Планета пяти лун. Путь вождя

Сумерки сгущались над Харингтоном — крупнейшим городом континента Асканитур и всей планеты Генеи. Но столица Тауберии, центр торговли и науки, и не думала засыпать. Улицы одевались в тусклый свет газовых фонарей; прохожие в тёмных плащах быстро сновали под моросящим дождём, стараясь как можно скорее укрыться от зимней промозглости в кое-как согретых домах. Жа́ра каминов не хватало, чтобы выгнать холод из кирпичных стен, а потому согревались вином, шумными беседами и танцами. Забавно наблюдать, как светская жизнь оживает с наступлением холодов! Салон леди Орефис был одним из таких приютов, посетители которого усердно боролись с зимней меланхолией. Дом хозяйки располагался в центре Харингтона. Это был изящный трёхэтажный особняк с полукруглыми окнами и резными балкончиками. Летом фасад, должно быть, тонул в зелени и цветах, но сейчас из-под частых коричневых веточек плюща выглядывал розовый мрамор стен. Сада не было, зато весь задний двор занимала оранжерея с изумительной коллекцией экзотических растений. Высокая мраморная лестница вела от тротуара к дубовым дверям с цветочным орнаментом, а за ними расступался небольшой холл, где сама хозяйка в сопровождении двух лакеев встречала гостей. Давно не молодая женщина, леди Орефис носила свои годы как модное платье, и вы невольно восхищались её красотой. Она была известна тем, что собрала вокруг себя отменную коллекцию политиков и запретила в своём салоне любые политические темы. «Снимите с человека его главную общественную маску, и он покажет себя таким, какой он есть», — говорила она. Имена посетителей её салона знала вся страна, а некоторые даже за её пределами. Иллорус Бремвингер — экс-сенатор, управлявший Тауберией на протяжении полувека и ушедший в отставку всего три года назад. Сенаторы Илларион Дорингтон и Томас Бродвиг — крупные промышленники и меценаты. Члены верхней палаты парламента — Совета Лордов — лорды Ченлер, Боншер, Тилберис и Лербинг. Бесчисленное множество композиторов и музыкантов, которые обязательно посещали салон, когда были в столице. Тореодор Муро́, подающий надежды иностранец-изобретатель, усовершенствовавший паровой двигатель. А также менее известные, но несомненно гениальные личности и их жёны. Вечер в салоне только начался. Ещё немногие собравшиеся занимали себя вежливыми беседами. Женщины, устроившись на диване у камина, придумывали план осмотра города для леди Бромтон, дальней родственницы леди Орефис, приехавшей в столицу вместе с мужем. Их невинная беседа то и дело приправлялась искусно прикрытыми колкостями, и леди Бромтон, как ни старалась поддеть бедность сенатора Дорингтона, каждый раз получала такой безукоризненно-вежливый и остроумный ответ от его жены Гелии, что это вгоняло её в краску. Мужчины сидели у окна, смакуя виски и беседуя о бирже. Все были в смокингах, накрахмаленных блузках и узорных жилетках. Самым молодым в этой компании был Илларион Дорингтон: полный мужчина с слегка расплывшимися, но ещё красивыми чертами лица и короткими каштановыми волосами, лишь на висках тронутыми сединой. Слева от него сидел Томас Бродвиг, статный серьёзный человек с широкой челюстью и уверенным взглядом. Справа в кресле развалился толстый старик — Иллорус Бремвингер, который, по видимости, находился в прекрасном расположении духа. По другую сторону кофейного столика сидели лорд Ченлер и изобретатель Тореодор Муро́. — О вашей железной дороге говорят всё больше и больше, господин Бродвиг, — говорил лорд Ченлер, чеканя каждое слово. — Не думаете ли вы расширять круг инвесторов? Томас Бродвиг рассмеялся. — Выпустить акции на рынок, когда строительство ещё не закончено? Что вы, я же не глупец! Мы, конечно, опережаем план по строительству и планируем запустить дорогу уже в 4184-м году, но превращать кампанию в открытое акционерное общество ещё не время. — То есть, прибыли по вашим