Из реальности в Бесстрашие

Я целюсь в Мортона, но промахиваюсь почти в упор — приходится броситься на пол от реакции обезумевшего Стивена и череды выпущенных им наугад пуль. Тогда он моментально оказывается рядом, и мы снова вступаем в борьбу. Мужчина кидается на меня, пытаясь схватить и поднять на ноги, но я упорно отбиваюсь. Не могу дать ему зафиксировать себя — иначе Мартин тут же прикажет меня прикончить. Каким-то самым дальним краешком сознания понимаю, что деться мне уже некуда — Эрику нужно время, чтобы добраться, мои солдаты отбиваются от нападения, а где-то за дверью отряд заговорщиков, ищут меня, чтобы растерзать. Меня убьют? Стивен точно не хочет убивать меня. Он вонзил нож в мое бедро, чтобы я не высовывалась. Он оставил мне винтовку, чтобы я могла защищаться. Но он должен. И это не приказ Мортона. Так говорит ему его собственная вера. Да и к тому же, возможно, его собственное желание изменилось после того, как я выстрелила ему в плечо. Я собираюсь с мыслями, решаюсь на что-то в своём подсознании, и в итоге отбрасываю оружие в сторону и вскидываю руки перед собой. — Ладно, хватит. Доку даже приходится отпрянуть, чтобы остановить свою следующую попытку одержать верх силой. Я читаю непонимание в его взгляде. — Я больше не могу. Извини. Глупышка Мортон так никогда, наверное, и не поймет, что значило это «извини». Он ликует. Стараясь отдышаться, так, будто бы это он только что дрался, он взглядом подаёт Стиву знак. Тот одним рывком ставит меня на ноги, заводит обе руки за спину и готовится вести куда-то. Куда? Подхватив винтовку поудобнее, Стивен подталкивает меня к выходу. Его заметно потряхивает — из-за кровоточащей разы. Думаю, всё, что ему сейчас хочется — это завыть от боли. На секунду в голове задерживается мысль сказать ему, что в шкафу в углу есть быстродействующее лекарство, которое освободило меня от нестерпимой боли в ноге. Но развития эта мимолетная мысль не получает. Обстановка снаружи оказывается не такой, как я надеялась, но такой, как предполагала. Кто из бесстрашных был поумнее, тот поставил себе в приоритет задачу выбраться наружу. Сейчас их выжимают с территории заговорщики, добивая тех, кто оказался не особо быстрым. Остальные остались в здании — мёртвые или смертельно раненые. Думать больно, но Макс уже наверняка в лучшем мире. Возможно, так мои ребята думают и обо мне. Пока Стивен ведет меня по коридорам в сопровождении Мортона и других солдат, размышляю, что мне даже не горько от того, что бесстрашные снова бросили меня. Быть может, это просто параноидальная надежда, но мне кажется, что кто-то следит за мной, кто-то... свой. Мортон сделает меня наживкой? Вряд ли. Заговорщики уже захватили большую часть города. Бесстрашные потеряли много людей, и отсиживаться и строить планы уже просто невозможно: нужно либо действовать наугад, либо сложить оружие и сдаться. Это значит, что я полезна лишь в одном — в поднятии боевого духа. То есть в публичной казни. На этой мысли чувствую, как холодок пробегает по взмокшей спине. И тут же вздрагиваю, ощутив внезапное прикосновение горячих пальцев Стивена к моей ладони. Я не смотрю на него — не знаю как реагировать. И рука становится будто каменная, боюсь ей пошевелить. Мы просто продолжаем идти. Как и ожидалось, Мортон выводит меня на крыльцо у главного входа. Туда же, куда я вышла подышать воздухом, когда мне сообщили о том, что Эрик нашел сыворотку забвения. Снаружи собрался народ — разгорячённый, несобранный. И явно желающий моей смерти. Заговорщики отвлеклись от своего основного занятия — перестреливать бесстрашных, которые не успели ещё далеко уйти. Со стороны Мортона это было даже опрометчиво, поэтому группе из нескольких солдат он поручил охранять периметр импровизированного собрания. — Ну что ж, с этой дамой мы с вами все знакомы, — громко произносит Мортон. От такого начала своего конца меня передергивает. Не хотелось бы мне настолько безвкусной церемонии перед своей смертью. У меня слегка дергается левая нога — то ли из-за ранения, то ли из-за стресса. Скорее из-за всего сразу. Хотя боли практически не чувствую — две дозы дорогущих лекарств сделали своё дело. Жаль