Из реальности в Бесстрашие

Мне снится мама. Так, как это бывает во снах — я будто бы не вижу ее лица, но точно знаю, что это она. Сначала она молчит, я чувствую, как долго она на меня смотрит. А потом начинает говорить. Но я не понимаю, что. Как только до меня доходит, что слышу я свою родную речь, режущую слух, словно наждак, меня окатывает волной ужаса. Неужели я совсем ничего не помню? А потом внезапно меня засасывает в водоворот. Крутит и вертит, как куклу, перед глазами мелькают странные картинки прошлого, настоящего и, кажется, даже будущего. По-моему, так оно и есть — сначала откуда-то слышаться еще не реальные взрывы и выстрелы, а затем — сдавленные ругательства и беспокойные шаги. И какой-то уголочек моего сознания дает понять, что в сон начинает вторгаться реальность. Открыв глаза, я понимаю, что кто-то ходит совсем недалеко от моего укрытия — небольшой постройки, наподобие той, где мы наткнулись на Алекс. Я перебралась сюда ночью. Самая большая опасность состоит в том, что входная дверь, вероятно, давно сгнила, и я полулежа сижу в углу, опершись на стену прямо возле ничем не защищенного проема. И пока я сосредоточенно пытаюсь уловить каждый звук снаружи, в голову лезут непрошеные мысли о том, что вот уже две ночи никто в Бесстрашии обо мне не слышал. В такие моменты понимаешь, как удобно быть ни с кем не связанным — не приходится думать о том, что чувствуют сейчас дорогие тебе люди. И волнует ли это их вообще. Еще раньше, чем я успеваю что-то предпринять, когда в треугольнике света, вторгающегося в комнатушку, появляется тень, внутрь шагает солдат. Я пытаюсь скоро подняться, но выходит о-очень медленно и нелепо — ноги затекли. Так что тот быстро впечатывает меня спиной в стену, ухватившись за плечо. Лицо его, как и у всех предателей, скрыто, но эти темные глаза я узнала бы из тысяч. Заговорщики ищут меня. Но Стивен нашел первым. Сует мне в руку флягу. Я, ничего не говоря, как обезумевшая, глотаю воду. — Тебе давно пора убраться, — тихим и хриплым голосом шипит он. Мне давно пора тюкнуть его винтовкой и на закате утащить к ребятам. Но сейчас я слишком слаба для этого, слишком растеряна, и, в конце концов, он помогает мне. — Вернемся со мной, — преодолев ком в горле, говорю так, как будто действительно в это верю. — В Бесстрашие. Его взгляд вдруг становится невыносимо сочувственным, и в этот же момент, еще раньше, чем он начинает говорить, по спине пробегает холодок. — Нет больше Бесстрашия, Кэт. — Они… Улавливаю, как чей-то голос раздражительно дребезжит у Стива в наушнике. Тот морщится. — Кэт, уходи отсюда и как можно быстрее. Не возвращайся в штаб, выжившие бесстрашные у эрудитов. Когда доберешься туда, сама все поймешь. Он забирает флягу и собирается уходить, закинув ремень оружия на плечо. — И что, ты убьешь меня, если придется? — срывается с языка. Стивен оборачивается у самого выхода, и я боюсь, как бы это не заметил кто-нибудь из его команды. Потом он снова шагает ко мне и, запечатлев на моих губах короткий поцелуй, на несколько мгновений прижимает к себе. — Надеюсь, мы больше никогда не встретимся. Когда он уходит, эта фраза еще долго не уходит из памяти. Мы все еще друзья, но уже враги. Ему было бы легче, если бы он меня не любил. Мне было бы проще его ненавидеть. Он готов убить любого, кто дорог мне, но точно не сможет лишить жизни меня. Смогу ли я? И я точно так же надеюсь, что не придется узнать ответ на этот вопрос. Как только шаги и голоса становятся практически не слышны, я осторожно выглядываю из своего убежища и осматриваюсь. Вроде никого. Прикидываю, то ли идти осторожно, но медленно, то ли рвануть изо всех сил, лишь бы побыстрее очутиться подальше отсюда. Выбираю все-таки первое. У меня нет никакой защиты, никакого оборудования, и я не могу дожидаться темноты, потому что могу только предполагать, где я. Если я все верно прикинула, то железная дорога в той же стороне, куда я иду, то и дело нервно оглядываясь и задерживая дыхание. Вокруг — редкий лесок, такой, что конца ему не видно, а вот меня видно