акциям инвесторам не видать ещё полгода, а это ни много ни мало три месяца или сто тридцать восемь дней. Если эта прибыль вообще будет! Что же об этом думают ваши инвесторы? — Если вам интересно знать моё мнение, я целиком доверяю интуиции моего коллеги, — вежливо сказал Илларион Дорингтон, который владел десятью процентами акций железной дороги. — Он поднял с нуля не одно предприятие, и обогнать всех конкурентов ему помогло именно строительство железных дорог между шахтами и заводами. Настолько крупный проект, над которым магистр Бродвиг работает сейчас, разумеется, являет больше рисков, ибо невозможно ещё предсказать доход и траты. Но появление альтернативы конному транспорту на важном торговом пути существенно подвинет прогресс. Даже если затея прогорит, она не будет совершенно провальной. — Эта ваша новая железная дорога — ничто иное как вредительство! — заявил Иллорус Бремвингер. — Участок между Харингтоном и Бранстолем, который выкупил магистр Бродвиг для своих новаторских проектов, давно и основательно использовался для нужд сельского хозяйства. Не спорю, ваша компания с лихвой заплатила тем, по чьим землям прокладывают рельсы, но никто не подумал об окрестных жителях! Ни для кого не секрет, что земля вокруг дороги стала резко дешеветь, а многие и вовсе покинули дома, потому что не смогли их продать. — Это всё глупости, вызванные недостатком образования, — ответил Тореодор Муро́, главный инженер железной дороги. — Паровой двигатель на рунных камнях абсолютно безвреден и безопасен. Моя команда провела тщательные исследования, которые, между прочим, публиковались в «Науке будущего», ведущем научном журнале. Мы учитывали… Тореодор Муро́ пустился в разъяснения. Он так тщательно описывал свои исследования и так долго доказывал важность своего изобретения, что в конце концов все перестали его слушать. Новой темой для светской беседы стали скачки, поскольку как всегда опоздавший Эммануэль Тейт не мог говорить ни о чём ином. — Неужели вы проиграли скачки, Эммануэль? — с нескрываемым удивлением и ужасом воскликнула леди Ченлер. — На вас лица нет! — Проиграл? — Эммануэль нервно рассмеялся. — Да, господа, я проиграл отличнейшую лошадь! Этот болван Тоберг отыскал красивейшую кобылку, стройную, в яблоках, а её родословной позавидует даже мой отец. Лошадь совсем его не стоит, я говорил, что Тоберг угробит её. Я предлагал за неё в три раза больше, чем заплатил он сам, но этот упрямец всё твердил, что обойдёт меня! — Что же, он обошёл? — Чтобы обойти меня, надо уметь ездить! Он же не способен сидеть в седле. На последнем препятствии не удержался на ногах и сел во время прыжка. Он сломал ей спину! По гостиной прокатился жалостный вздох, а леди Ченлер и леди Бромтон громко взвизгнули. — Но кто же выиграл скачки? — Конечно же я. — Эммануэль с раздражением опустился в кресло. — Но разве можно это считать победой, когда мне пришлось собственноручно застрелить такую прекрасную кобылу?! Тоберг даже не мог сделать дело сам, только выл и ползал рядом с ней. Бьюсь об заклад, он прямо сейчас считает деньги, которые я за неё предлагал, и жалеет, что не согласился! — Ах, молодой человек, что за жестокую глупость вы натворили! — Леди Бромтон досадливо покачала головой. — Почему не отвезти бедное животное к алхимикам? Уж столичные алхимики могут побороть даже смерть! — Но не сломанный позвоночник! Кости срастутся, а ноги больше не побегут. Спросите меня, и я сам выбрал бы смерть. — А как же рунные протезы? Мой дядя сломал позвоночник во время войны, и рунный протез полностью вернул ему движение! По салону прокатился сдержанный смех. — Покажите мне глупца, который потратит такие деньги на лошадь. — Илларион Дорингтон с удовольствием отметил, как леди Бромтон покраснела после этих его слов. — А я понимаю твои чувства, Эммануэль. Помню, у меня тоже был такой случай на скачках. — Как? — воскликнул