только, что перевела такую ценность зря. Когда Мартин начинает вещать о важности миссии заговорщиков, ещё больше заводя толпу, я решаю откровенно посмотреть на него, как будто укоряя в том, какой бред он несёт. Вдруг сбоку от него я замечаю какое-то движение. Или мне показалось? Осторожно перевожу взгляд на Стива. Видно, его лихорадит — капельки пота выступили на лбу, губы побледнели, и сам он стоит, совершенно не слушая своего предводителя, и, не поднимая головы, смотрит себе под ноги. Хочу снова взглянуть в сторону, но побаиваюсь: я не знаю что там, и если кто-то всё же решил меня спасти, а я ой как надеюсь, что меня решили спасти, то своими гляделками я только могу вызвать подозрение. — Пришло время платить по счетам, — эту фразу Мортон выделяет, произнося ее тише, чем все остальные слова своей пафосной речи. В ту же секунду площадка перед штабом Эрудиции взрывается от улюлюканья и гарканья. Мне точно хана. Мортон подталкивает меня вперед и сладко тянет: — Стивен? Мужчина поднимает голову так резко, словно он уже забыл, где находится. Пара вьющихся прядей прилипает к влажному лицу. Облизнув бледные губы, он растерянно кивает и отходит на пару шагов назад. Поднимает оружие перед собой, и мне остается только смело взглянуть в дуло боевой винтовки. Стивена заметно качает, и это почему-то вызывает у меня смешок. Скорее истеричный. В этот момент он выглядит так хреново, что отдать свою жизнь в такие жалкие руки — оскорбление моего достоинства. — Давай, пока не потерял сознание. Кажется, его это замечание злит. И дальше он делает всё в такой манере, которая никогда раньше не была ему свойственна. Он с натугой выпрямляется, театрально сплевывает на землю, кривит лицо и одними губами произносит: — Я уничтожу тебя. Ого, сколько пафоса. Я вскидываю подбородок, готовясь принять смерть. Дудки, кто вообще реально готов принять свою смерть?! Бред! Сердце колотится как бешеное, кажется, мне даже приходится напрягать грудную клетку, чтобы сделать хотя бы один вдох — вдруг последний? БАХ! И весь мир катится к чертям. И я вместе с ним. Я сильно ударяюсь плечом и головой о каменный пол крыльца. В целом, больше никакой боли не чувствую. Ничего не слышу, но вокруг явно что-то происходит. Перед закрытыми веками маячит какое-то движение. Он выстрелил? Я осторожно и неуверенно приоткрываю глаза. Вокруг стоят клубы пыли, носятся заговорщики и... бесстрашные? Приподнимаюсь на локтях. Какого хера? Они не могли успеть так быстро. Вдруг кто-то резко хватает меня под локоть и дергает наверх. Я, кажется, взвываю от боли, но не слышу своего голоса. Я вообще ничего не слышу, кроме какого-то нарастающего шума. Они что, гранату прямо в меня швырнули? — Кэт! Я вздрагиваю. Слух начинает понемногу возвращаться. Кажется, я услышала своё имя где-то далеко, но нет — это солдат, поднявший меня, орёт мне прямо в ухо. Перевожу взгляд на его лицо — этого мы отправили в Дружелюбие. Почему он здесь? Он ничего, кажется, не говорит, только трясет меня за плечо и суёт в руки что-то непонятное. После подталкивает меня в сторону и жестом показывает, что стоит пригнуться. Ещё мгновение и он кидается в самый разгар боевых действий, развернувшихся на месте моей казни. Несостоявшейся. Всё ещё не до конца понимая, что происходит, пытаюсь заставить свой мозг думать. Почему солдаты, отправленные в Дружелюбие, здесь? Их позвали на помощь? Вряд ли это стали бы делать без моей команды. Хотя, если подумали, что я уже мертва... Нет, вряд ли. Большинство успело выбраться. Эрик связался с ними? Но зачем он отправил их сюда? Логичнее было бы дождаться его отряда и объединить силы. Тут я охватываю взглядом место, где меня только что пытались убить. Чудом в меня не попали несколько пуль, выпущенных в борьбе за... за что? Смотрю на свои руки. В них — респиратор. И я всё понимаю. Бесстрашные, которых вызвали из Дружелюбия, не должны спасти меня и людей, оставшихся со мной. Они должны лишь тянуть время. А потом они умрут. И уже умирают. По мере осознания ситуации я вдруг начинаю испытывать необъяснимо сильную ненависть к себе, к Эрику и ко всему вокруг. И особенно к заговорщикам. И особенно к