Из реальности в Бесстрашие

Я просыпаюсь от настойчивого стука в дверь, и, судя по свежему лицу молодого солдата, которого вижу на пороге, весьма поздно. — Макс вызывает, — только и говорит парнишка и тут же срывается по своим делам. Я, поглаживая затекшую шею и еще не совсем осознав, что мне только что сказали, бросаю взгляд на часы. Да ну нахер! Десять! Я можно сказать, проспала все на свете. Кидаюсь в ванную, чтобы умыться, и быстро натягиваю форму. Не то чтобы я так сильно торопилась к Максу, просто вставать так поздно в Бесстрашии как-то не принято. Вот ну вообще не принято. Почти противозаконно. Ныряю в ботинки и, мысленно пригрозив будильнику, который, по идее, должен был меня разбудить, несусь в кабинет главного Лидера. — Кэт, где тебя носит? — грозно ухает Макс, как только я появляюсь на пороге. — В смысле, где носит? Мне только сейчас доложили, — с вызовом возмущаюсь я. Даже кофе попить не дали, а уже наезжают. — Я час назад приказал всех собрать! — рычит тот, а потом вдруг прикрывает глаза и оборачивается в сторону окна. — Эрик? Тот, стоя, опершись на подоконник, только пожимает плечами. Как раз когда до меня начинает доходить суть этого балагана, Эрик выдает: — Да толку нет в этой соплячке. — Толку нет только в твоих выебонах, — злобно выплевываю я, принимая из рук Макса поданный им планшет. — Так в чем дело? — Сменяли патруль в Дружелюбии, не досчитались пятерых, — коротко излагает он суть, одаряя Эрика взглядом, полным немого укора. На экране я вижу список солдат дружелюбного патруля, красным цветом выделены как раз те, кто исчез, но мне это ни о чем не говорит — я еще не знакома со многими во фракции. — То есть, вы только сейчас заметили? — выпаливаю я. — Когда брали Алекс, мы не видели ни одного. — И ты, конечно, не удосужилась об этом сообщить, — наигранно обреченно изрекает Эрик, мол, «ну ничего удивительного». — Прости, как-то не до того было, — говорю я, не отрываясь от планшета, как будто могу извлечь оттуда еще какую-то информацию. — Да и кто-то вроде хвалился, что он там все прочесал. — Так, — басит Макс, пресекая очередной всплеск гнева Эрика. — Кэт, «не до того было» — это не отговорка. — Понимаю, такого больше не повториться, — отрезаю я механическим голосом, возвращая ему планшет. — Но к делу — если вдруг кому-то пришло в голову, что они присоединились к заговорщикам, сразу скажу — мысль херовая. Не встанут изгои на те же грабли. Солдаты уже покойники. — Еще мысли? — я замечаю, что Макс зарделся. Видимо, как раз это они и предполагали. — Хотите быстро покончить с заговорщиками — уничтожайте всех изгоев. Да и то не резонно, кто-то точно еще ныкается во фракциях. А цеплять по одному, чтобы вычислить остальных, если вы внимательно слушали Алекс, бесполезно. Наверняка работают по одиночке или небольшими группами. — А нахрена было патруль-то мочить? — взрывается Макс, видимо, от осознания нашей безысходности. — Чтобы мы снова успели подготовиться? — Чтобы мы снова успели дров наломать, — это первое, что приходит мне на ум. — Макс, ты слышал, они ни хрена друг о друге не знают, организации никакой, планы строят на матушке-интуиции. И из головы не идет, что они там что-то мутят под носом у Джоанны. — Да что ты докопалась до этих наркоманов? — рычит Эрик. — Да потому что это идеальное место, кретин! — оборачиваюсь я к нему. — Пойди попробуй поставить всех дружелюбных к стенке, да проверить их под сывороткой — Джоанна такой визг поднимет, что Маркус нас первыми на пожизненное отправит! — потом снова, уже спокойным голосом, продолжаю: — Макс, ну сам подумай. Камер там нет, дружелюбные ничего кроме своих грядок не видят. Жрут они там, да вынюхивают все. Кто знает, может, они патруль грохнули, чтобы незаметно из фракции выскочить? — Спорить я с тобой не буду, Кэт. Может ты и дело говоришь, — тот опускает глаза. — Только вот делать-то нам что? — Ну, точно не пушками