Планета пяти лун. Путь вождя

Пока Тауберия спешно готовилась к войне, а Илларион всеми силами помогал контрразведке, Харингтоном завладела весна. Солнце светило всё ярче, город снова облачался в зелёное платье, на улицах пахло молодой зеленью и цветами. С рек всё ещё дул холодный ветер, но солнце уже припекало, и народ радостно скинул пальто и облачился в прогулочные костюмы и платья. В один из таких дней Ригон Салимбдор пригласил Иллариона с семьёй в театр. Магистр культуры Салимбдор любил пантомимы превыше остальных форм искусства, и не пропускал ни одной премьеры. День похода в театр начался с суеты среди женской половины дома. Пока камеристки бегали из одной комнаты в другую, помогая дамам создать безупречный образ, Илларион и Тодас, уже облачившись в смокинги, сидели в гостиной и играли в шахматы. Отец в домашнем костюме сидел в кресле у окна и читал газету. Вдруг резким движением он бросил её на столик и требовательно спросил: — Как долго сенат собираетса скрывать от народа правду? Илларион, прекрасно понимая, о чём идёт речь, как можно более непринуждённо ответил: — Не представляю, о чём ты. — Не представляешь, значит? А ну-ка, прогуляйса со мной в библиотеку. — Мы играем, отец. — Ты играешь не в шахматы, а в поддавки. Поставь ему мат, и дело с концом. В шахматы играешь, точно сытый кот с мышью. «Ну и что? Не выигрывать же за десять ходов, в самом деле!» — подумал Илларион, но решил не озвучивать эту мысль, чтобы не задеть чувства Тодаса. Вскоре игра была закончена, и Илларион ушёл вслед за отцом. В библиотеке они подошли к большому гобелену с семейным древом и гербом головы рыси с разинутой пастью. Хотя титул лорда не распространялся на предков Иллариона, отец настоял на том, что история рода должна быть увековечена. Так делали многие лорды, только что получившие титул, чтобы «уравнять» себя с теми семьями, которые носили титул ещё со времён королевской власти. Разумеется, «истинные лорды», как они себя называли, презирали эти жалкие попытки, но включение в древо нетитулованных предков стало столь популярным, что даже появились специальные правила составления гобеленов: серым вышивались имена простолюдинов, а золотым — тех, кто носил титул лорда или леди. Отец указал на аккуратно вышитые портреты женщины и двух детей с одинаковым концом жизни — 4126 год. — Их убили во время гражданской войны, — тихо сказал он. — В Бранстоле в тот год были особенно сильные восстания. Вояки не пожалели даже вдову с двумя детьми. Говорят, её несколько раз изнасиловали на глазах у дочери, прежде чем подожгли дом и оставили умирать в огне. Сын тогда спасса, но потом скончалса от ожогов. Хорошие были люди. — Это была семья твоего брата, верно? — спросил Илларион. — Да, Одруэна… — отец прикоснулся к портрету молодого мужчины, вышитого рядом с ним самим. — Мы с ним никогда не ладили. Одруэн был сухим и жестоким. Отец говорил, таким его сделали в Золотой гвардии. Отборные войска… — он усмехнулся. — Где же были твои навыки, когда рендежцы убивали вас у Гарды? Мы тогда два месяца стояли лагерем в ущелье у замёрзшей реки. Столько снега навалило, с места не сдвинутьса. Эти твари набежали сверху, по сугробам; меня ранили в первом же сражении. Отец снял с левой руки перчатку и показал металлический протез с рунной гравировкой. Руны соединяли металл с его нервами, и такой рукой можно было пользоваться почти как живой. — Это меня и спасло: тогда ещё вывозили эшелоны с ранеными. А потом мне сообщили, што почти вся армия была перебита, и брат оказался в числе погибших. Я тогда не поверил сначала: он ведь такой сильный был, настоящий воин! Видишь, как оно на войне бывает? С тех пор всё пошло прахом. Несколько лет нас теснили обратно к границе, пока в 4125-м новое правительство мир не подписало. И то, если б люди не