Искусства и ремёсла

Глава, в которой у Дина выдаётся очень, очень плохой день Голова раскалывается, а желудок хлюпает при каждом движении, угрожая вывернуться и прорваться через горло. Подойдя к своей комнате, Дин пытается задышать нормально и заставить мир остановиться. Прижавшись лбом к холодной стене, он судорожно сглатывает пару пар раз и проклинает существование выпивки и коктейлей. Носка на ручке двери уже нет. Наконец он набирается сил и открывает дверь, вваливаясь внутрь с чуть меньшим достоинством, чем надеялся. Кас лежит у себя на кровати, как обычно, и рисует. Дин сто лет уже не видел его с альбомом: брови нахмурены, рука отточенными движениями перемещается по бумаге, будто он не рисует что-то из головы, а обводит что-то уже нанесённое на лист. Его движения уверенны и неторопливы, а ещё он щеголяет самыми взлохмаченными-в-постели волосами в мире. Он кажется бледным, а под глазами у него тёмные круги. В чём есть смысл, раз уж сегодня ночью он… наверное… не очень много спал. Изобразить улыбку у Дина не выходит, и вместо этого он валится на кровать. Желудок ворочается, тошнота угрожает снова подступить к горлу, и, закрыв глаза, он пытается отогнать её силой мысли. — Привет, — тихо говорит Кастиэль, напряжённо улыбаясь. Он выглядит каким-то виноватым, но Дин не представляет, почему бы. — Плохое утро? — За этими двумя словами будто стоит дюжина других вопросов, но сейчас Дин не в состоянии их разобрать. — Худшее, — хрипит он, чуть поворачивается и отчётливо чувствует запах пива и пота. Вот чёрт. — До сих пор чувствую себя отстойно. — Это вряд ли новости — с учётом его внешнего вида, — но ничего менее неловкого в голову не приходит. Ещё один кувырок желудка и кислый привкус во рту; вздохнув, он обречённо отказывается от попыток завести нормальный разговор. — Пойду в душ. — Кас всё ещё таращится на него, как олень, угодивший под свет фар. Его почти не видно из-под одеяла. Интересно, это у него худший в мире приход после секса или тут и что-то другое. — Ты в порядке? — Голова так болит, что не понять, что за выражение промелькнуло на лице Каса; может, просто поморщился. — Да, конечно. — Кас улыбается самой неискренней из виденных Дином улыбок. — А не должен? — Чёрт, похоже на настоящий вопрос. Я должен быть в порядке, разве нет? — Ну что ты. — Дин судорожно сглатывает, чувствуя новый приступ тошноты. — Нет, я просто… не знаю. — Сглотнуть, сглотнуть. Только бы ковёр не заблевать. — Видел носок на ручке, так что… — Желудок не даёт ему ни малейшей поблажки, и он всё же поднимается и бредёт к ванной. — Кто бы ни… я в душ, — едва выговаривает он, хлопает дверью и закрывает рот, чтобы не вырвало на пол. Постояв спокойно, он ощущает, как холод от плитки проникает в ноги, в кости; закрыв глаза, он глубоко дышит, и желудок, оценив его усилия, на мгновение даёт ему передышку. Раздевшись, Дин швыряет грязную одежду в кучу в углу и идёт в душ. Вода благословенно горячая; кожа розовеет почти мгновенно, и Дин тихо стонет. Но желудок на это не покупается. Две секунды спустя Дин стоит на коленях у ванны и избавляется от лишних коктейлей. Негромко простонав, он прижимается лбом к холодному мраморному краю, дожидаясь, пока душ смоет всю эту гадость. Он давится пару раз, но наконец успокаивается, мир перестаёт вращаться на бешеной скорости, и он поднимается на дрожащих ногах и подставляет лицо тёплому потоку. Он ненавидит похмелья. Но магия рвоты сработала, и теперь ему гораздо легче сосредоточиться. Он стоит под ошпаривающем душем, чувствуя, как тошнота отступает. Мысли блуждают, но в последние дни это не новость; в итоге они приводят его к Касу, как почти всегда, к его усталым глазам и неискренней улыбке. Ему снова становится дурно, но на этот раз это никак не связано с похмельем. Наконец он выключает воду, наскоро вытирается и выходит. Роясь в ящиках, он пытается найти чистые трусы — больше ничего он сейчас не наденет. К чёрту одежду; день похмелья объявляется днём-под-одеялом. — Ты рано ушёл, — небрежно говорит он, устраиваясь в кровати. Вжавшись в подушку, он велит головной боли уйти, и моргает на всё ещё рисующего Каса. Интересно, это из-за Габриэля и того, чем они вчера занимались, или просто из-за того, что в последнее время Дин уделяет ему мало внимания. Он и правда