размахивать направо и налево, — я еле заметно киваю в сторону Эрика. — Думать. И ждать. Осторожно ждать, Макс. Рано или поздно они еще что-нибудь выкинут. Вот так аккуратненько я намекнула — не знаю я, что нам делать. Я выхожу из кабинета первой и никого ждать не собираюсь. После высказанного Эриком пренебрежительного недоверия к моим мыслям, в голове крутится только одно слово: «Дружелюбие». И сейчас я знаю только одного человека, способного мне хоть что-то рассказать. Я осторожно вхожу в больничный отсек, боясь кого-нибудь разбудить, но мне везет — Кэйси тут же оборачивается в мою сторону. Подхожу, не особо решительно опускаюсь на край ее койки, намекая на интимность разговора, и обернувшись на спящую Лексу, тихо начинаю: — Мне нужна твоя помощь. Девчонка сначала удивляется, ну чем может помочь Лидеру раненая неофитка? Но потом серьезно хмурится, ощутив важность просьбы и явно приготовившись ее выслушать. — Расскажи мне как ты провела последний год в Дружелюбии. Было ли что-то странное, не так как обычно? Кэйси снова оказывается в замешательстве, но опять же быстро берет себя в руки и начинает думать. — Последние два года я работала на плантациях и в теплицах. Мои родители погибли, — она морщится. — И мне пришлось зарабатывать самой. Наверное, никто и подумать не мог, что я уйду из фракции. Рыженькая рассказывает о распорядке дня, о правилах, об отношениях соседей. Я терпеливо жду, хотя это совсем не то, что я хотела услышать. И уже практически отчаиваюсь узнать что-нибудь стоящее, как вдруг тон ее чуть хрипловатого голоса понижается. — Несколько рабочих вдруг взбунтовались против представителей фракции. Говорили про то, что в еду добавляют сыворотку Дружелюбия, и что это нарушает их права. Я ни о чем таком не знала, но почему-то меня это тоже задело, и тогда я перестала есть в общей столовой. Готовила дома. Но Кэт, — она выставляет руку, как будто боится, что я спрошу, почему это так важно. — Дружелюбные, если их действительно пичкают сывороткой, вряд ли будут бунтовать. Я подумала об этом только сейчас. Мне вдруг вспомнился случай в том году, когда Джоанна пригласила меня на обед. Да уж, действительно, вряд ли. И тут я понимаю, что это невероятно ценная информация. — И что сделала Джоанна? Ты помнишь тех людей? — Нет, — к моему сожалению она качает головой. — Представители просто назвали это бредом. — Но ты не поверила. — Я не знала, просто решила проверить. А через пару дней вдруг почувствовала, что меня начали раздражать многие вещи, как будто какая-то пелена упала с глаз, и поняла, что нас действительно обманывали. Это было как раз перед Церемонией Выбора, так что я и не думала оставаться во фракции. — Ясно, — я поднимаюсь. — Ты действительно очень помогла, но теперь мне пора. — Кэт, — вдруг окликает она меня, когда я уже подхожу к двери. Оглядывается на Лексу, боясь, что разбудила ее громким возгласом. — Мне кое-что не дает покоя. Я понимаю, что это не мое дело. Совсем. И что у вас с Эриком… — Что с Эриком? — услышав его имя из уст неофитки, мне вдруг стало чрезвычайно интересно, что же она скажет. — Можешь сказать. — Мне кажется, — Кэйси опускает глаза, видно, что ей неловко об этом говорить. — Мне кажется, что Хлоя слишком хорошо знает, как к нему подступиться. Я поворачиваюсь к ней всем телом и по-птичьи склоняю голову, призывая продолжить свои рассуждения. — Она не боится его, как другие неофиты. Знает, что нужно сказать. И когда. Как будто… Она не успевает договорить, как в палате оказывается Рэй. — О, ты не спишь. Привет, Кэт, — замечает меня и снова оборачивается на Кэйси. — Давай тебя осмотрим. Фор требует, чтобы ты тренировалась в симуляции, иначе провалишь финальное испытание. Может, это и не навредит. Я только киваю неофитке, давая понять, что я уловила ее мысль. И когда я ухожу, эта мысль продолжает вертеться у меня в голове. Как будто Хлоя все знала заранее. Вот