Стивену. Я понимаю, что задумал Эрик, и мне хочется прекратить всё это, но я не могу. Возможно, это действительно последний способ закончить весь этот ад. А закончить его хотим не только мы, но и все остальные фракции. Прибывшие солдаты, которым удалось прочесать уже опустевший дворец Эрудиции, докладывают, что сердце Макса больше не бьётся. Услышав это, я хватаю одного из них за рукав куртки, словно его помощь мне нужна, чтобы хотя бы удержаться на ногах. Вот и всё. Макс умер. Его просто отключили от аппарата жизнеобеспечения, как какой-то ненужный механизм. Только Эрик и я теперь остаёмся капитанами тонущего корабля под названием Бесстрашие. Чувствую, как предательски дрожит нижняя губа. Господи, как я устала. Меня распирает от страха, злости, ощущения беспомощности и.. желания отомстить. Отомстить. Это слово для меня сейчас — зажигалка, которой чиркнули и бросили в бензобак. Глазами пытаюсь найти Мортона. Неужели ушел? Со Стивеном он бы так быстро не скрылся. Значит он его бросил? Не вижу ни того, ни другого. Но они точно где-то близко. Ну ничего. Уничтожишь меня, говоришь? Посмотрим ещё, кто-кого. Я трясу солдата, рукав куртки которого всё еще сжимаю, и приказываю ему отыскать Мортона. Никак нельзя его упустить. Сжимаю в руке респиратор и бросаюсь в сторону, куда отходили бесстрашные. Пока тащу своё ослабшее окровавленное тело на поиски лагеря оставшихся в живых, в голове формируется чёткий план. Эрик будет использовать сыворотку забвения против заговорщиков. Сейчас уже эта мысль не кажется мне уже такой уж дикой. И они забудут, что они заговорщики. Но не все. Стивен скорее всего не забудет, он же дивергент. Когда Эрик поймёт, что кто-то остался в своём уме — он немедленно его застрелит. Но не-ет, Стивену так легко отделаться я не позволю. Уничтожить он меня решил, ага. По тёмным улицам в панике носятся люди. В основном — эрудиты, которые уже в курсе перестрелки у главного здания, пытаются найти своих родных. Рядом с Эрудицией есть только одно здание, куда логично было бы податься бесстрашным и Совету. Это больница, которая во время войны с заговорщиками стала практически заброшенной. Я оказываюсь права, и на подходе меня встречают солдаты, уже заступившие в охрану и патруль. Молодцы, самостоятельные ребята. — Кэт! Боже!, — На меня буквально накидывается Лекса. По её лицу понятно — она в ужасе от моего вида. — Кто же тебя так? — Успокойся, меня собирались казнить, так что самое страшное уже позади, — я вижу, как поднимаются её брови, и пользуясь её молчанием, перехожу к делу, понизив голос практически до шёпота. — Лекса, мне нужно, чтобы ты пообещала мне кое-что. — Девушка машинально подаётся вперед. — Никто не должен знать, что Стивен — дивергент. Лекса встряхивает головой. — Что? Причём тут Док вообще? Чего ты опять задумала? — Просто доверься мне, хорошо? — я беру её за руку. — И никому не говори об этом. Лекса, никогда. Девушка отмахивается. У неё явно полно работы с ранеными. — Да мне до этого вообще дела нет. С нами связался Эрик, он скоро будет здесь. У него уже есть план, что-то связанное с сывороткой... — Забвения, — угрюмо заканчиваю за неё я. С пару мгновений Лекса молча смотрит на меня. Потом устало вздыхает. Кажется она только сейчас поняла, к чему был разговор про Стива, но больше не говорит ни слова. Я натыкаюсь взглядом на Алекс — она, засучив рукава, за ноги помогает тащить раненого к койке. У неё окровавлены руки. Я окликаю её. — Кэт, — она выглядит так, будто боялась встречи со мной. Конечно, ведь я отправила её на спасение последнего Лидера Бесстрашия, способного здраво мыслить, а он погиб. — Макс, я... я не смогла, когда я пришла, они уже... Я вскидываю руку, призывая её помолчать. Всё вокруг в один миг скрылось за пеленой злости и отчаяния и стало казаться неважным. — Пистолет при тебе? Алекс растерянно ощупывает рёбра и осторожно протягивает мне пистолет. Я осматриваю его — и глушитель на месте, прекрасно. — В чём дело? Что ты собираешься делать? Не подумала ли она, что я её прямо здесь пристрелить хочу? Видимо, выражение моего лица тревожит её, но я, не отвечая на её вопрос, меняю тему: — Кто тут может связаться