, не мешая моей встречи с сыном. Я чувствовала его присутствие, и вздрогнула, когда он вдруг подошел совсем близко, взял меня за руку, крепко стиснув мои пальцы в своей холодной ладони. Только тогда я почувствовала горячие слезы на щеках, у меня дрожали губы, и меня мелко потряхивало от сдерживаемых внутри эмоций.       Джек поднимает руку, с зажатым в ней посохом, и из него вырываются сине-белые искры. Этот мягкий, потусторонний свет наполняет комнату, кружится под потолком, давая мне шанс лучше разглядеть лицо своего ребенка. Он похож на меня. Похож настолько, что мне делается невыносимо от мысли, что я могла предать его, вот так просто отпустить, отказаться…       Но ведь у меня не было выбора…       Я протягиваю руку, хочу хоть раз дотронуться до Чарли, ощутить его мягкую кожу под своими пальцами, но в последний момент одергиваю руку и резко отхожу от кроватки. Нет, я не имею на это никакого права.       Мне плохо. Мне действительно невыносимо. Сейчас, в эту самую секунду я мечтаю, чтобы подо мной разверзлась земля, чтобы меня поразила молния.       Я хочу умереть.       Я закрываю лицо ладонями, стирая с щек, смахивая с ресниц соленую влагу. Я даже на слезы не имела права. Я сама приняла это решение, я должна расплатиться за все. — Рэйчел, смотри, — зовет меня Джек. Он хватает пальцами край моего рукава, тянет обратно к кроватке. И я покорно смотрю на сына и… у меня перехватывает дыхание. Он не спит. Его голубые большие глаза смотрят прямо на меня, и он… улыбается. — Мама… — очень невнятно, но вполне разборчиво лепечет он. И мое сердце пропускает положенный удар.       Он тянется ко мне ручками, хотя я вижу, как он снова начинает засыпать. И я ловлю его маленькую ручку, склоняюсь к ней, припадая к мягким пальчикам губами.       Чарли уже спит, а я все не могу выпустить его руку, не нахожу в себе сил расстаться с ним, еще раз уйти из его жизни.       Но когда в коридоре слышится какая-то возня и приближающиеся шаги, Джек сам берет меня за плечи, аккуратно тянет в сторону окна. И прежде чем уйти, я провожу рукой по темным волосам моего сына и шепчу: — Я люблю тебя…