что. Мне вспоминается ее рвение к тренировкам, крепкие мышцы и отличные способности. Вспоминается, как она узнала меня в первый же день. Но черт! Этот белый жакет искренних ломает всю мою едва назревшую теорию. Я могу посмотреть ее дело, как Лидер, и как бывший-хреновый-инструктор. Но меня останавливают две вещи. Первая — все папки с биографиями лежат в кабинете у Макса. Без него туда не попасть, а если он будет там, то точно усомнится в моих способностях и здравом смысле, подумав, что я окончательно помешалась от ревности. Вторая вещь — пока у меня есть дела поважнее. Я выхожу на улицу и направляюсь к внедорожнику, задумчиво крутя ключи на пальце. По привычке проверяю запаску, хотя, случись чего, и я эту дуру тяжеленную даже на землю не спущу. Обхожу машину, как вдруг мне в грудь впечатывается винтовка. Едва успеваю подхватить оружие и, подняв голову, встречаюсь взглядом с Эриком. Ничего не говорю, кидаю ее на переднее пассажирское, и уже собираюсь сесть за руль, но Лидеру вдруг приспичило заговорить. — Это мой подарок бесфракционникам, если тебя грохнут по дороге. — Оставь свое невероятное остроумие для кого-нибудь другого, хорошо? Я, возможно, в который раз повторюсь, но я не сделала ничего, слышишь, ни-че-го, чтобы малышка Эрик дул губки каждый раз, когда меня видит, — эти слова я говорю прямо ему в глаза, тыча при этом пальцем чуть ли не в самое лицо. — Так что, если тебе нечего сказать действительно путного, то, я тебя прошу, лучше отъебись. Запрыгиваю в машину, поворачиваю ключ и, прежде чем закрыть дверцу, натыкаюсь на его насмешливый взгляд. И когда уже выезжаю с территории штаба, понимаю, что хорошего от Эрика теперь точно ждать не стоит. Вот умеет же вывести! Я направляюсь прямиком в Дружелюбие, поговорить с Джоанной. Когда оказываюсь в пригороде, меня начинает заметно потряхивать, и я жму на газ все сильнее, мечтая поскорее оказаться на территории ее фракции. Бывало, я ездила одна по городу и ночью, но даже тогда мне не было так мерзко на душе, как сейчас. Одна только мысль о том, что всего за долю секунды один удачный выстрел откуда-нибудь из кустов может пробить стекло, а заодно и мои мозги, заставляет меня втянуть голову в плечи. Почему я поехала одна? Слишком была увлечена идеей поскорее узнать правду и продвинуться хоть немного в этом затянувшемся деле. И опять же, чтобы что-то доказать Эрику. Черт, Кэт, почему ты такая дура? Разговор с Джоанной начинается с ничего. Она упорно продолжает улыбаться и делать вид, что представления не имеет ни о какой сыворотке. Слова Кэйси она объясняет юношеским максимализмом, а случай со мной — вином, о котором я вдруг забыла. Тогда я вспоминаю урок Эрика и обещаю перевернуть все Дружелюбие, и, если найду хоть одну каплю злосчастной наркоты, собственнолично прострелить ей башку. Даже если Совет города потом позарится на мою. Это очень грубо, катастрофически, но дело действительно того требует. Женщина не то что перестает улыбаться, она начинает шипеть, словно змея. Теперь она ссылается на плохую память, что начинает бесить меня настолько, что я подумываю вернуться к машине за винтовкой. К середине разговора я начинаю понимать одну вещь. Джоанна не могла не обратить внимание на само наличие бунта, пусть и небольшого, в ее мирной фракции. Но поскольку она всегда была озабочена сохранением именно такой репутации Дружелюбия, признать, что где-то она промахнулась, равносильно крушением всех ее идеалов. — Я не пытаюсь выставить вашу фракцию плохой, — я стараюсь быть спокойной и даже снижаю тон голоса. — Я лишь хочу защитить город, выполняя свою работу. Если заговорщики действительно мирно посапывают в ваших домах, вы будете первыми, кого они попытаются истребить. — Первой будете вы, Кэтрин, — язвит Джоанна, смотря при этом на меня с явной усмешкой. Меня это уже даже не удивляет. Я стараюсь не обращать на это внимания, и продолжаю