хорошо. Греет мысль, что, возможно, Стивен увел солдат подальше, чтобы дать мне уйти. Но все же, власти у него немного. Так что я стараюсь передвигаться быстрее. Иду, кажется, уже час или даже два. Не встретилось ни души. К счастью, с одной стороны, но с другой — ни знакомых мест я не увидела, ни уверенности в том, что повернула в нужную сторону, не осталось. Когда натыкаюсь, наконец, на железную дорогу, останавливаюсь, чтобы перевести дух. Вряд ли очень разумно сейчас испытывать судьбу и дожидаться поезда, но своим ходом я доберусь до Эрудиции, когда вся войнушка уже закончится. Хихикаю. Это истерика? По ту сторону путей, через перелесье, замечаю движение. Почти прыжком ныряю в траву и приникаю к земле. Солдаты. Но Дока среди них нет, значит, это другая группа. Сколько же их? Неужели все они ищут меня? Робко отмечаю, что жажда жизни угасает под натиском смертельной усталости. Так не бегала я, наверное, со времен инициации, когда Эрик приходил повеселиться на наши тренировки. Преувеличиваю, конечно. Что еще делать в таких ситуациях? Слышится спасительный гул приближающегося поезда. Но спасительный ли? Группа солдат, прислушавшись, направляются в мою сторону. Их шестеро. Я одна. Окажемся в одном вагоне — и до пункта назначения я не доберусь. Но делать нечего. Приходится ждать, пока проезжающий поезд не скроет меня от их глаз, и только потом показываться из укрытия. А это значит, бежать нужно вдвое быстрее. Пока бегу, вглядываюсь в распахнутые двери — вроде с той стороны заговорщиков уже не видно, а значит, можно прыгать. Пока все идет по плану. И я надеюсь, так и будет. В вагоне я все-таки оказываюсь одна, а тем незачем мотаться из одного в другой. Разве что кто-то еще нагрянет по дороге. Прошло, по ощущениям, лет сто. По гулкому уханью ботинок о железный пол понимаю, что умудрилась заснуть. Вот это Лидер, вот это способности! Вздрогнув, оглядываю вагон, чувствуя, как резко бросило в жар от страха. Но мне снова везет — это в соседнем. И голоса, много голосов. Да еще и каких-то уж слишком радостных для недовольных действующей системой. Посмотрев, наконец, наружу — снова явно ощущаю, как горит где-то в желудке. Мы уже рядом с Бесстрашием. Твою мать. Пора давать деру. В который раз благодарю фортуну, когда мне удается сойти, а точнее спрыгнуть, с поезда незамеченной. Это происходит всего за пару зданий от штаба. Точнее от того, что от него осталось. Чернеющие остатки крыши, той самой, самой первой моей крыши, четко дают понять — если наше здание и не разрушено полностью, то штабом это быть явно перестало. Я бы хотела этого не видеть. И поскорее стараюсь смыться. Если эрудиты взяли контроль над городскими камерами, что они, скорее всего, и попытались сделать в первую очередь, и если заговорщики еще не уничтожили их все, то о том, что я направляюсь в Эрудицию, ребята уже знают. И я убеждаюсь в этой мысли, когда уже около главного здания ко мне навстречу выбегает несколько солдат. Понимаю, как сильно устала, когда, увидев их, сперва вздрагиваю — вдруг это снова заговорщики? Но нет. Парни провожают меня до входа, рассказывая, перебивая друг друга, о том, что все катастрофически переживали за мою жизнь. Особенно Эрик, который ищет меня второй день. Второй день. Чувствуя, как начинают дрожать губы, быстро и сбивчиво командую: — Доложите… Доложите, чтобы вернулся. — Уже, — коротко бросает один, тем самым затыкая другого, самого болтливого. Никто не спрашивает меня про Кэйси. Всем все понятно и так. А может быть, никому просто нет до нее дела. — Кэтрин! На самом пороге меня встречает Роксана. Выглядит она как-то… Да и вообще атмосфера вокруг какая-то сумбурная. Эрудиты носятся по холлу как ошалелые, солдаты громко басят в разных углах, а Роксана, Роксана хватает меня под локоть. — Где тебя носит, черт тебя дери?! — она оборачивается к какому-то парню, и я замечаю, что она не накрашена. — Подготовьте палату! Она напряжена и, кажется, много хочет сказать. Но, когда я понимаю, что оказалась, наконец, в безопасности, на меня наваливается такая