взбунтовалис’, долго бы ещё мира с Рэндежсцами не наступило. — Сражение у Гарды было в Ледяную зиму. Те морозы никого не щадили, отец. Многие в тот год и у себя в домах погибали, война здесь не при чём. — И в 4115-м она была не при чём? Когда мой отец погиб при Дредгене? Вот он, видишь? — отец показал на лицо на гобелене: сухое и строгое, прямо как он сам сейчас. — Наши войска под командованием генерала Коберта три недели вели штурм этой крепости. С начала войны в 4113-м это было первое сражение, в котором мы понесли серьёзные потери. Каждый в нём был героем, но не всякий герой выходит живым из таких схваток. Отец умирал тогда у меня на руках… Стыдно сказать, но я только тогда впервые прозрел, какая же сволочь эта война. — Отец замолчал, а потом добавил с презрением: — Кто бы мог подумать, што мой родной сын развяжет новую! — К твоему сведению, я не единственный управляю страной. Девять из сената проголосовали «за» войну, и меня среди этого числа не было. Я не мог повлиять на решение. Но, можешь не сомневаться, я буду первый, кто заговорит о мире. И я добьюсь его. — Да? — отец строго, с прищуром посмотрел на него. — Ты уж постарайса. В библиотеку вошла мать. Она уже была готова к выходу: тёмно-зелёное бархатное платье с золотой вышивкой, зелёный платок, закрывавший её морщинистую шею и грудь, и изумруды на широких пальцах. — Ах, вот вы где! А ты почему не готов, Гровер? — К чему мне быть готовым? Я никуда не собираюс’. Мать на несколько секунд потеряла дух, затем упёрла руки в бока и повысила голос: — Што это я слышу?! Нас пригласил в личную ложу уважаемый человек, сенатор, и ты собираешьса ему отказать? А ну-ка выключай своё дурачество и одевайса! Ишь какую глупость выдумал, совсем власть имущих не боишьса? — А мне плевать на его власть. Он мошенник и лгун. Залез в сенат, только штобы спокойно вести дела в своих борделях и покрывать мафию. И я вообще не одобряю, што наш сын с ним связалса. — Никому не интересно, што ты о нём думаешь. Мне он тоже не нравитса, но принять его приглашение мы должны. Для нашего же блага. — И што ж теперь? Ты готова до смерти замучить человека, лишь бы ему было хорошо! — Илларион, ну хоть ты ему скажи! — мать всплеснула руками. — Ну уж нет, я в это лезть не буду. Илларион как можно быстрее вышел из библиотеки, оставив родителям их бессмысленный спор. Он знал, что вскоре они сами разойдутся ни с чем. Тем временем в гостиную уже спустились Гелия и Бергилла. Их наряды контрастировали так же, как характеры самих женщин. Гелия была в скромном, но очень элегантном голубом платье, которое подчёркивало все достоинства её стройной фигуры. Светлые волосы были убраны в высокую причёску и открывали взгляду длинную шею и тонкие серебряные серьги с бриллиантами. Полная брюнетка Бергилла облачилась в красное платье с глубоким декольте, а крутые локоны спадали ей на плечи. — Что же, остальные ещё не готовы? Скоро выезжать! — Илларион посмотрел на часы. — Как всегда, ждём одну Регенду, — Тодас развёл руками. — Дети с мисс Феролд уже в твоей паровой карете. Они побоялись, что ты не оставишь им места. — Раз так, место там осталось только для меня и телохранителей. — Ничего, — протянул Тодас. — Я лучше по старинке на лошадях, чем на твоём паровом монстре. Наконец в гостиную горделиво вплыла Регенда в белом шёлковом платье с золотым поясом, подчёркивавшим её узкую талию. Ткань платья, красиво натянутая на её пышной груди, на плечах была заколота маленькими брошками-бабочками, а разрезанные доверху рукава открывали чистую кожу рук с тонкими браслетами на запястьях. — Не слишком ли легко ты вырядилас’, моя милая?! — воскликнула её бабушка, внезапно выросшая в дверях гостиной. — Подумаешь, — Регенда пожала плечиком. — Мы же на карете. — Иди наверх и возьми накидку. Авось ещё не лето. — Кажется, мы