Снежный шторм

Таким красивым я не был еще никогда. Даже когда отправлялся на знакомство со Светкиными родителями. Впрочем, явись я к ним в таком виде, шансы понравиться равнялись бы нулю. Все-таки Светкин папа-майор очень тверд в вопросах ориентации. Думаете, любой нормальный пацан на моем месте натянул бы джинсы и мешковатый свитер? Ну, а я как сделал? Как будто это что-то меняет. Гляжусь теперь в серые глаза своего отражения и млею от няшности. Сил нет. Всё, харе пялиться. Пойду сварю кофе. Сигита живет в компактной двушке на окраине. Две крохотные комнаты под крышей советской пятиэтажки. Одну из них условно можно назвать большой. Вчера, когда мы бесцеремонно вперлись сюда, открыв замок банальным универсальным ключом, на полу этой комнаты была нарисована разноцветная пентаграмма с оплывшими пятнами свечек по углам. — Какая попса! — прокомментировал Дед Мороз. То есть, нет — Гинтаутас Бразаускас, могущественный Протектор Палладиума. Потом он лег на пол рядом с пентаграммой и долго разглядывал что-то, прищурив один глаз. — Попса, — добавил он пару минут спустя. — А гляди-ка, работает! Поднявшись на ноги, он отряхнул брюки и ушел на кухню. Я остался ждать продолжения шоу, разглядывая эзотерические художества на полу. Посреди пентаграммы лежали какие-то предметы, завернутые в шелковую ткань. Край ткани задрался, и я увидел, что из-под него торчит лезвие широкого ножа. Стало как-то не по себе. После всего, что я видел, вполне можно было ожидать какой-нибудь жути типа человеческих жертвоприношений. Мой спутник отсутствовал долго. Чем-то гремел, открывал и закрывал шкафчики, лил воду. Потом я услышал, как вспыхнула газовая комфорка. Несколько секунд спустя донесся голос Бразаускаса: — А ты чего там торчишь? — Мм… Жду продолжения. — А всё. Шоу окончено. — Вы что, не будете меня отправлять обратно? — Да понимаешь, какое дело. Ритуал уже завершен. Причем завершен не по правилам. Где второй участник — непонятно. К кому обращались за силой — непонятно. Ничего непонятно, по большому счету. Надо разбираться. — Ну что-то же можно сделать? — Можно. Иди сюда, кофе будем пить. Кофе он варил скверно, но азартно. Движениями фокусника поднимал и опускал турку, хищно принюхивался, ловя седыми усами кофейный аромат… На вкус в итоге получилось говно, но из уважения к артистическому таланту я пил и помалкивал. Помалкивал и Дед Мороз. Мы задумчиво сидели друг напротив друга за маленьким столом, зажатым между окном и холодильником. — Скажи, — начал он наконец, — только честно: тебе как вообще, нормально остаться девчонкой? Я надеюсь, у Сигиты крепкое сердце. Потому что после этих слов ему пришлось пропустить пару тактов. — Всё, всё, расслабься! — он правильно оценил мою реакцию. — Понял. Будем работать. Отпив глоток черного гудрона, Мороз продолжил:   — Но и ты меня пойми. Ситуация дурацкая — дальше некуда. Возни много, с чего начать — неясно. Было бы очень удачным стечением обстоятельств, если бы сложившееся положение тебя устраивало. — Это проверка? — угрюмо буркнул я в ответ. Мой собеседник ухмыльнулся и кивнул: — Молодец, держишься неплохо. За тебя я спокоен. — Он помолчал, копаясь в своих мыслях. — А вот Сигиту надо выручать. — Слушайте, насколько я понял, это она провернула эту аферу. Значит, если я здесь, то она — там. Давайте просто позвоним по моему номеру, и она возьмет трубку. Бразаускас покачал головой. — Все не так просто. Может, ты вообще не из этого мира. — Как? В смысле? А из какого? Нет, подождите… У вас же тут Прибалтика. Да? А на востоке Россия. А еще всякое НАТО, Евросоюз, Крымнаш… Так ведь? — Похоже. Но история в общем может совпадать, а детали — нет. Может, тебя тут вообще не существует. Б##дь. Тролль седобородый. Щас я тебе бороду-то повыдергаю… — Слушайте, хватит шутить. Вот мой… ее телефон — я сейчас наберу свой номер и все проверим. Деньги, если что, отдам потом. Дед Мороз пожал плечами: — Окей. Но говорить буду я. Он взял в руки телефон. Я продиктовал номер. Он пробежался пальцами по экрану и включил громкую связь. Я задержал дыхание. Пару бесконечностей спустя безучастный голос сообщил нам, что абонент недоступен. Бразаускас вздохнул и вернул мне трубу. — Так я и думал, — сказал он после