лорд Бромтон. — Неужели и вы участвовали в скачках, господин Дорингтон? — Юношеское увлечение во времена учёбы в полицейской академии. — Почтительно кивнул Илларион, радуясь возможности щегольнуть своими навыками. — Я был одним из лучших наездников в Бранстоле в те времена, но после перевода в столицу, правда, встретил слишком хорошую конкуренцию. — Разве вы служили в полиции? Я всегда думал, вы пришли в сенаторское кресло из разведки. — Дорогой мой лорд Бромтон, неужели вы не знаете этой громкой истории? — Леди Орефис изобразила искреннее удивление. — Господин Дорингтон в 50-х служил в полиции и занимался банковскими махинациями. Именно он раскрыл финансовую пирамиду жулика Перпутса — уж про неё вы должны были слышать даже у себя в провинции! Тогда же он наткнулся на вмешательство иностранных агентов. Господин Дорингтон так хорошо взял их след, что его позвали в разведку с повышением в звании, лишь бы он согласился вести это дело под их эгидой. И в итоге в 4163-м году это привело к раскрытию сенатора! Уж вы не могли не слышать, что наш бывший магистр финансов лорд Бордиген оказался под пяткой у Империи Синков. Какой это был скандал! — Этот скандал я очень хорошо помню! — лорд Бромтон усиленно закивал, будто опасался, что его примут за совершенного невежду. Выглядел он при этом, как болван. — Именно после того случая я твёрдо решил уйти в политику, — сказал Илларион своим «убедительным» голосом. — Страшно подумать, что может стать с государством, когда им управляют коррупция и предательство. Сенатор в первую очередь должен быть предан народу, а не своим интересам! Илларион так часто повторял эту фразу в своей предвыборной кампании, что его самого начало тошнить от её фальши. Но почему-то избиратели каждый раз на неё велись, как повелись и теперь посетители салона. Люди с удовольствием покупаются на любую чушь, если им хочется, чтобы она была правдой. Чушь — главная любимица светского общества. Все эти приторные беседы, где каждый пытается показаться лучше, чем он есть. С каким удовольствием он плюнул бы в лицо всему этому высшему обществу! Но этим он только даст повод для пересудов «старой аристократии», которая кичилась тем, что их предки носили титул ещё до свержения монархии триста лет назад. А всё же, до получения титула жизнь была куда интереснее. Тогда он не думал ни об избирателях, ни о чужих интригах. Он хорошо умел распутывать загадки, но быть их частью у него получалось из рук вон плохо. Да и не хотелось никогда. Раньше у него была цель — сенаторское кресло. А спустя тринадцать лет службы магистром разведки всё, чего ему хотелось, это по-настоящему заняться каким-нибудь расследованием, встряхнуться и снова почувствовать себя живым. — Я знаю, о чём вы думаете, магистр Дорингтон. — Иллорус Бремвингер лукаво улыбался. — Меня тоже мучили эти мысли, когда я вышел в отставку. Скука, проклятая скука, лишь бы только случилось что-то любопытное! Хотите, расскажу вам секрет? Илларион с интересом взглянул на Бремвингера. Тот улыбнулся ещё шире и достал две сигары. — Угощайтесь! Отлично прогоняют хандру. Не поможете-ль мне раскурить? Илларион с плохо скрытым разочарованием щёлкнул зажигалкой и протянул её Бремвингеру. Тот нагнулся ближе, чем было необходимо, и еле слышно прошептал: — Скоро я развею вашу скуку. Мои мемуары о некотором тайном обществе уже у издателя. Ручаюсь, их быстро напечатают. Такую сенсацию нельзя держать взаперти. Илларион открыл было рот, но не успел выбрать, какой из вертевшихся на уме вопросов задать первым. Бремвингер уже откинулся обратно в кресло и блаженно затянулся. — Ну же, господин Дорингтон, попробуйте! Уж я знаю, вы ценитель сигар. Илларион обрезал кончик сигары на настольной гильотинке и закурил. Табак и правда был превосходным. Леди Орефис вдруг выросла за спиной Бремвингера и игриво улыбнулась. — Уж не скучаете ли вы, господа? У вас такие