Гранаты и апельсины (Выжившая/Выживший (1/30))
9 июля 2016 г. в 04:46
Примечания:
Нельзя так просто взять и не запрячься на очередной месяц ежедневной писанины. Закончится это в сентябре. Возможно, не в этом фэндоме. Whatever.
Рейтинговых зарисовок по фоллауту стало слишком много, чтобы их можно было игнорировать дальше как класс. Поэтому сборник. Не пугаемся.
Тема первого дня NSFW-челленджа - голые обнимашки.
Для того, чтобы дверь закрылась полностью, приходится подёргать ручку и немного потянуть на себя. Сделав это, Стейша кидает на пол пакет (внутри — минералка, два апельсина, таблетки, гранатовый сок) и с трудом снимает босоножки. Всё же малы оказались, следовало брать в отпуск проверенную обувь. Теперь мозоли будут. Что поделаешь.
Номер выглядит так, словно незадолго до миссис Вербер там поработал растлитель — балконная дверь нараспашку, ковёр топорщится складками, на телевизоре повис грязный носок, декоративная бумажная люстра вовсе увешана чем попало. В центре композиции, поперёк кровати в форме полукруга, валяется благоверный супруг. В чём мать родила, только чресла прикрыты простынёй. На всякий случай. Пахнет стиральным порошком, гарью из окон, чем-то кислым — похоже, рвота. Или фрукты испортились.
Анастейша Вербер громко оповещает о своём прибытии, а также сокрушается, что мистер Вербер выбрал ну самое удачное время, чтобы простудиться.
Ы, говорит мистер Вербер. Ему слишком плохо, чтобы адекватно реагировать на происходящее. Впрочем, Стейша знает своего мужа слишком хорошо, а потому уверена: ей рады, насколько это вообще возможно.
Она наливает на донышко чистого стакана гранатовый сок, разбавляет водой, выламывает таблетку из блистера. Мистеру Верберу хватает сил, чтобы поднять верхнюю часть туловища; освежившись и выпив лекарство, он говорит:
— Спасибо.
И:
— Ну и жара. Запорол я отдых тебе, ничего не скажешь.
— Рядом с тобой такие мелочи не имеют значения, — говорит миссис Вербер, неторопливо снимая с себя юбку, блузку и бюстгальтер. Приподнимает край простыни и ложится рядом с мужем.
— Заразишься.
— Глупости, — Стейша хмыкает. — Я только осенью болею.
— Жарко же.
— Тебе жарко. Мне — холодно.
Проводит языком по шее, а кончики пальцев невесомо, с точностью швеи или хирурга, касаются смятых простыней дальше. Мужчина поворачивает голову; глаза зелёные-зелёные, как крепкий раствор хлорофиллина, и испуганные. Стейша дует на дорожку слюны, и всего мистера Вербера начинает мелко-мелко трясти. Он обнимает жену за талию, но просит:
— Не сегодня. Я всё же боюсь...
— Не говори.
Мистер Вербер тяжело, неизлечимо болен. Каждый день под его кожей идёт война не мировых, но вселенских масштабов. Врачи говорят, этот самый каждый день для него всегда может оказаться последним, и однажды утром, скорее всего, миссис Вербер найдёт у себя в постели симпатичный труп. И что с того?
Мистер Вербер постоянно отшучивается — живём не в последний раз. Но трахается всегда как в последний, если уж бывает настроен. Неизвестно, что возбуждает больше — это или детская непосредственность. Или мягкие черты лица, которые даже глубокие шрамы после многочисленных кожных заболеваний испортить не могут.
Стейша обнимает мужа в ответ, и, несмотря на предыдущие жалобы по поводу жары, засыпает он быстро.
Миссис Вербер встаёт, чтобы тоже выпить минералки и закрыть окно.