торопимся, — равнодушно ответила Регенда и быстро пошла к выходу. Город встретил семью Дорингтонов ярким солнечным светом, прохладным ветром, шумом голосов, стуком колёс и копыт по каменной мостовой. Богатые дома тонули в цветах, тротуары полнились медленно гулявшими парами и спешившими по делам лакеями. По центру улицы в обе стороны проезжали повозки и кареты. Дорингтоны разделились по двум каретам (паровой и обычной) и поехали в самое сердце Харингтона, где на одной из центральных площадей стоял главный театр страны. Лилия и Риндол восторженно вертелись на сиденье и расспрашивали Иллариона, как карета работает. Не поняв его объяснений, они потеряли к этому интерес. Лилия тут же прильнула к окну, рассматривая прохожих и указывая на особенно ей приглянувшихся; Риндол, старавшийся выглядеть взросло, изредка поглядывал на кузину и посмеивался, разглядывая людей, на которых она указывала. Так приехали на большую площадь, заполненную лошадьми, повозками и одетой в лучшие костюмы публикой. Над площадью возвышалось круглое белокаменное здание с широким куполом. Посреди площади сверкал в солнечных лучах фонтан со скульптурой людей в платьях и масках: они изображали главных героев «Раненного лебедя» — одной из знаменитейших пантомим. — И когда я в последний раз бывал в театре? — спросил Тодас, выходя из кареты и оглядываясь по сторонам. — Пару лет назад, вероятно, — ответила Бергилла и, приняв руку мужа, осторожно спустилась на мостовую. Рядом, раскрыв лёгкий кружевной зонт, уже стояла Регенда, увлечённо рассматривая окружающих. Заметив кого-то, она кокетливо помахала рукой и повернулась к матери. — Мы идём? Начало через пятнадцать минут! — Опомнилась, — усмехнулся Илларион. Влившись в людской поток, Дорингтоны поднялись по мраморным ступеням, прошли высокую каменную арку входа и оказались в просторном овальном холле, заполненном людьми. Сквозь высокие стрельчатые окна проникал свет, отражался от зеркальных витражей, расположенных напротив окон, и дробился на мириады солнечных зайчиков. Солнечные зайчики мелькали на стенах, полу, заливали светом публику и превращали театральный холл в подобие звёздного неба. У стен между окнами и зеркалами стояли белоснежные скульптуры, замершие в разнообразных позах. Все они были в масках и причудливых нарядах. Справа от входа широкая полукруглая лестница вела на второй этаж. — Нам сюда. — Илларион повёл семью к лестнице. У подножия их уже дожидался работник театра, который без лишних слов проводил Дорингтонов в ложу Ригона Салимбдора. Ложа была большая, с тёмными панелями на стенах и ковром на полу. В ложе стояло три овальных стола, каждый в окружении четырёх кресел. Два стола были у самого парапета, а один — на небольшом возвышении у входа в ложу. У двери рядком выстроилось несколько стульев для телохранителей и гувернантки. Ригон Салимбдор с женой и двумя сыновьями уже был в ложе. Он поднялся навстречу своим гостям, с каждым тепло поздоровался, назвал по имени и спросил, всё ли у них хорошо. Он осведомился и о здоровье отца Иллариона и, услышав о его мигрени, пожелал скорейшего выздоровления. Салимбдор подарил детям по сладости, позволил им выбрать лучшие места, а затем устроились и взрослые. Регенда, оказавшаяся ближе всех к парапету, грациозно облокотилась на него рукой и стала осматривать зал. Самой красивой частью зала был купол, украшенный фресками с мифом о сотворении Всеведающим мира и жизни. В центре купола находилось окно, стекло которого было устроено таким образом, что в любое время суток солнечный свет падал ровно на сцену под ним, когда остальной зал оставался в полумраке. Зрительный зал и лоджии полукругом огибали сцену, и лоджия Салимбдора находилась в самом центре. Вдруг в партере раздались крики, и все подбежали к парапету. Расталкивая зрителей, какой-то