настаивать на своем. И тут, в очередной раз заведя разговор в тупик, понимаю, что начинаю привлекать внимание. Два человека, таскающие мешки с первым урожаем неподалеку от нас, все чаще поворачивают головы в нашу сторону. И на их лицах, которые я уже успела впечатать в свою память, явно нет той блаженной улыбки типичных дружелюбных. И мне кажется, я начинаю сходить с ума. Оборачиваюсь в другую сторону — мужчина, все это время молча точивший лезвия секаторов, резко опускает голову, когда я натыкаюсь на него взглядом. Я пялюсь на него, уже и не слушая Джоанну, как к нему подходит молодая женщина, и он явно что-то говорит ей, потому как она бросает только быстрый и напряженный взгляд в мою сторону и тут же уходит. Они здесь. Я как-то сумбурно и невнятно прощаюсь с Джоанной и быстро, как можно быстрее, иду к машине. Проверяю винтовку. Завожу мотор. Вытираю мокрые ладони. Ясно понимаю, как сглупила, сунувшись в лес в одиночку, и веду машину так быстро, что она возмущенно дребезжит на неровной дороге. Я то упорно смотрю только вперед, то нервно оглядываюсь по сторонам, на темнеющие деревья. Пару раз даже взглянула в зеркало заднего вида, так, будто у изгоев есть машины, на которых они могли бы меня догнать. На выезде из леса пальцы начинают дрожать, и, когда я вижу здания города, начинаю истерично и с облегчением посмеиваться. Надо бы попросить у Рэя успокоительного. Весь день я провожу в раздумьях, вертясь у себя в комнате на стуле. Пытаюсь заняться чем-нибудь, отвлечься от этого на время, но мне ужасно не по себе. Я должна кому-то рассказать о том, что видела, но вспоминаю, как жестоко мою идею обосрал Эрик. И думаю, что для начала должна нарыть что-то стоящее. Разобраться с Джоанной. Получить явные доказательства. Не знаю как, но мне нельзя оступиться, только не сейчас. Пока у меня на руках лишь слова неофитки и мои собственные догадки. Этого слишком мало. Ближе к ночи, когда неофитов уже отправляют спать, патруль готовится к ночной смене, а мой отряд на тренировке, которую я бесстыдно пропускаю, я спускаюсь в бар. Правда, как только вхожу, на меня тут же оборачиваются все присутствующие без исключения. Ну, не привыкли еще. Так что я быстро подхожу к стойке, беру целую бутыль виски, которую получаю уже без какой-либо заминки бармена, и пулей вылетаю обратно. Странное чувство не покидает меня, и если я случайно напьюсь на глазах у всех… Да, об этом даже не может быть и речи. Лидер не имеет права напиваться на глазах у всех. Если только вдуматься, Лидер вообще мало на что имеет право. И пока я поднимаюсь к себе, размышляю над тем, а нормально ли вообще девятнадцатилетней, как все думают, девчонке, столько на себя брать? И это еще нужно учесть, что никаких особо ответственных вопросов мне решать еще не приходилось. Хотя Эрик стал Лидером сразу после инициации. Но, блин, это Эрик, не я. И вообще, зря я о нем подумала. Поднимаюсь по лестнице, прижимая к груди бутыль так, будто это единственное средство, способное заглушить непонятное, давящее и надоедливое чувство. То, что виски не поможет, я понимаю уже после второго скромно наполненного бокала. Только хуже становится. Немного подумав, отставляю бутылку под стол и откидываюсь на кровать. Нет, вряд ли я усну. Ну что за чертовщина! Я поднимаюсь на крышу и с пару минут пялюсь на город. Это типа должно было быть романтично и успокаивающе. Но ни хрена. Что-то ест меня изнутри, что-то непонятное, отвратительное, запретное. Оно не дает мне покоя, заставляет думать о чем-то, чего я сама не знаю. И хочется заламывать себе руки, лишь бы узнать, что это такое и что с этим делать. Смотрю на время — солдаты уже должны закончить тренировку — и неспешно спускаюсь в зал. Стягиваю куртку, подхожу к снарядам и начинаю колотить грушу, сначала апатично, нехотя, но уже через пару минут вкладываю всю силу. И даже не успеваю устать, как вдруг слышу за спиной шаги. Я оборачиваюсь резко, нервно, но, когда вижу Стива, продолжаю свое занятие, с досадой отмечая, как быстро начало биться сердце от неожиданности. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он в недоумении, когда подходит. — Мы уже закончили. Я молчу. Специально ведь ждала, пока все уйдут. Продолжаю бить с крохотной надеждой, что он оставит меня в покое. — Кэт. Чувствую, как слабеют руки. — Что случилось? Он дотрагивается до моего плеча, и я все-таки отрываюсь от груши, оборачиваясь к нему. — Мне страшно, Стивен. Выпаливаю как на духу, признаваясь себе, что именно страх преследовал меня с самой дороги в Дружелюбие. Страх — это нормально, но это то, чего я не могу себе позволить. Он буквально поглощает меня, не дает трезво мыслить, напрягая нервы и тело, я хочу избавиться от него, сбросить с себя, перешагнуть через него, но ничего не выходит. Я одна, окруженная презрением, ложью, завистью, предателями и убийцами. У меня нет хозяина, нет Лидера, который был бы сильнее, умнее, мудрее меня. Я сама себе Лидер, и могу полагаться только на себя. — Малышка, — наперекор моим мыслям говорит Док и прижимает меня к груди. — Я не смогу, Стивен, — выдыхаю я, чувствуя некоторое облегчение от того, как он гладит меня по волосам. И повторяю, как в бреду: — Зря я это затеяла, зря я согласилась… — Эй, эй, посмотри на меня, — он отстраняется, наклоняется к моему лицу, прикасаясь к нему, и я чувствую, как пылает кожа под его теплыми ладонями. — Кэтрин, ты самая смышленая и сильная девушка из всех, кого я знаю. И ты достойна быть Лидером, но не пытайся делать из себя идеального солдата, позволь себе быть просто Кэт. Я стою, одеревеневшая, глядя в его темные неизменно участливые глаза. Но почему-то его лицо теперь кажется совсем чужим, другим, не таким как раньше. — Я же с тобой, Кэт. Ты не одна. То как он опровергает мои мысли, будто читает их по моим глазам, как он повторяет мое имя, как еле ощутимо проводит большим пальцем по скуле, вдруг заставляет меня почувствовать странный небольшой укол ненависти к нему же. Потому что он слишком нежен именно тогда, когда мне больше всего это необходимо. И, понимая, что совершаю большую ошибку, но с непреодолимым желанием ее совершить, я сухим от волнения голосом тихо говорю: — Я действительно тебе нужна? Спросив это, до боли надеюсь, что он не ответит. — Да, — одними губами произносит он. Мне хочется его ударить. Оттолкнуть от себя, заорать, какой он идиот, и уйти. Но он этого не заслужил. Как будто два человека борются во мне и не могут найти верного решения. — Не твоя вина, — вдруг добавляет он шепотом. Знает, что я не люблю его. Не так, как любила Эрика. Но Стивен дорог мне, невыносимо дорог, и что-то все же заставляет меня притянуть его к себе за ворот куртки и снова почувствовать его губы. Все же я целую его не так, как когда накинулась на него в палате, узнав о связи Эрика с Роксаной. Тогда я лишь хотела взять, что мне нужно, не отдавая ничего взамен. Тогда он казался таким неловким, а теперь кажусь неловкой я. Он обнимает меня за талию, а меня трясет от внезапно появившегося озноба, и я вдруг думаю о том, как все это невероятно и драматично, и даже губы подрагивают от волнения. Стивен чувствует это и отстраняется с едва заметной улыбкой на лице. Внезапно что-то расцветает внутри меня, я успокаиваюсь и расслабляюсь, но тут случается то, от чего кровь бетоном застывает в венах. — Не забудьте выключить свет. Док удивлен не меньше моего, но успевает среагировать и удачно ловит ключи от спортзала, брошенные ему Эриком. Тот, закинув куртку на плечо, проводит пальцами по взмокшим волосам и с той самой, своей коронной паршивой улыбочкой, на секунду задерживает на мне взгляд. Я даже не успеваю подумать, как мы могли его не заметить, но уже понимаю — слышал весь разговор с самого начала. Каждое слово. И, скорее всего, то, что он увидел — не самое страшное.