Бессмертный поцелуй

Прислонившись к бетонной стене, Людвиг даже через кожаную куртку чувствовал её холод и сырость. Но его взгляд был холодней. Он смотрел на Ивана, который сидел на полу камеры и недовольно смотрел на него. Людвиг и раньше видел голодных вампиров, но тут было другое. Обычно голодали те, кто не хотели становиться вампирами, те, кто не хотели убивать. Они морили себя, потому что не могли помыслить об убийстве людей. Выглядели они неважно, их внешний вид можно было сравнить со скелетом, обтянутым кожей. Из-за слабости таких вампиров, создатели бросали их. Такие специально находили охотников на вампиров, чтобы те прекратили их мучения. Людвиг и Родерих однажды пытались заставить такого вампира выпить крови животного, но не помогло. Голодным и отчаявшимся вампирам ничего не оставалось кроме смерти от голода или же кола в сердце. С Иваном было по-другому. По нему было видно, что он голоден, но в глазах читалось решительность и гнев, которого Людвиг раньше не видел. С ухода Родериха прошло несколько часов, а Иван всё не отрывал пристального взгляда от Людвига. Стало до того неуютно, что Людвиг рассердился и прервал напряжённую тишину. — Хватит таращиться на меня, кровопийца. Иван, по-прежнему не отрывая взгляда, молчал. И это взбесило Людвига. — Чего уставился? Заглянув в глаза Людвигу, Иван со злобой ответил: — Любопытно, как ты можешь быть братом Гилберта. Он умён и ловок, а вот ты поразительно глуп. Людвиг старался не реагировать. Он понимал, что Иван пытался вывести его из себя, поэтому собрался и ровным голосом произнёс: — Гилберт был таким. А ты за то малое время, что он пробыл с тобой, пока ты его не убил, не мог понять, какой он. Ненависть сменилась весельем, и Иван сказал: — Ты ведь ничего не понял, так? Посуди сам, откуда мне знать, какой он, если я так мало провёл с ним времени? Людвига ошарашило от этих слов, он даже не мог объяснить почему. Когда он задумался, снова наступила тишина. Иван окинул взглядом камеру. — Ты и впрямь глуп, раз не видишь дальше своего носа. Интуиция Гилберта работает намного лучше твоей. И тогда Людвиг сорвался, несмотря на попытку оставаться невозмутимым. — Гилберт умер! Ты сам мне сказал, что убил его. Ивана забавляла эта ситуация, и он с насмешкой посмотрел на Людвига. — Я именно так сказал? Уверен? — Нет. Ты сказал, что его сердце не бьётся, — быстро ответил Людвиг. — Но это не важно. — Почти слово в слово, — продолжил Иван со злой усмешкой. — Похоже, эти слова въелись в твою память. Людвиг стиснул зубы и сжал кулаки. — Потому что в твоих словах яд. — И ты упустил такой важный момент? — как ни в чём не бывало продолжил Иван, словно Людвиг и не прерывал его. — Твоё сердце бьётся, а вот моё — нет. В тот момент до Людвига дошло, о чём говорил Иван. Но он не хотел и не стал бы об этом даже думать. — Только не говори… — сдавленным голосом начал он. Сирена прервала его размышления, а Иван впервые отвернулся от него и посмотрел в сторону, откуда исходил раздражающий звук. — Похоже, вы, убийцы, не нравитесь властям. — Они точно не к нам. Шум сирен становился всё громче. Людвиг посмотрел на Ивана и всё-таки понял, что это приехали к ним. Решительно выходя из сырого подвала, он плотнее прижал дверь и запер её. Затем вышел на улицу и встал рядом с Альфредом, который вышел покурить. — Похоже, к нам в гости заехали копы, — как всегда беззаботно протараторил Альфред. Людвиг разозлился оттого, что Альфред ни капли не удивился такому неожиданному визиту. — Но зачем они приехали? Они не могли ничего знать. Альфред затушил окурок и сказал: — Ты слишком много думаешь о том, что может случится. Ты когда-нибудь можешь не париться и принять, что невозможное возможно? А копы всё ближе. — Я не верю в невозможное, потому что оно, как бы парадоксально не звучало, невозможно. Альфред оттолкнулся от стены, на которую опирался. — Тогда объясни, зачем они сюда приехали. Людвиг на секунду стушевался, а затем посмотрел на припарковавшуюся патрульную машину. Людвиг взглянул на Альфреда, который смотрел на него с видом «я же тебе говорил». После оба обратили внимание на вышедшего из машины офицера средних лет с пивным животиком. Подойдя к ним, он быстро показал значок. — Я ищу Людвига Байльшмидта, — до смешного высоким голосом заговорил офицер. — Это я. — Людвиг чуть двинулся вперёд. — Я должен забрать вас на допрос. Людвиг побледнел, и тогда вступился Альфред. — Мой друг имеет право знать, на каком законном основание он обязан идти с вами. Офицер с упрёком посмотрел на Альфреда. — Не надо мне здесь умничать. Он не под арестом, так что всё законно. Но я в любом случае вам скажу. Вашего напарника убили два часа назад. Сначала Людвиг не понял. Он тупо моргнул, а через секунду слова офицера, словно ударили его под дых. Голова начала кружиться, когда он осознал, что Родериха больше нет. Перед глазами плыл образ напарника вместе с образом Гилберта. Людвиг обхватил голову руками, пытаясь остановить головокружение, и не понял, почему земля под ногами пошатнулась, а перед глазами мелькнуло звёздное небо. Мир снова пошатнулся, и Людвиг мог видеть только серый асфальт и пятно того же цвета, что и ботинки Альфреда. — Держись! — где-то вдалеке послышался голос Альфреда. Всё вокруг почернело, когда голова упала на асфальт.