паузы. — Ладно, про другой мир — только гипотеза. Дело не в этом. Просто Сигита… это очень сложный человек. Шутки шутками, а тебе придется запастись терпением. И вот я терплю. Уже более суток терплю. Сижу на кухне на месте Бразаускаса и цежу из чашки крепкий кофе — слава богу, собственного приготовления. Белые пряди лезут в чашку — отмахиваю их назад и всерьез задумываюсь, что неплохо бы обрезать. А что, хорошая месть их хозяйке за безнадежно испорченный уикенд! Поднимаю глаза — и внезапно встречаюсь с ней глазами. Блин, я и не заметил, что тут тоже зеркало. Мне кажется, или у отражения укоризненный взгляд? Ладно-ладно, обойдемся хвостом на макушке. Если сумеем. В этой науке я не силён. Я опять внимательно рассматриваю Сигиту в зеркале. И пусть она повторяет за мной все движения, но сказать про эту сероглазую нимфу «я» выше моих сил. Глядя на её отражение, я думаю: а ведь мне теперь очень многое известно о тебе, подруга. В этой стране не так много детдомов — рождаемость не слишком высокая, и если уж обзаводятся детьми, то не отказываются. От нее отказывались четырежды — родная мать в возрасте двух лет и еще три приемных семьи. Объяснения были разными: кто-то недооценил сложности адаптации детдомовского ребенка, кто-то переоценил свои силы… На самом деле они все боялись. Что такое талант Сканера? Обычно потусторонние существа без весомых причин не входят в контакт с порождениями плоти и крови, людьми нашего мира. Мы просто проходим друг через друга, как сквозь туман. Лишь грубое нарушение границ делает нас видимыми для существ иного плана. Сканер — такой специальный человек, который тихонечко приподнимает тонкую завесу между мирами. И в его присутствии те, кто находятся рядом, имеют возможность видеть то, что видит он. Казалось бы: милая белокурая девочка с огромными печальными глазами — это же лотерейный приз для бездетной пары. Но рано раскрывшийся талант, да к тому же еще не поддающийся контролю — страшная вещь. Когда вместе с очаровательным ребенком в твоем доме наяву поселяются самые жуткие ночные кошмары, человеколюбие отступает на второй план. Поэтому одиночество. Поэтому скитания по детдомам. В том числе специальным. Поэтому положение изгоя даже среди товарищей по несчастью. Со временем она научилась держать свой Дар в узде, но лучше не стало. Она все равно была не от мира сего. Сперва просто побои. Потом дети стали старше и изобретательнее. Пришло время взросления. Представляете, какие перспективы в закрытом обществе у изгоя, который со временем вырос в симпатичную девушку? То-то и оно… — К сожалению, мы поздно ее отследили, — сокрушенно говорил мне Дед Мороз. — У нас плохо поставлена работа по выявлению новых одаренных. «У вас вообще плохо поставлена работа», — подумал я. Но вслух говорить не стал. Что я вам, кризис-менеджер, что ли? Так что Сигита была полностью предоставлена своей судьбе. Но жестокое обращение судьбы — это одновременно и шанс. Если ты не похож на других — сделай это своим преимуществом. Если ты плохо умеешь драться — научись хорошо бегать. Если вокруг стены и бежать некуда, значит тебе прямой путь… куда? Правильно, наверх! У Сигиты обнаружился непревзойденный дар быть выше обстоятельств. Любой конфликт решался просто: она забиралась туда, где никто не мог ее достать. Она обнаружила интересную вещь: когда ты карабкаешься по отвесной стене, цепляясь ногтями за выбоины в кирпичах, а снизу тебя подгоняют камнями и меткой бранью, то через некоторое время огонь в пальцах превращается в серебро. Жидкое прохладное серебро, которое растекается по всем мышцам. И ты понимаешь, что боль имеет предел. А твоя выносливость — нет. Это тоже был Дар. Эх, если бы он раскрылся первым… Вот тогда мир получил бы крутейшую гимнастку или бегунью, или танцовщицу, чирлидершу, акробатку… В общем, лицо с обложки. А так, когда горе-следопыты из Палладиума выудили, наконец, это бесценное сокровище из бетонной коробочки детдома, то получили на руки озлобленного замкнутого тинейджера с минимальными способностями к социальной адаптации и крайне чудными представлениями о том, как устроен взрослый мир. Зато она при свете дня видела распахнутые настежь двери во тьму. Зато полтергейсты и призраки были для