с Эриком? Эй ты, — одергиваю первого проходившего мимо солдата. — Доложи Эрику, что в Эрудиции никого не осталось. Передай, что я даю добро. — Кэт! — Алекс зовёт меня ещё раз, уже с нажимом. Но Лидер же не обязан оправдываться, права? Я, не медля, отправляюсь на второй этаж и стараюсь двигаться быстро. Нужно доделать ещё одно дельце, пока обезболивающий эффект лекарства не перестанет действовать, да и рану давно пора было зашить. Прикончить его? Это слишком, даже для меня. Но как же он может всё испортить! Почему мне так хочется оставить Стивена в живых? Действительно ли мне хочется заставить страдать всю оставшуюся жизнь, заставить выбрать — быть бесфракционником или играть роль порядочного бесстрашного? Или может, мне просто не хочется, чтобы он умирал? Ч-чёрт! Я останавливаюсь и опираюсь на стену. Мне нужна маленькая передышка. Последняя, чтобы решиться. Почему от него так много проблем? — Мистер Кан! Как вы тут? — я закрываю за собой дверь, оглядывая палату, чтобы убедиться, что внутри кроме нас — никого. — Кэтрин, что-то произошло? — мужчина сидит на краю кровати, но когда я вхожу, тут же поднимается. Он сразу понимает, что его ждёт что-то нехорошее. Мерзкий старик, никогда мне не нравился. — Произошла война, если вы ещё не заметили, — начинаю я с сарказма и делаю продолжительную паузу. Чтобы испугался немножко. — Скажите, мистер Кан, кто-то успел от вас узнать, что Стивен дивергент? Мужчина осторожно выдыхает и отстраняется на полшага. Однако его лицо перемен в эмоциях не выдает. — У меня не было нужды распространяться об этом. Я молчу. Мне уже приходилось убивать людей, но, наверное, по скользкой дорожке я ещё пойти не готова. — Пообещаете мне, что она впредь не появится? — приподнимаю бровь и улыбаюсь, словно всё это — игра. Ничего серьёзного. И никакой опасности в том, что Стивен сможет организовать новый заговорщический движ, нет. Боже, какая же я дура. — Это исключено, Кэтрин, — Кан то ли поправляет воротник льняной рубахи, то ли просто нервно дергает за него, трудно понять. Ну, блин. Я честно хотела всё сделать по хорошему. Вынимаю пистолет, который мне одолжила Алекс, из-за пояса. — Давайте обдумаем это ещё раз. Мужчина вздрагивает, но от страха и негодования одновременно. — Вы с ума сошли. Кэтрин, вы вообще понимаете, что делаете? — Мистер Кан, честное слово, мы мне уже так надоели за всё то время, что мы знакомы, что я бы и рада избавиться от вас, — я намеренно вальяжно покачиваю оружием в руке. — Но мне бы не хотелось этого делать. Вот и предлагаю вам договориться. Он откашливается и опускает глаза в пол. Вот так и ломается закон. — И какие же условия... этого договора? — Вы забываете о том, что один из заговорщиков дивергент, а я и помыслить не могу о том, чтобы вас убить, — выпаливаю я то, что вертелось на языке. С пару мгновений он молчит. Я даже начинаю беспокоится, нет прячется ли кто-то за занавеской или под койкой. — Что ж, Кэтрин, — Кан одергивает рубашку и поднимает глаза. — Хорошо. Оставлю это на вашей совести. Теперь лучше вам уйти, пока никто вас тут не видел. Я ухмыляюсь и в самом деле собираюсь уйти. Но в последний момент решаю закрепить результат и к тому же насладиться триумфом своего внутреннего демона: подлетаю к Кану, хватаю его за грудки, хотя он на добрую голову выше меня ростом, и вжимаю дуло пистолета в затвердевшую от напряжения мышцу на его шее. — Помните, даже если не умрёте, то захлебнётесь сывороткой забвения. — Ох уж этот страх в его глазах! — Так что не советую не забывать, что только что сказали. Завершив этот выпад, я выхожу. Задерживаюсь у двери и прикрываю глаза. Нужен глубокий вдох. Сердце стучит как бешеное и даже руки подрагивают. Ух! Сую оружие обратно за пояс и спускаюсь вниз. Снова нахожу Лексу, и пока я жду, когда она закончит с тяжело ранеными, чтобы заняться моей ногой, мне докладывают, что Эрик добрался до Эрудиции, уже выдвигается в госпиталь и требует найти места и людей для восстановления больше полусотни «очищенных», как он выразился, заговорщиков. Всех присутствующих эти слова будоражат, внезапно становится тихо. «Очищенные». Мы только сейчас понимаем, что наделали.