усталость, что даже Роксана оставляет меня в покое. Мне позволяют спокойно принять душ, и провожают в отдельную палату. Перед осмотром сначала дают даже поесть. А потом в палату, прихрамывая, входит Лекса. Я так безумно рада ее видеть, что на глаза наворачиваются слезы. — Эй, эй! — гогочет она. — Расстроена, что я выжила? — Как это было? — Уже в курсе? — усмехается. Я не успеваю ответить — Лекса еле слышно присвистывает, увидев следы от порезов на моем боку. — Это что? Это было до… — Нет, — отрезаю я и на мгновение замолкаю, глядя как ее теплые пальцы ощупывают уже едва заметные рубцы. — Это было там. Случайность, но… В общем, если бы я истекла кровью, они не смогли бы меня допросить. А это… Стивен. Лекса удивленно поднимает глаза. У нее пара ссадин на лице — последствия той суматохи, которую я пропустила. И сальные волосы. Работы, видимо, очень много. — Как благородно, — в палате появляется Эрик. — Женушка его похвалила? Мы обе оборачиваемся на него. Не происходит никаких жарких и радостных объятий от счастливого воссоединения, наоборот, в комнате вдруг резко повеяло холодом, как будто Эрик зашел с мороза. Он расстегивает куртку — он спешил, но его способность бесшумно появляться все испортила. — Я поняла, что у Эшли новый возлюбленный, — осторожно говорю я. — Это дядя Хлои. — Ох уж эта девка! — вырывается у Лексы непроизвольно, и она тут же пугливо оборачивается на Эрика. Переждав пару мгновений его молчания, и поняв, что может продолжать, она рассказывает: — Мы не сразу поняли, что происходит, когда солдаты вдруг начали шариться на складе. Таскали ящики, грузили в машины. Эрик с отрядом искал тебя, — на этих словах она снова заглядывает мне в глаза. — Макс с остальными Лидерами был у себя. А потом кто-то заметил, что это, сука, те самые, пропавшие солдаты! Эта дрянь просто провела их внутрь, типа никто и не поймет! Я несколько раз киваю, чтобы поторопить Лексу — об этой части плана я уже наслышана. — Эти твари разбежались по штабу, как тараканы, — грустно продолжает она. — Мы поняли, что что-то нечисто, когда они начали отходить. Очень быстро. Тогда и мы за ними — на улицу. Но когда прогремел взрыв, еще много наших остались в штабе. У нас даже возможности собрать трупы не было, — она начинает заламывать пальцы. — Подобрали раненых, и — деру. — Много их было? Ну… трупов? — Почти все неофиты, — дрогнувшим голосом отвечает Лекса. — Из старших… пара десятков. Макса ранило, эрудиты всю ночь вытаскивали его с того света. Но не знаю… — А сейчас они там, — протягиваю я и оборачиваюсь на Эрика. Невольно отмечаю, что он цел и невредим, на нем ни царапинки. — Их очень много. Оружие, аппаратура — все. — Кэт, пока тебя не было… Тут такое, — снова начинает Лекса, но Эрик, наконец, отстраняется от дверного косяка и направляется к моей кровати. — Ну я… Ладно, пойду. Тебе бы лучше отлежаться, пока есть возможность. Когда она уходит, я остаюсь сидеть, тупо пялясь на колени Эрика, пока он рассказывает, как город раскололся на два лагеря. Джоанна и Маркус вдруг становятся союзниками. Им кажется, что вместе с заговорщиками (которые, по словам Маркуса, ищущему оправдание изменению своего мнения, «должны были иметь весомые причины убивать бесстрашных») они борются против жестокости Бесстрашия и никак не хотят верить в то, что скоро те и их подомнут под себя. Выходит, что Джоанна, объединившись с отреченными, думает их обхитрить, возомнив себя королевой в своей игре. Только вот ей невдомек, что в игре изгоев сама она — всего лишь пешка. А мы, бесстрашные, как непризнанные герои, пытаемся спасти всех и вся. Потому что нам, похоже, одним насрать на власть. Кан помалкивает, хотя и пытается вершить правосудие. Что еще хуже. Потому что по его мнению, правосудие точно не на нашей стороне. Закончив, Эрик долго молчит. Ждет чего-то. — Они убили ее. Кэйси, — выпаливаю я, когда слышу, как он делает глубокий вдох, чтобы снова начать говорить. — Прямо на моих глазах. Она умирала в шаге от меня. — Ты в первый раз сталкиваешься с этим? — как-то насмешливо произносит