нее таким же естественным атрибутом города, как голуби или котэ. Зато она могла пробежать стометровку за десять секунд и вскарабкаться без страховки по стене с отрицательным уклоном. Но не могла поддержать нормальную беседу дольше пары минут. Не, она была совсем не глупа. Человеку, который болтается на границе между мирами, нужно, чтобы мозг работал очень интенсивно. Просто обычные человеческие отношения, веселый трёп, беззаботное времяпрепровождение, — то есть то, из чего незаметно вырастает симпатия и дружба, — не имели для нее особой ценности. Впрочем, для решения задач, которые стояли перед Палладиумом, это было даже хорошо. Потому что весь ее нерастраченный потенциал любви и привязанности был перенесен на борьбу с потусторонней хренью. Очень быстро она поняла, что роль разведчика и медиума — это слишком мало. Хотелось подвигов. Стрелять без промаха, рубить на скаку. Хотелось доказать всем, что она умеет не только ловить глюки наяву и убегать со скоростью ветра. Можно было подождать. Казалось бы — всё в твоих руках. В кои-то веки ты в кругу людей, для которых твой талант — не уродство, а достоинство. Постепенно вливайся в коллектив, тренируйся, учись, налаживай связи. Всего этого тоже не хотелось. Надо было сразу. И, по возможности, без лишних контактов. Уж не знаю, кто подсказал ей идею. Может, никто. Ветер. Книги. Призраки. Но она где-то раздобыла описание этого ритуала. И вцепилась в него как в единственный и главный в жизни шанс. Она хорошо подготовилась. Досконально изучила все шаги. Продумала умения, которыми хотела бы обладать. Достала соответствующие атрибуты — огнестрел, клинки ну и прочее по мелочи. Конечно, всего этого было ужасно мало. У нее не могло получиться. Но, как сказал мне Бразаускас,  дуракам везёт. Потом они умнеют и жалеют об этом. Но до поры у них получается. У Сигиты не вышло. Ну, то есть, она так подумала. Или решила, что всё дотечет со временем. Она не закрыла ритуал и, видимо, решила загасить расстройство привычным методом — пробежкой. А дело было в том — объяснял мне Дед Мороз — что, по-видимому, всё это мистическое действо требовало сознательного участия второго человека. И соблюдения кучи условий, без которых всё шло вкувырки. И самое главное из них исполнилось в тот момент, когда она бежала по старой набережной. А где-то за тысячи километров то же самое делал другой человек, обладающий необходимыми Сигите умениями. Я. А ритуал был не закрыт. А ритуал был проведён неправильно. Тысячи «не» наложились друг на друга. И в результате вместо того, чтобы получить мои навыки, девочка получила мою жизнь. А я — её. Такие дела, брат. — Но, кстати! — продолжал меня вчера троллить Бразаускас. — При всех минусах твоей ситуации есть и явные плюсы. Например, ты совершенно за так получил моторные навыки тела. И, если я правильно понял, часть дара Сканера. Язык, опять же. — Вот да, — прервал я его. — Как так получается? Я же вроде говорю по-русски, а все меня понимают. В ответ Дед Мороз продемонстрировал мне хитрющую усмешку. — А как ты это делаешь? — В смысле? — Как ты говоришь? И как слушаешь? Попробуй проследить. Прямо сейчас. — Ну, я… — непросто внимательно вслушиваться в собственные слова, когда они произносятся таким мелодичным голоском. — Я вроде как просто говорю и все, да? — Да, все верно, — почему-то Дед Мороз ответил с сильным акцентом. — Но на каком языке? — На русском. Он кивнул. И продолжил. Но на сей раз я почему-то не мог разобрать, о чем он говорит. Наверное, похожие чувства испытывает близорукий человек, который уронил и раскокал очки. Вроде как все как прежде, но так мутно, что ничего не разберешь. Я растерялся. Что я, схожу с ума? Куда уж дальше? Бразаускас сжалился: — Расслабься. Ты как этот… сороконожка, да? — он снова говорил с акцентом. — Пока не знаешь, как идешь, ты идешь. А когда думаешь — упадешь. — Я… Я, значит, говорил по-вашему? Он кивнул. И добавил еще пару слов, которых я не понял. Перешел на русский: — Ты — расслабься. Ты можешь говорить. Это должно быть… само. Да? Он посмотрел мне в глаза. Видимо не нашел, что искал. Вздохнул. И вдруг резко вскочил, складывая руки в сложный знак. Я почувствовал, как воздух в комнате пропитывается