много времени проводит с Лизой, но всё равно заметил бы, что Кас снова начал рисовать. Интересно, что это значит. — Да. — Кастиэль не смотрит ему в глаза. — Ты был занят обжиманиями, а я… устал. — Он ёрзает, на мгновение запинаясь карандашом; некоторые вещи никогда не меняются. Покерфэйс Каса до сих пор отстой. — Ну, ты и сам выглядел занятым, — пытается пошутить Дин. Ему не нравится напряжённое выражение лица Каса. Он слышал кое-что ночью, когда пришёл и обнаружил носок, и вроде никаких неправильных звуков не было, но его странно тянет подойти и задрать на Касе футболку, просто чтобы убедиться, что под ней нет синяков или типа того. Что-то не так, сам воздух пропитан чем-то тяжёлым, и Дин не знает, в Габриэле ли причина; но если это так, если он причинил Кастиэлю боль — покатятся головы. Прямым текстом тут не спросишь, Дин не дурак. Лучше немного глупого юмора, да? — Габриэль? Серьёзно? Если не считать того, что Дин почти уже считал, что Кас никогда не найдёт парня, Габриэль — пожалуй, последний, с кем он представил бы своего лучшего друга в постели (не то чтобы он на самом деле такое представлял — фу). Кастиэль всё ещё на него не смотрит, а просто свирепо разглядывает набросок. Дину отсюда не видно, что там, но движения карандаша резкие и угловатые. — Трудно поверить, да? — холодно и бесстрастно говорит он, и это просто… это странно. Как будто старый Кас — его Кас — ушёл, и его заменили этой пустой невыразительной маской. — Нет, я не… Я не это имел в виду. — Дин закусывает губу, чтобы не сказать ничего, о чём пожалеет. Если спросить прямо, Кас не ответит, не с таким настроем. Наверное, он вообще не ответит, даже если его умолять. Кас снова закрылся, лежит под своим одеялом и не смотрит Дину в глаза. — Я просто думал, он гетеро. — И это, собственно, правда: Дин всегда видел его только с девушками. С другой стороны, он и сам никогда не спал с парнем, так что это как-то лицемерно. А, к чёрту. — Ну и… не знаю, — он вздыхает, — он вроде не в твоём вкусе? — Он всегда думал, что Кас найдёт кого-то тихого и ботанистого, с кем они будут строить друг другу глазки и вместе смотреть ромкомы. Как с Сэмом. А он привёл к себе единственного, кто переспал с большим количеством людей, чем Дин, и это просто… в этом нет смысла. Габриэль слишком похож на Дина. Дин неловко ёрзает, радуясь, что Кас не знает, о чём он думает. — Ну, видимо, он в основном гетеро, — тихо говорит Кас, не отводя взгляда от рисунка. Не поймёшь, обиделся он или нет. Хмурится. — И чего это он не в моём вкусе? Может, и в моём. Нет, потому что это значило бы… — Ладно, — быстро говорит Дин. — Ладно, я… конечно, я понятия не имею, откуда мне. — Он улыбается, пытаясь представить Каса в отношениях с Габриэлем. Не выходит. Просто не выходит. Кас бросает на него беглый взгляд, и Дину внезапно становится до безумия интересно, что он там рисует. Что бы это ни было, оно наверняка прекрасно. — Я просто… не ожидал, вот и всё, — говорит Дин чуть честнее, чем рассчитывал. — Ну. — Кас чуть улыбается, — честно говоря, я тоже. — И снова напряжённое и пустое выражение лица; Дину хочется его потрясти. Но улыбка всё же была, пусть и мимолётная, и Дин смелеет. — Ну… и как это было? — Он ухмыляется. — В смысле, я видел носок, — и слышал звуки, — так что… ну, знаешь. Ведь было? — Он неопределённо взмахивает рукой под одеялом, но Касу не видно. — Да, — грубо отрезает Кас, снова на него не глядя и сжимая карандаш так сильно, что даже Дину заметно, — твоё предположение верно. И было неплохо, спасибо. Звучит равнодушно, будто он репетировал, и гнетущее неприятное ощущение в груди Дина становится сильнее. — Неплохо? — спрашивает он и морщится, поняв, как осуждающе это прозвучало. Лучше небрежно пошутить — так безопаснее. — Просто неплохо? О да, Габриэль просто открыл для тебя целый мир. — Он изображает смешок. Кастиэль дёргается. — Знаешь что? — рычит он. — Отвали. Моя сексуальная жизнь тебя не касается, Дин. — Он наконец встречается с Дином взглядом, и его глаза горят; он кажется невероятно, невыносимо несчастным. Дин сглатывает и чувствует странное и необъяснимое желание его поцеловать. Какого чёрта. — Прости, Кас. — Он таращится в потолок — просто чтобы не смотреть Касу в глаза. Его просто немножко выбило из колеи. — Боже. Просто