серьёзные мины, будто вы собрались обсуждать политику! — Как можно, миледи? — Бремвингер притворно ужаснулся. — Мы всего лишь говорили о книгах. В отставке я, знаете, распознал величие классической литературы. — Сожалею, но я всегда предпочитала литературе музыку. Кстати, уже ведь почти тридцать часов! Я должна ненадолго вас оставить, чтобы лично встретить сегодняшний гвоздь программы. С этими словами женщина горделиво поплыла к выходу, а лорд Ченлер целиком занял внимание Бремвингера разговором о шедеврах литературы. Иллариону осталось лишь смаковать табак и своё любопытство. Уж он знал: Бремвингер ни за что больше не скажет ни слова, а будет наслаждаться произведённым впечатлением. Через десять минут послышался несмелый стук в наружную дверь, а спустя ещё минуту леди Орефис ввела в гостиную смущённого паренька в дешёвом костюме и с потрёпанным портфелем в руках. — Господа, а вот и моё угощение сегодняшнего вечера! Рада представить вам Оливера Лове́ра, начинающего композитора и превосходного музыканта. Я его подобрала в дешёвом баре, и уже уговорила директора консерватории зачислить его на первый курс в середине года. Не удивляйтесь так рано: вы сейчас всё услышите! Леди Орефис провела паренька к фортепиано, помогла расположиться и встала рядом, подбадривая его улыбкой. Он явно хотел сбежать обратно в бар, к менее прихотливой аудитории, но играть всё же начал. Тут же остановился, поднялся со стула, уронив при этом нотную запись и вызвав сдержанные смешки. Он неуклюже собрал листки на место, откашлялся и объявил: — Вариация на тему «Рассвет в лесу»! Паренёк сел обратно, и на этот раз исполнил произведение целиком. Играл он недурно, живо пробуждая в воображении яркие образы утреннего леса. Иллариона даже захлестнула ностальгия о его деревенском детстве, о походах и рыбалках, когда не раз приходилось в лесу встречать рассвет. Когда музыка стихла, леди Орефис первая захлопала в ладоши. — Благодарю вас, мистер Ловер, за интересное и живое произведение! У вас очень чуткое ухо. Но, с вашего позволения, я бы хотела дать вам несколько советов. — Это будет честь для меня, леди Орефис. — Паренёк явно осмелел и уже держался вполне прилично. — Вы слишком увлеклись стаккато. Оно отлично изображает перекличку птиц, вы правы, но к концу произведения начинает утомлять. Я бы на вашем месте сделала более лиричную середину, а рефрен в конце подняла на октаву вверх — так вы разнообразите свою композицию, и она никому не надоест. Позвольте я покажу, что имею в виду, на примере композиции моего покойного мужа. Уж вы не можете не знать творчества лорда Орефиса, он был ярчайшим композитором этого века, но то, что я сыграю, к сожалению, так и осталось в черновиках. Вариация на тему «море». Леди Орефис и мистер Ловер по очереди занимали место у фортепиано и устроили прекрасный концерт. Если Илларион за что и любил этот салон, так хотя бы за музыку. А ведь когда-то леди Орефис и его привела сюда для того, чтобы помочь выстроить политические связи. Эта женщина отлично видела в людях «нераскрытый потенциал» и обожала прикладывать руку к его «огранке». После выступления был буфет и новые скучные разговоры. Илларион всё пытался выцепить Иллоруса Бремвингера, но тот упорно не хотел говорить с ним наедине. Наконец, время переползло за полночь, и гости стали расходиться. В холле уже столпились дамы, ожидавшие, когда Эммануэль уступит им место перед зеркалом. Леди Орефис попыталась поддеть его по этому поводу, но лишь получила ответ, достойный возглавить список цитат светских денди: — Женщине даже идёт некоторая небрежность, когда она встречается с мужчиной наедине. Мужчине же необходимо быть безупречным. Домой Илларион ехал в паршивом настроении. — Пора становиться тем самым чудаком, который по вечерам занимается работой и игнорирует светскую жизнь, — пробурчал он в темноту экипажа. Рядом послышался смешок