электричеством. Бразаускас бросил взгляд в окно и заорал: — А ну быстро на пол! Приученный к неожиданностям, я шмыгнул за холодильник и распластался на полу, закрыв голову руками. Я ожидал звона стекла и грохота взрывов, но вместо этого услышал дедоморозов смех. Я перевернулся на спину и увидел Бразаускаса, склонившегося надо мной с широкой улыбкой. Он протянул руку. — Вставай. Моя узкая ладонь потонула в его широкой лапе. Он вздернул меня на ноги и сказал: — Вот видишь, на рефлексах ты все понимаешь идеально. Тихо, тихо! Сейчас пока не думай. Так, где у тебя тут ведро с тряпкой? — Да ведь… Откуда я знаю? — Вот. И говоришь тоже. Только акцент небольшой. Поиграйся с этим! Попробуй понять, как это происходит. Когда ты пробуешь осознавать, ты теряешься. Как только ты ловишь поток — все происходит само собой. То же самое и с Видением. Таков эффект ритуала Сигиты. Скоро ты научишься переключаться! Пока он говорил, я пытался понять, что происходит. Когда я начинал напрягаться и концентрироваться на его словах, они расплывались. Тогда я мысленно делал шаг назад и расслаблялся. И все вновь становилось четко. Вот чертовщина. — Кстати! — старый маг не давал мне опомниться. — Вот еще версия. На самом деле ты — Сигита. Просто работа была проведена настолько эффективно, что скопированы были не только умения, но также личность реципиента. При таких объемах информации немудрено, что самой твоей личности пришлось на время потесниться. А что? Правдоподобно. Тогда все, что нам нужно, — дождаться, когда старая личность восстановится и вступит в свои права, обогащенная новым опытом. — А я? — горло схватило спазмом, я запнулся. — А я сам? — Не ты, а тот парень, спортсмен. А он бегает по дорожкам своего Вукоебинска и строит планы на будущую деловую карьеру. И не знает, что с него сняли копию. А вот теперь стало страшно. Как тогда, в детстве, когда я в первый раз понял, что умру. Не сейчас, потом. Но обязательно. Было не просто страшно. А еще ужасно несправедливо. Как будто меня, живого, настоящего, которого любят друзья и Светка, вдруг взяли и небрежно выкинули из списка живущих. Ни за что, просто так. Как будто и не был никогда. Я стряхнул руку Бразаускаса, которая легла было мне на плечо. Коснулся лица рукой, взглянул на ладонь — мокрая. Старый маг спокойно смотрел на меня. Его лицо было жестким, непроницаемым. Теперь он совсем не был похож на доброго дедушку. — Жалость к себе, — сказал он негромко, — опасная штука. Она может отнять у тебя половину силы. А сила — это жизнь. Он вернулся к столу и снова налил себе вязкой черной жидкости из кофейника. — Будешь? Я покачал головой. — Зря. — Он втиснулся на табуретку. — Послушай, я не пытаюсь тебя пугать. Такой вариант вполне возможен, и я не вижу смысла щадить твои нервы. Как видишь, мы играем в довольно жесткие игры. И я хочу, чтобы ты знал весь расклад, когда будешь думать над моим предложением. Сижу вот теперь, думаю. Локти на стол, обхватил виски ладонями, зарылся пальцами в волосы. Хотя чего тут думать. Отказываться надо. Ну какой из меня супергерой? Загублю и себя, и тело этой… дуры. А если верна последняя версия Деда Мороза… Тогда пусть они все горят ясным пламенем. Мне насрать. Хотя прошли сутки и я, вроде, развеиваться не собираюсь. Наоборот, осваиваюсь потихоньку. Нет, он не давил на меня. Просто объяснил, что человек, который сочетает в себе талант Сканера и навыки бойца — большая находка для дела. И что пока проблема с обратным обменом не будет решена, я вполне могу поработать в патруле. Ведь неизвестно, когда получится вернуть все на свои места. Может завтра, а может и никогда. А так — и им хорошо, и мне не скучно. — В любом случае, — говорил Бразаускас, — выбор за тобой. Если решишь участвовать в игре — буду рад. Но если хочешь — просто сиди и жди. — Только, — добавил он, стоя на пороге, — не пори горячку. Не надо сейчас поднимать бучу, бежать в посольство, звонить всем друзьям. Это создаст проблемы. Мы сами выясним всё в ближайшие дни — по своим каналам. А пока — он обвел рукой хоромы Сигиты — всё в твоем распоряжении. Денег оставил. С походом в магазин справишься ведь? Практикуйся в общении, снимай языковой барьер. Глядишь — вообще Сигитина память восстановится. И