непохоже, что было здорово, вот и всё. — Он уже собирается сказать, что так всегда и бывает (видит бог, его-то первый раз был таким отстойным, что и поверить нельзя), но Кас не даёт ему такой возможности. Вместо этого он просто взрывается. — Что — тебе нужны подробности, Дин? — Вообще-то нет, спасибо, Дин бы предпочёл обойтись как раз без них, но Кас явно настроился на монолог, и Дину остаётся только слушать, раскрыв глаза и разинув рот. — Я был сверху. Габриэль шумный. — Дин вспоминает вчерашние стоны, которые он слушал, таращась на грязный носок Габриэля, перед тем как поджать хвост и пойти к Лизе — так быстро, как только можно в его пьяном состоянии. — Он просто потрясающе работает ртом, а от прикосновений к соскам ему щекотно, — продолжает Кастиэль, сверкая своими прекрасными ледяными глазами, с гневом на лице. — Ему нравится до боли тянуть за волосы, и он не прекращает грязные разговорчики; я и не думал, что это меня заведёт, но это так! — Дин пытается прекратить представлять, но без толку: вот Кас и Габриэль трутся друг о друга, вот рука Габриэля сжимает его густые лохматые тёмные волосы, вот Габриэль нашёптывает ему пошлости, вот Кас только стонет, запрокидывая голову и обеспечивая Габриэлю лучший доступ… Дину хочется вырвать своему воображению глаза. Ему плохо. — Ещё рассказать? — спрашивает Кас, злобно улыбаясь; эта улыбка так далека от нормальной, что дальше некуда. — Каково было его трахать? — Дин вздрагивает. — В каких мы были позах? Потому что да, их было несколько! — Образы в голове Дина принимаются мелькать быстрее и быстрее: Габриэль выгибается, а Кас у него за спиной, Кас вбивает его в спинку кровати, Габриэль сверху, с ухмылкой скачет на члене Каса, а Кас улыбается ему той ясной улыбкой, которая когда-то принадлежала Дину — до того, как всё скатилось к чертям, — у стены, на кровати, на полу… столько образов, и все они смешиваются в голове Дина, как охваченная огнём старая плёнка. — Ну же, Дин! — орёт Кас. — Я делюсь с тобой, как ты со мной всеми своими завоеваниями! А ещё в следующий раз, когда мы с Гейбом будем трахаться, ты будешь сидеть за дверью и слушать все наши стоны и крики, как я слушал твои несколько чёртовых месяцев! — На его лице теперь отражается что-то ужасно похожее на отвращение. — Как насчёт этого?! Дин помнит, что, когда он рассказывал Касу — Кастиэлю — о некоторых из своих «неудачных» партнёрах из колледжа и старшей школы, Кастиэль валялся на полу от хохота. Помнит, как обнаруживал Каса по утрам у двери, спящего, завернувшись в поношенную толстовку Дина, как в груди просыпалась странная боль, а он поднимал его, извинялся и покупал ему завтрак. Помнит, как приходил в комнату с Лизой, а Кастиэль, морщась, уходил к Сэму смотреть мелодрамы. Помнит, как рассказывал Кастиэлю про свой первый раз, помнит, как Кастиэль был рядом, когда папа выпер Сэма, помнит, как признался Кастиэлю, что, наверное, бисексуал. Кастиэль был первым, кому он сказал, да и сейчас кроме него знает только Лиза; а многое Дин говорил только ему, и он никогда не думал, что он вот так швырнёт его слова ему в лицо. Он даже не задумывается над болезненным рывком в желудке при словах Кастиэля о следующих разах с Габриэлем. Он просто хватает старые грязные джинсы и натягивает их, глядя в пол, потому что он просто… он не может сейчас смотреть на своего соседа. Натянув и зеппелиновскую футболку, он как можно быстрее несётся к двери. — Я не знаю, какого хрена сейчас было, Кас, но, — он умудряется заставить голос не дрожать, — я этого не заслуживаю. Кастиэль будто бы вывернул его наизнанку, и его тошнит сильнее, чем до приступа рвоты. Он идёт к двери, и Кастиэль его не останавливает. Не говорит ни слова и даже не шевелится. Уже в холле он понимает, что забыл обуться, но чёрта с два он испортит свой театральный уход тупым возвращением. Он бы пошёл к брату, но, честно говоря, он не в состоянии иметь дело с его полным сожаления взглядом. Или даже хуже — взглядом «к этому шло». Вместо этого он идёт к Лизе. Она впускает его без недовольства, только тихо спрашивает, что не так, и позволяет ему лечь на кровать, устроив голову у неё на плече. У него нет сил ответить, и она просто гладит его по голове. Он закрывает глаза, не в силах перестать видеть Кастиэля с Габриэлем.