Цветы и специи

Бывают моменты, когда Санса забывает, что боится Пса. Бывают моменты, когда ей хочется время, обычно проводимое в одиночестве, провести с Сандором Клиганом. Когда они одни, он будет говорить с ней. Расскажет ей правду, пусть и уродливыми словами, так подходящими его уродливому лицу. Хотя Санса больше не считает Пса уродом. Уродлив Джоффри, уродлив по-настоящему — внутри. А Пес не скрывает — просто не может скрыть — своё уродство, и Санса научилась ценить это. Когда она возвращается в покои, возникает один из таких моментов. Выходя со двора, они молчат. Кровь громко стучит в ушах, а Санса почти реально ощущает, как на руках и животе формируются кровоподтеки, одна сторона головы саднит и опухает прямо на глазах. Шаги Пса, идущего рядом с ней по дорожке, отдаются эхом, а от грохота тяжелых доспехов начинает болеть голова. Санса молчит. Каким-то образом ей удается не отставать от него. Страх позабыт, и хочется заговорить, но в горле комок. Она борется с рыданиями, чувствуя, что если позволит себе дать слабину — то больше не остановится. Но только не здесь, — говорит она самой себе, — нужно добраться до комнаты. Только не здесь. Нужно держаться. Пес молчит, и его молчание только усиливает пульсирующую боль в местах, куда её ударили. Почему именно сейчас, когда она нуждается в его уродливых, уничижительных словах больше всего? Хотя её взгляд часто обращается к нему, отчаянно умоляя Пса сказать хоть слово, разорвать эту тишину, он молчит. Я могу сказать ему, что знаю правду о его ожогах. Я могу сказать ему, и тогда, наверное, он сделает мне больно. От этих мыслей кровь стынет в жилах. И, кажется, она обезумела, потому что её соблазняет мысль о боли, которую она спровоцировала бы сама — о наказании за собственный грех. И в глубине души Санса думает, что скорее предпочла бы носить синяки от ударов Пса, чем сира Мерина или сира Бороса.  — Чем ярче горит свеча, тем упорнее они будут стараться её затушить, — наконец рычит Пес. Он говорит резко, отрывисто, но негромко, словно делится секретом, который она не должна знать, и пристально смотрит на кровавое месиво вокруг её уха. Я могу сказать ему, думает она. Сказать о том, что знаю его секрет. Этот секрет между ними — будто ложь, о которой не знаешь, но подозреваешь обман. Быть может, он думает, что Санса по-прежнему считает его лицо ужасным и не может на него смотреть. Но ведь он настолько честен с ней. Он ей не врет. Он всегда так искренне зол и язвителен, но разве сладкие слова королевы и Джоффри, их заверения и обещания, прежде чем они разорвали её мир на кусочки, лучше? Я могу сказать ему. Сандор останавливается и — почти нежно — хватает её за плечо. Тянется к её руке, сжимающей окровавленную тряпку, которую он дал ей чуть меньше месяца назад.  — Ты пачкаешь своё красивое платье, — говорит он. Этот насмешливый и горький тон почти не приносит утешения. Он берет ткань и — почти неловко — стирает им кровь. Я могу сказать ему, думает она. Это так больно — его пальцы, прижимающие ткань к кровоточащей ране. Я могу сказать ему, и, возможно, он ударит меня так сильно, что я отключусь и не буду ощущать боли.  — Спокойно, девочка, — ворчит он и сжимает её плечо сильнее. Сансу шатает, но она даже не замечает этого. Я могу сказать ему. Она часто думает о том, хочет ли умереть. Эта правда вертится на языке; она знает, что именно его брат изуродовал ему лицо, украл счастливое детство и превратил жизнь в кошмар. И то ли безумие, то ли полное безразличие заполняет её полностью — так же, как когда она шагнула к Джоффри, намереваясь столкнуть его вниз. Только сейчас здесь нет никого, кто встанет между ней и Псом. Ни Мерин, ни Борос — никто. И не потому что бесполезны, как сказал когда-то лорд Бейлиш, а потому что им плевать. Они такие же рыцари, как и его ужасный брат. И только Пес проявил к ней что-то вроде участия. Глаза жжет, и Санса моргает. Горячие слезы стекают по щекам, но она смотрит на него снизу вверх пустым взором и шепчет:  — Он не настоящий рыцарь. Сандор Клиган переводит на неё взгляд. Уже в который раз он смотрит на Сансу, как на ненормальную, и озадаченное выражение его лица почти — почти — заставляет её глупо хихикать.  — Ваш брат, — просто говорит она и снова пошатывается, когда он ослабляет хватку, и втягивает воздух, ощущая, как пальцы его сжимаются сильнее, почти до боли (теперь она будет носить следы его пальцев поверх ударов сира Мерина).  — Что там насчет моего гребанного брата? — спрашивает он уже другим тоном: видимо, этот холодный рык должен привести её в ужас. Как вообще можно действительно бояться чего-либо или кого-либо после того, как она смотрела на обезглавленное тело своего отца, в то время как внизу бесновалась радостная толпа? Санса закрывает глаза. Ей до боли хочется спать.  — Лорд Бейлиш рассказал мне. О том, что ваш брат с вами сделал. Глаза рефлекторно открываются, когда железные пальцы сжимают плечо в несколько раз сильнее. Эта боль отвлекает от боли в лице. Санса смотрит в его лицо, перекошенное от ярости, и страх вместе с тревогой и надеждой овладевают ею.  — Он чудовище.  — А я, думаешь, нет? — рычит он. Ладонь скользит вниз, и теперь он держит её за предплечье. Сир Борос держал её так же, пока сир Мерин бил. Он сжимает ещё крепче — и она кричит. Но не сопротивляется, когда он тащит её весь остаток пути к её комнате, заталкивает её туда, а потом прижимает спиной к стене. Боль проходит сквозь неё, и она плачет, ощущая горячие слезы на щеках, но пальцы против воли хватают Пса за доспехи. Пожалуйста, не останавливайся, не останавливайся, пока я больше не смогу чувствовать боль.  — Не набивай свою голову мыслями о том, что я порядочный человек, слышишь меня, девочка? — его лицо так близко от неё, что Санса ощущает его горячее дыхание на своей коже. От него пахнет потом и вином, и смешение этих запахов одновременно пьянит и вызывает отторжение.  — Он сказал, что если вы узнаете, то все рыцари Королевской гавани не смогут меня спасти, — шепчет она. Но все рыцари Королевской гавани избивали её по команде Джоффри. Сандор смотрит на неё. Его трясет, теперь он сжимает уже оба её ноющие от ударов предплечья. Его пальцы оставляют следы поверх других; и эта боль заменит ту, которую причинил ей Джоффри. Он похож на взбесившегося пса, который готов разорвать её в клочья. Санса хнычет, потому что не может выбросить из головы воспоминание о своей лютоволчице Леди и о том, какой та была ласковой и спокойной.  — Тогда какого хрена ты сказала мне это?!  — Потому что это неправильно. Вы всегда были честны со мной, а я скрывала это от вас. Она не говорит, просто не может сказать о своем безумном желании — чтобы он причинил ей боль, такую боль, чтобы она больше ничего не чувствовала. Тогда, быть может, она потеряет сознание, а когда проснется, то забудет о телесной и душевной боли, о ранах, нанесенных ей Джоффри и королевой, обо всем. Хватка на плече становится мягче. Сандор отстраняется, хотя он напряжен и его по-прежнему трясет. Санса всхлипывает, потому что потеряла Леди, Арью и отца, и, скорее всего, больше никогда не увидит свою мать и братьев. Так почему она должна потерять и накал ярости Сандора Клигана, когда приложила максимум усилий для того, чтобы нарваться?  — Пожалуйста, — выдыхает она. Пес хватает её за подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза.  — Пожалуйста что, девочка? — рычит он.  — Пожалуйста, просто избавьте меня от боли. Глаза Сандора теплеют. Его пальцы мягко касаются золотисто-рыжих локонов. Громкий вздох — и напряжение, кажется, оставляет его тело. Он отвечает ей, и Санса знает, что его устами говорит опыт:  — Если бы всё было так просто, Пташка.