если что — звони. — А что делать с этой… — я махнул в сторону пентаграммы на полу. — Да сотри — и всё тут. Энергии в ней уже нет. И кстати, где ведро и тряпка — я тоже не знаю. И он ушел. Я не решился просить его задержаться еще чуть-чуть. Теперь мы со страхом остались наедине. Так не хотелось исчезать, таять… В сравнении с этим даже перспектива прожить чужую жизнь была ничего. Мне очень нужно было что-то, за что зацепиться. Чье-то присутствие, разговор, звонок. Но здесь я никто и рискую скоро стать ничем. Кого я знаю? Вихрастого Арвидаса? А что, я бы ему позвонил. Если б знал номер. А кстати! Где конверт? Был где-то тут… А вот же он, на полу под вешалкой. Некоторое время я сосредоточенно рассматривал рисунок. Наверное, тут подошло бы название типа «Разведчики на пороге неведомого». Похоже, это творческое осмысление того момента, когда мы, поджав хвосты от страха, крались по лесной тропинке. Ну, что сказать… Выводов два. Первый: парень рисует очень недурно. Второй: Арвидасу я, пожалуй, звонить не буду. Даже если случайно найду номер. Такие рисунки делаются не просто так. Я пригляделся к девушке на картинке. Видно было: у художника хорошо получается передавать эмоциональный образ. Эта смесь любопытства, страха и упрямства… кого-то напоминает. А, да. Меня. А ну-ка. К тому моменту я уже сталкивался с ее отражением в зеркале. Но времени на нормальное знакомство еще не было. Я перебрался в ванную. Захотелось заглянуть в глаза. Хорошая. Хотя блондинки — не в моем вкусе. Ну вот так сложилось исторически. Даже на Светку обиделся, когда она выбелила волосы. Но эта — хорошая. Только… только она не для романа. Для дружбы — насколько это вообще возможно между полами. И я понимаю, почему. Мда. Все-таки это очень странно — видеть свое выражение на чужом лице. Может быть, на моем я его больше и не увижу. Не увижу больше вообще ничего. Я почувствовал, что стою на грани панической атаки. Все напряжение последних часов схлынуло, и кулак, мертвой хваткой державший мою волю, разжался. Я вспомнил слова Деда Мороза и понял: сейчас она уничтожит меня. Жалость к себе. Отнимает половину сил. Так он сказал. Ничего подобного. Она забирает все. Тех, кто лишен защиты, тех, у кого не осталось даже себя самого — их она высасывает до дна. Я и так могу перестать быть в любой момент. Так какого хера я делаю работу смерти за нее? А ну-ка стоп! И я сделал это. Выключил эмоции. Запретил себе сопли. Отморозился. Включил анестезию. Я плеснул холодной воды в лицо и хорошенько отшкурил его махровым полотенцем. А потом скинул пропотевшие шмотки на пол и, игнорируя непривычные колыхания плоти, полез под ледяной душ. Потом сделал потеплее. Еще теплее. Переключил на горячую, наконец. И понял, что запал пропал. Но и отчаяние тоже куда-то сгинуло. Осталась усталость. И ясность. Неважно, где я. Неважно, как выгляжу. Я здесь. Я есть. Я дышу, я хожу, я чувствую себя частицей мира. Завтра я растаю как фантомная память? Да хер там! Это мы еще посмотрим! Я подобрал пробку и воткнул ее в слив. А потом улегся на дно и позволил воде укрыть меня по самый нос. Конечно же, я все потрогал. Ну, а что? Должен же я как-то компенсировать моральный ущерб. Было приятно и… просто приятно. Я не оценивал и не рефлексировал. Вообще не думал. Иначе трындец. Когда я понял, что сейчас утону во сне,  я выполз из ванной. На сушилке нашлись домашние… не знаю, как их… треники, короче. И футболка свободного кроя. Потерпев поражение в борьбе с мокрыми волосами, я махнул рукой и зашвырнул полотенце в корзину. Поплелся в комнату, где некоторое время разглядывал Сигитину пентаграмму. Решил, что лень. Вот постель, по-хорошему, надо бы перестелить. Хотя, если подумать, сегодня здесь будет валяться то же тело, что вчера. Так ведь? Ну и нечего париться. Я забрался под одеяло и безо всяких снов продрых почти сутки. Утром… я проснулся таким же. Что же, не развеялся — уже неплохо. И вот теперь я рассматриваю Сигиту в зеркало и думаю: — Что же дальше? В этом положении меня и застает звонок. Смотрю на почти разряженный телефон: «Босс». Ну… ладно. Голос у Бразаускаса деловито-встревоженный: — Некогда объяснять. У твоего приятеля, Арвидаса, проблемы. Нужна твоя помощь. Реально нужна.