***

Ноги Гилберта ужасно болели из-за долгой ходьбы, несмотря на неуязвимость тела. Он шёл, не останавливаясь, от дома Родериха, и остановился только тогда, когда перед ним возник по виду заброшенный дом в колониальном стиле. Вероятно, он принадлежал Ивану. И этот дом хорошо подходил для того, чтобы затаиться в нём. Через силу дойдя до двери, он зашёл внутрь с мыслью поскорее лечь спать. Оставаться снаружи было опасно — солнце просто-напросто превратит его в пепел. Только инстинкт самосохранения заставлял уставшие ноги двигаться дальше. Как и снаружи, на первом этаже было практически пусто. Порванные фотографии и страницы из книг были разбросаны на полу, части старинной мебели валялись, остальная мебель была прикрыта белыми простынями. Тот, кто разбирался, мог сразу понять, что обстановка дома прекрасно подходит для прикрытия. Гилберта мало интересовал сам дом и его содержимое. Он прошёл мимо комнат вниз по лестнице. В подвале было как раз то, что ожидал увидеть Гилберт. При закрытой двери сюда даже лучик света не проникнет. Подвал был обставлен скудно, но всё же предметы первой необходимости были. На кровати, накрытой белой простынями, лежали тёплые одеяла, рядом стоял комод с чёрной одеждой. Сняв и скомкав рубашку, он куда-то бросил её, подошёл к кровати и, тяжело вздохнув, сел. Гилберт поднял руку к глазам и посмотрел на обожжённую крестом кожу. Иван разозлится на него за то, что он покалечил себя, хотя тогда он ничего не ощущал. Вдруг его грудь охватила жгучая боль, будто из неё вырвали сердце. Только сейчас он начал сожалеть и ненавидеть себя за содеянное. Опустив руку, он поднял другую и заметил, что по пальцам течёт кровь. Даже после убийства Родериха, он не заметил рану. Обратил внимание лишь тогда, когда шок и голод исчезли. Гилберт оторвал ткань от рукава, чтобы перевязать рану. Когда повязка была снята, рана хоть и кровоточила, видимо, порез оказался глубоким, но наполовину зажила. Гилберт никак не мог вспомнить, когда был нанесён этот порез. Возможно, подожди он ещё немного, рана бы зажила, но для этого нужно было выпить другой крови. Поэтому он подошёл к комоду и вытащил набор иголок и ниток. Снова сев на кровать, он раскрыл набор, взял иголку и, пару секунд подумав, достал белую нитку. Вдев нитку в иголку, Гилберт вспомнил, что сперва нужно обработать иголку. Быстро оглядевшись, он заметил свечи и коробку спичек на столике рядом с кроватью. Чиркнув спичкой о коробок, Гилберт зажёг свечу и провёл иголкой над огнём, пока та не накалилось до красна. Он поддел иголкой кожу на запястье, и кончик иголки окрасила капля крови. Резкая боль была так неожиданна, что в глазах побелело. Она словно пронзила руку. Гилберт быстро и судорожно вздохнул. Стиснув зубы, он глубоко вдохнул через нос. Пришлось взять себя в руки и продолжать, туго затягивая каждый стежок. Он сделал ещё пять стежков, стерпев боль, рука с каждым движением иглы понемногу немела. Гилберт не умел зашивать, но ему удалось стянуть кожу на ране, до того как началось заживание. Руки дрожали, когда он завязал нитку в узел на запястье и положил иголку с нитками на стол рядом со свечой. Гилберт чувствовал себя выжатым лимоном, поэтому он без сил упал на кровать и, поудобней устроившись, прижал раненную руку к груди. Даже закрыв глаза, уснуть не получилось. Ему не хватало объятий и утешительного голоса Ивана. Возникший образ Ивана отозвался мучительной болью в груди, где должно было быть сердце. И это чувство боли было намного сильнее того, что он недавно испытал. Повернувшись набок и притянув ноги к груди, чтобы защитить уязвимое место, он не смог сдержать слёз. Гилберт не мог остановиться, да и не хотел. Тело начало содрогаться, а плач перерос в рыдания. Даже когда кончились слёзы, он не переставал всхлипывать. Так и уснул, сбежав от жестокой реальности в сон без сновидений.