человек убегал от охранников. Несколько упавших женщин возмущённо кричали ему вслед. — Что случилось? — спросил Илларион. — Наверное, снова кто-то зайцем сюда пробрался, — Салимбдор пожал плечами и вернулся к своему креслу. — Регенда, ты, кажется, с ним беседовала? — Нет, не с ним, — бросила она и расстроено откинулась на спинку кресла. До начала спектакля она больше не выглядывала в зал. Наконец прозвенел последний звонок, и в зале воцарилась тишина. Оркестр заиграл тихую непринуждённую мелодию. На ярко освещённом пятачке сцены появилась полная фигура с разрисованным белым лицом. Поначалу казалось, что на нём была маска: так преувеличенно выглядели его старческие черты, — но когда лицо начало выразительно двигаться, стало ясно, что это был грим. Полная фигура в панталонах с большими рюшами и рубашке поклонилась, и представление началось. Люди на сцене были одеты в необычные костюмы, которые подчёркивали какие-то определённые черты героев. Актёры движениями и мимикой показывали свои действия, чувства и мысли. При этом они не издавали ни звука, и только музыка способствовала созданию нужной атмосферы спектакля. Пантомима рассказывала о вдовце, который всю жизнь почти не выходил из дома, а под старость лет решил отправиться в путешествие. Там он познакомился с бедной девушкой и, поражённый её красотой, отдал ей часть своих денег. Девушка влюбилась в своего благодетеля, и в порыве чувств выдала ему страшную тайну: у неё рос змеиный хвост. Той же ночью вдовец сбежал, а она разозлилась и побежала к отцу. На следующий день вдовец, проезжая через лес, попал к разбойникам. Его карета перевернулась и была разграблена, а самого мужчину схватили и привели к атаману. Оказалось, атаман был отцом бедной девушки со змеиным хвостом, и теперь он заставлял вдовца на ней жениться. Вдовец убежал от разбойников в лес. На этом первая часть пантомимы закончилась, и дверь в ложу раскрылась: слуга предлагал проводить господ к отдельным столам в буфете. Обсуждая представление, Дорингтоны и Салимбдоры вышли в холл. — Правда же очень интересно?! — восторженно воскликнула Лилия. — Не понимаю, что ты в этом находишь, Ригон, — скорчив презрительную гримасу, вздохнул Илларион. — А по мне так довольно смешно, — улыбался Тодас. — А ты что думаешь, Берги? — Прошлая комедия была веселее, но и эта ничего. — Проходя рядом с зеркалом, Бергилла кокетливо откинула волосы и поправила причёску. — Так и так не люблю комедии: в них смысла меньше, чем в проповедях пророков, — бросил Илларион. — Пожалуйста, не говори так, — перебила его Гелия. — Рад, что твоя семья расположена к пантомиме больше, чем ты! — воскликнул Салимбдор. — Дорогие мои, вы же справитесь без нас? — спросил он, обращаясь к семье и гостям. — Мы с магистром Дорингтоном хотим обсудить скучные дела, которыми не стоит портить ваше приподнятое настроение. Но мы обязательно вернёмся к началу второго акта. Пользуясь своим высоким положением, Салимбдор сделал себе в театре отдельную маленькую столовую, где им прислуживал личный официант, и тот появлялся только по зову колокольчика. Когда они остались одни, разговор быстро перешёл в деловое русло. — Сегодня, конечно, не праздник ленточки, но у меня кое-что есть, — сказал он и положил перед Илларионом два листка, шутливо озаглавленных «список благодетели» и «список непослушания». — Я ведь не просто так поддержал Колдвига в вопросе сам знаешь чего. Он заносчивый подлец, и, пусть мы и состоим в одной коалиции, в его игру я никогда играть не стану. Но у меня есть свои соображения на этот счёт. Хочу под шумок перестроить подпольные силы, а то больно всё застоялось и тиной попахивает. Твои ребята подсобят? — Мы с тобой нередко выручаем друг друга. Но, учитывая обстоятельства, не могу обещать многого. У моих людей тяжёлый период. — Я