он после долгого молчания. Я, наконец, поднимаю глаза. — Я просто думаю, Эрик… Почему такие как они должны умирать за нас? Даже не успеваю договорить, как он быстро и холодно отрезает: — Потому что за этим они сюда пришли. Я понимаю, что он имеет в виду. Конечно, мы Лидеры, мы действительно лидеры, умнее, сильнее, проворнее. На нас и ответственности больше. Да и никто из нас не становился Лидером просто так, мы должны были проявить себя. Я не понимаю другого — как он может так холодно и безразлично говорить об этом. То, что остальные — просто солдаты, не меняет того факта, что они тоже люди. — Вот из-за такого отношения нас и пытаются истребить. Эрик вскипает мгновенно. Он громко сглатывает и сжимает руки в кулаки, чтобы унять дрожь, появившуюся от злости. Хочет что-то сказать, но осекается, и прежде издает нервный смешок. — Погоди, я знаю откуда это, — начинает прохаживаться по палате, избегая моего взгляда. — Чертов… как ты его называешь? Стивен? Ну, сука, попадись он мне, прикончу. Блять, собственными руками его разорву. Сначала я думаю, а причем тут вообще Стивен? Потом на меня прямо-таки обрушивается та мысль, которая еще ни разу не открывалась мне с такой ясностью. Они все, бесстрашные, эрудиты, дружелюбные, все — рабы своей фракции. Как безумные, упорно отстаивают что-то, о сути чего имеют даже какое-то смутное представление. До них не доходит, и вряд ли дойдет, что бесстрашный может быть дружелюбным, а отреченный — эрудированным, например. И мне вдруг становится страшно, и страшно интересно, насколько Эрик этому подвластен. — Если бы… — замолкаю, все еще не решаясь задавать этот вопрос, но он так резко оборачивается, что мне приходится продолжить. — Ты убил бы меня, если бы я ушла? Только сейчас, сказав это, понимаю, что сегодня тот же вопрос задала Стивену. Но дорога сюда была такой изнурительной, что, кажется, это было вчера. — Если бы что?! Эрик гаркает так, что вот тут я вспоминаю, что о Стивене речь и шла. А я настолько погрузилась в свои размышления, что уже и забыла об этом. Слишком устала. Нужно было сначала отдохнуть, а потом разговаривать. Может, и не захотелось бы. Но Эрик тут же подлетает ко мне, с таким видом, что я подскакиваю с места и приникаю к стене. — Только попробуй, Кэт! — он хватает меня за ворот больничной рубахи, потряхивает, повторяя эту фразу, а потом отпускает, совладав с собой. — Если Макс не очухается, мы останемся вдвоем, понимаешь? Нам вдвоем придется разгребать все это дерьмо! И мне насрать, что наговорил тебе этот… — Стив тут не при чем, — осторожно перебиваю я. — Скажи мне тогда, честно, — он делает вид, что уже успокоился, и по-птичьи склоняет голову. — У тебя была возможность убить его? Сделать то, что ты должна была сделать? — Он дважды спас мне жизнь. — О-о, — многозначительно тянет Эрик. — Так мы теперь возведем его в ранг героя? — Объясни мне, почему тебе на всех плевать? — вдруг взрываюсь я от его издевок. — Тебе плевать, что девчонке было всего восемнадцать, что она шла за мной, пытаясь вытащить оттуда, хотя я приказала ей вернуться! Плевать, что Стивен дал мне уйти, хотя они искали меня, и он должен был искать! Тебе и на меня было бы плевать, если бы… — Закрой рот! — орет он, и от злости пинком сносит табуретку у подножия кровати. — Кэт, сколько можно?! Он оборачивается, но я не знаю, что сказать. Сколько можно что? Думать? Чувствовать? Мне действительно стать роботом, машиной для убийства? Становится не по себе, когда Эрик опять подходит, но на его лице уже какая-то спокойная усталость. Все же чуть раздраженно вздыхает, как и всякий раз, когда я выпрашиваю у него хоть немного любви. Я стала слишком сентиментальной. И чем больше страшных вещей происходит, тем больше тепла и уверенности в том, что я не одна, мне необходимо. Эрика это бесит. Но все же он делает то, что должен был сделать еще с полчаса назад — обнимает меня. — Мне плевать на всех, чья смерть может сохранить тебе жизнь, — произносит он, поставив точку в этом разговоре. И только этого мне оказывается достаточно.