жены. — Чтобы позволить себе подобное, нужно либо не быть лордом, либо происходить из древнего рода. — Чем я хуже тех, кто ведёт родословную от самих королей? Я добился титула сам, упорством и постоянной работой над собой. А этим выскочкам с самого рождения всё принесли на золотом блюдечке, и они петушатся так, будто в этом есть хоть капля их заслуги. Думаешь, я не слышал, как эта леди Бромтон кичилась своими землями? Да квадратный метр в столице стоит больше гектара в провинции! — Это говорит только о её деревенских манерах. В столице никто не измеряет богатство площадью. А высокомерию старой аристократии мы можем только противопоставить отточенные манеры. — Старательно уподобляться тем, кто никогда тебя не примет в свой круг! Как это жалко. — Не жалко, а мудро. Тебе нужно расположение аристократии, и далеко не все из них высокомерно относятся к нашему простому происхождению. Нас постоянно приглашают во множество домов! — В половину из них меня зовут из-за Регенды. Кому расскажи: сенатора приглашают в дом, чтобы послушать пение его дочери. Ну не смешно ли? — А ты хочешь, чтобы всё внимание было только для тебя! В консерватории ею тоже все восхищаются, даром что первый курс. А ты, вместо того, чтобы ворчать, ищи в этом положительную сторону: тебе не приходится устраивать приёмы, чтобы выдать её замуж, — задорно ответила Гелия. — Кстати, сын Милгретов настойчиво оказывает ей знаки внимания. Что ты думаешь насчёт его кандидатуры? — Скряга. У них вся семья копейки считает, а денег горы. Лучше б в дело пустили, чем в банках держать. — Ты так придирчиво выбираешь дочери мужа, что она рискует навсегда остаться в девицах. Ей уже двадцать четыре! — Что-то я не заметил, чтобы Регенда сама выбрала себе кого-то по вкусу. Она только хвостом перед всеми вертит, и довольна от этого собой. — Значит, нам самим нужно помочь ей в выборе. Она не всегда будет такой красавицей, как сейчас, опасно так тянуть с браком. Илларион взглянул на профиль жены, слегка обрисованный светом газовых фонарей, мелькающих за шторами экипажа. Прямой нос, притягательные губы, мягкий изгиб скулы. Гелии уже было за пятьдесят, но её красота с годами только расцветала. Нет, жена была неправа. Их Регенда ещё долго будет красавицей! Пока Илларион рассматривал силуэт жены, его смутил внезапно яркий свет из окна. Он приказал кучеру остановиться и выглянул. Внутри здания, которое они только что проехали, бушевал огонь. — Почему никого нет снаружи?! — беспокойно воскликнул он. — Это жилой дом? — Вряд ли. Кажется, тут стоит какое-то издательство. — Один из телохранителей высунулся в боковое окно и тоже разглядывал горящее здание. По позвоночнику холодом пробежало нехорошее предчувствие. — Адрес этот знаешь? Телохранитель кивнул. — Едем к ближайшей пожарной станции! — крикнул Илларион кучеру. — Как можно быстрее! На пожарной станции не оказалось свободных бригад. В округе горело ещё два здания. — Там вся бригада уже час трудится! — прокомментировал дежурный. — Издательства горят. А это, знаете, дело-то хитрое: пока вся бумага не выгорит, огонь не унять. Повезло хоть, ночь. Не пострадал никто, вроде как. — Пошлите в другую часть! — Так некого, господин. — Что значит, некого?! — Илларион угрожающе хлопнул по столу дежурного. — Район старый, сколько деревянных домов! Полгорода сжечь мне хотите? Дежурный лишь виновато развёл руками, а Илларион вернулся в карету и приказал ехать к следующей станции. Там ситуация повторилась, и лишь в третьем месте смогли направить пожарную бригаду по указанному адресу. По всей столице горели издательства. В каком-то из них наверняка горела рукопись Бремвингера о некоем тайном обществе. Которое очень не хотело становиться явным. Следующим утром первые полосы всех новостных газет пестрели одним и тем же заголовком: «Экс-сенатор Иллорус Бремвингер в возрасте 96 лет погиб в пожаре собственного дома».