заплачу щедрую премию. — Тогда волонтёры найдутся. — Приятно это слышать. Я, по правде, давно хотел тебя попросить, да не одному тебе приходится с правдой бороться, чтобы она раньше времени чужих ушей не достигла. Ближе к делу… Те, что из белого списка, займутся оружием. Хорошо бы, чтобы твои ребята за ними наблюдали, но трогать не надо. А вот те, что в чёрном списке, зазнались и потеряли хватку. Мне нужно найти у них что-то интересное и подкинуть полиции кость. С Прайстом Данли я сам переговорю. Как думаешь, получится? — Отчего нет? Если не ошибаюсь, на некоторые из этих семей у меня уже есть компромат. — За это я и люблю с тобой работать. Не зря я помог тебе в сенат пройти, ты видишь всё наперёд! — Что ж, разведке и газетам полезно быть заодно. — Твоя правда. Но у меня есть ещё одно дело, уже лично к тебе. Оно требует более решительных действий, но я останусь у тебя в долгу. Ты знаешь, такой должник как я — дело выгодное. Ты на войну имеешь свои виды, и когда тебе понадобится сила народа — пресса будет на твоей стороне. — Так что же ты хочешь взамен? — Оружие Бродвига. У него особенные разработки, которыми он ни с кем не делится. А мне нужно составить конкуренцию разъевшимся жабам на чёрном рынке. — Дело тухлое, как ты это называешь. Томас Бродвиг не станет заключать договор с мафией. Он очень щепетилен в вопросах сотрудничества. — Вот поэтому мне нужно, чтобы он об этом не узнал, — Салимбдор понизил голос, хотя рядом никого не было. — Ты же имеешь крупную долю в его предприятии, и можешь зайти куда угодно и когда угодно. Придумай, как незаметно вписать в список поставок вот это место. — Салимбдор протянул ещё один листок. — Я его зарегистрировал под полицейский склад. Шишки МВД об этом, разумеется, тоже не знают, поэтому провернуть всё нужно тихо. Мне для начала нужно пятьсот револьверов. Хочу проверить, как они пойдут. Деньги поступать будут. Возьмёшься? Кроме тебя этого никто не сможет. Илларион задумался. С Томасом Бродвигом у него были доверительные отношения, и подобные действия могли навредить их как личным, так и деловым связям. С другой стороны, предприятию это приносило только выгоду, а помощь Салимбдора и правда могла пригодиться — особенно теперь, когда Илларион шёл по стопам убийц Бремвингера. — Я сделаю, что в моих силах. — Приятно иметь с тобой дело, Илларион! — Салимбдор поднял бокал с шампанским. — Надолго в долгу не останусь. А премиальные для твоих ребят пришлю лакеем. Но не будем больше о делах. Предлагаю закрепить договор шампанским и возвращаться в ложу. Искусство ждёт! Спектакль продолжился. Главный герой оказался заперт в заброшенной избушке, которую окружили разбойники. Четыре дня они перекидывались остроумными шутками и плели друг против друга комические заговоры, но ни вдовец не мог сбежать, ни разбойники не находили весомых аргументов для взятия его в плен. Совершенно переругавшись на четвёртую ночь, злодеи устроили сражение, которое было представлено особенно весело. Воспользовавшись случаем, вдовец постарался сбежать, но получил стрелу в полную пятую точку. Пока он поправлялся от своего ранения, за ним ухаживала девушка со змеиным хвостом. Она оказалась такой весёлой и заботливой, что в конце концов вдовец забыл о её недуге и согласился жениться на бедной девушке. Пантомима окончилась их радостной свадьбой и лёгким намёком на то, что вдовец ещё оценил прелесть хвоста в первую брачную ночь. Актёры вышли на сцену, начались долгие аплодисменты, публика несла любимым мастерам сцены цветы и подарки. После спектакля Гелия пригласила Салимбдоров к ним на обед (оказывается, она ещё утром подготовилась к принятию гостей), и они вместе направились к каретам. Регенда долго мялась у порога, высматривая кого-то в толпе, но наконец-то все уселись и поехали в особняк Дорингтонов.