Внутренний мир WOAS

У Люсьен ненависть кроется вдоль шрама на лице и руках, сжимающих меч до бледнеющей кожи и выступающих костяшек. Ее волосы стянуты в толстый жгут и при поворотах опаляют своим ударом так же больно, как и прикосновение хлыста. Кастеллан делает несколько решительных шагов, кончиком меча вызывая на бой. — Давай, сын Посейдона, покажи, на что ты способен. Перси не нравится настрой Люсьен, но и отступать — не в его правилах. Небольшая складка пролегает между бровями, пока он вытягивает из кармана ручку, превращая ее в смертоносный Анаклузмос. — Люсьен, — он пытается найти компромисс, решить все переговорами, но девушка с рычанием идет в атаку, которую Джексон едва отбивает. — Ноги на ширине плеч, божок, — она шипит змеей, но отголоски прошлого вырываются наружу. Сложно драться с той, кто учил тебя это делать. Учитель знает каждый твой последующий шаг и каждый твой трюк. Перси оступается, мечи соприкасаются с воющим скрежетом, от которого зубы сводит, а перепонки грозятся лопнуть. В глазах Кастеллан буря отчаянья, в ее протяжном изгибе спины линии страха, в ее ноющих суставах крики боли. Девушка крепче перехватывает рукоять и прерывает соприкосновение, ускользая под рукой Персея. — Прекрати, Люсьен, — полубог не кричит, просит спокойно, выставив вперед руку, словно пытается приручить дикого зверя. — Ты не враг мне. — Тем не менее, ты не проявляешь желания стоять ко мне спиной, — презрительно выплевывает дочь Гермеса, перекрутив оружие. Желваки дергаются, Джексон облизывает губы и снова идет в атаку. Меч. Удар. Поворот. Удар. Скрип небесной бронзы. Подножка. Удар. Искра от лезвия. Люсьен кричит и снова делает выпад. Роковой, необдуманный, под влиянием эмоций. Джексон ловко обводит выстроенную фигуру — продолговатый меч отлетает в сторону. Кастеллан вжимается в стену, не от страха, от непризнания проигрыша, видя, как сияние Анаклузмоса теряется в примитивном видении шариковой ручки. Персей не убийца и не палач, Персей чертов герой, пример принца на белом коне из типичных сказок для смертных детишек. Шрам на лице полубогини искажается гримасой ярости, пока она ногтями цепляется за каменную стену, сбивая хрупкую кожу. Уста покрываются маленькими трещинками, а несколько капель выступившей крови пачкают белые зубы. Джексон хмурится, словно ему больно наблюдать за девушкой. Хотя ему правда больно. — Наслаждаешься зрелищем, дитя моря и суши? — Люсьен дергает головой, откидывая несколько непослушных прядей. Перси неодобрительно качает головой и отводит взгляд, облизывая пересохшие губы, словно это у него они кровоточили. Люсьен заметно притихает: пальцы больше не скребли стену, а дыхание выровнялось. Сын Посейдона осторожно осматривает полубогиню, пока не встречается с мутной зеленью ее глаз. Губы девушки едва заметно двигаются. — Я не слышу, — Джексон пытается вслушаться, но Люсьен замолкает, даже так, лишь подзывает рукой. — Мне подойти? Кастеллан кивает. Он делает осторожный шаг навстречу и отчетливо замечает, как она шепчет «ближе». Еще шаг. «Ближе, ближе». Три шага. Четыре. Джексон осматривает нефритовую радужку ее глаз, с мелкими вкраплениями синего. Ощущает тепло тела и то, как ее охватывает мелкая дрожь. — Повтори, — просит она. — Я не понимаю, — Персей хочет отступить, но не может… не хочет. Девушка самими кончиками пальцев прикасается к его губам. — Повтори, — шепчет. Сын Посейдона отводит ее руку и осторожно облизывает место прикосновения. Люсьен ловит каждую секунду этого действия, упивается моментом, от чего в уголках ее глаз скапливаются капли. — Поцелуй, — умоляет. И Персей целует. Люсьен хватается за него, словно он последнее важное звено ее старой жизни. Словно в нем хранится то давнее и такое далекое, похожее на сон, воспоминание, когда она была частью чего-то меньшего, но определенно куда более важного. Кастеллан перебирает его волосы и едва слышно стонет. Перси проводит рукой по ее спине и ощущает тень мороза, прошедшего за шиворотом футболки. Ладони горят под мерзкими ранами. Девушка дергается и отталкивает его. — Уходи, — приказывает. Перси не повинуется. — Пошел прочь! — ее крик срывает с дерева нескольких птиц. Джексон долго стоит, наблюдая за сгорбленной, сломанной фигурой дочери Гермеса, не найдя больше причины, чтобы остаться. Он напоследок облизывает губы и уходит, ни разу не обернувшись. Люсьен же тихо, тише опытного хищника, идет за ним. Онемевшие руки привычно обхватывают рукоять меча и мастерски направляют острие. Прямо между ребер, не ломая их. Практически идеальная работа. У Кастеллан боль пронизывается уколом небесной бронзы, а отчаянье вырывается безутешным криком. У нее ненависть собрана кровавыми каплями на лезвии меча и подсыхающими дорожками на щеках. Ее руки трясутся, пока она в агонии качается из стороны в сторону и безмолвно причитает о чем-то привычном, о чем-то, что обязательно пожалеет ее. У нее тело — рубцы, а душа — рванье, которое не в силах сшить по кусочками. Люсьен обнимает рукой шею полубога и на прощание шепчет: — Никогда не стой к врагу спиной, — она медленно вынимает оружие, позволяя рубиновой крови пачкать свою обувь. — Таков был мой первый урок тебе, Перси Джексон.