дружба крепчает с объятиями.

      Тик… хм… Так… х-х-х-х… Тик-так. хм…       Слушать перебивающее тиканье часов размеренное дыхание Хосока — неимоверно (?) запредельно (?) неописуемо (?) классно. И Юнги это понимает с самого начала ночи, как парень за его спиной не отворачивается к другой стенке на скрипящей кровати, отдает большую часть одеяла хозяину квартиры, а сам растягиваясь на спине, укрывая лишь ноги и запрокидывая руку за голову. Юнги никогда не считал себя извращенцем до этой ночи, фантазии лезут в голову без спроса, а мужчина за его спиной, не издающий ни звука и, похоже, сразу же безмятежно погрузившийся в сон порождает вопросы.       Мин Юнги отчего-то очень хочется перевернуться и посмотреть на Хосока, то, как его пресс вздымается при дыхании, как челка падает на лоб, как сильные мужские руки неосознанно тянутся к своему торсу, как ресницы невольно подрагивают, как он с довольной мечтательной ухмылочкой проваливается сквозь сон, продолжая видеть ранее обдумываемые им образы.       Каковы же эти образы? Мин Юнги? Счастливый, с новой девушкой, которая тоже счастлива с ним? И даже Юнги слабо верится в это, ну не может он себя представить как улыбчивого (слово-то какое, когда он вообще в последний раз улыбался — не припомнишь) парня, состоящего в отношениях. Дружбу двух парней, ставшую только крепчать? Это более вероятно, однако Юнги никогда не просил его о помощи, да и в чём резон Хосока разрешать проблемы в личной жизни своего друга? Они не в детском саду, чтобы зареванного мальчика подводить к девчонке и говорить, что им лучше помириться и пожениться, ведь у того в шкафчике припрятана пара конфет.       Становится интересно, будет ли у него за душой припрятана пара конфет в будущем или же всё так и будет отдавать горькой желчью. Пара пессимистичных лозунгов в стиле «буду ждать у моря погоды, пока кто-нибудь не принесет мне счастье» в порядке вещей для Юнги, и разве это запрещено — жалеть себя любимого круглые сутки? Нигде такой истины не прописано, а значит ему можно.       Юнги долго обдумывает это, решая для себя только одно — он рад, что позволил Хоби остаться у него, что это, вроде бы, не так плохо, когда у тебя есть кто-то не такой пыльный и мрачный, как паук, спускающийся с во-о-он того угла зала, прямо над шкафом — идеальное место для обзора, кстати. Но это не так важно, Юнги впервые думает о завтрашнем дне, впервые за долгое время его волнует, что будет завтра, как поведет себя Хосок… и, может, ему удастся стать теплее по отношению к этому миру? Ведь руки его такие ледяные…       Что бы такого приготовить на завтрак, он никогда не делал этого для кого-то кроме себя. Время два часа ночи, и засыпается с этой мыслью так легко и с довольствием. Кто-то завтра будет рядом…       Двое спят, нагревая помещение дыханием, поглощая кислород (и Юнги стоило бы хотя бы фикус прикупить, что ли, ведь совсем не проветривает), а маленький мохнатый хищник действительно остается наблюдать, сплетая паутинку и повисая на ней вниз головой. Он заинтересованно смотрит на нового обитателя квартиры, решая опасен он или же нет. Уже светать начинает, а тот самый обитатель просыпается, потягивается, встает, привлекая внимание паучка. Хосок встает с кровати, стараясь не скрипеть ею, и оглядывается на своего друга, потом встречается с шестью черными глазками и ухмыляется им, явно задумывая неладное. Парень бесшумно выходит из квартиры, оставляя Мин Юнги наедине с его мечтами.

***

      Ядовитой змеей проскальзывает в постель, по ногам стремится, заползая в нутро мозжечка одно глухое «один» ещё до окончательного пробуждения. Как за одно мгновение «двое» вновь превратились в «один» — непонятно. За что, твердит он себе. Его обманом затянуло в чужую паутину, и теперь, как мотылек, он не в состоянии оторвать ножку от клейкой субстанции, — всё это чужих рук, вина Хосока, что ему доверились, видели в его лице спасителя.       Иногда бывает настолько трудно дышать… от всего сразу: от воздуха слишком густого и мешающего перемещению, от мыслей, которые выползают из головы не в силах удержаться, от того, что сердце перенапрягается, качая кровь по телу, которому уже давно плевать на себя, от того, что хочется, просто хочется тепла, не любви, а никчемной ласки, чтобы как дворняжку хотя бы погладили и сказали, что всё будет хорошо — да, обманом вводя в новую реальность на пару секунд.       Сейчас Мин Юнги — просто конструктор из частей, перетянутый кожей, и все окружающие — такие же, безвкусные, безэмоциональные, серые. Проснувшись в постели один, Юнги понял, что и Хосок такой же. Сердцеед, он пытался показать, что друг — настоящий друг, а не просто знакомый, и Юнги уже было начал верить в это…       Рука тянется за спину, неестественно выгибаясь, в попытке хотя бы почувствовать тепло, хотя бы увидеть признак того, что его бросили не так недавно. Но нет, нет нагретой постели — есть только запах мужского дезодоранта, коим пахнет соседняя подушка. Юнги переворачивается, уже не боясь нарушить тишину, и утыкается в чужую (на самом-то деле свою, а теперь уже точно) подушку. Она практически ледяная, что говорит о том, что его покинули совсем рано. Может, Хосок ушёл сразу же, как Юнги расслабился в дрёме и своих мечтаниях. Материя впитывает слезу — одну единственную, он не настолько чувствительный, конструктор как-никак, чтобы испытывать сильные эмоции. Даже у железа, бывает, идут трещины, что говорить о Юнги с его нестабильной психологической организацией. Ощущение себя ничтожеством переполняет, выплескивается с уничтожающим:       — Какой приятный запах, — на выдохе. — Как я раньше этого не замечал.       

чересчур приятный.       везде обман.

      За эти дни к нему прижимались несчетное количество раз, они в непосредственной близости с Хосоком находились так часто, что Мин Юнги не обращал внимание на мужественный аромат, исходящий от его друга. Тогда это было ни к чему. Жадно втягивая в себя этот не принадлежащий ему воздух, Юнги считает, что может обмануть себя вновь и погрузить в ту иллюзию, когда Хосок просто отошёл в туалет, вернется через пять минут — дух его присутствия всё ещё здесь и дарит небывалое спокойствие и вместе с тем боль — всё это чертова ложь.       Он даже сказать ничего плохого не может, потому что везде и всюду ожидал и будет ожидать подвох. Это блядская жизнь, и всем будет плевать на тебя, ну пришел Чон Хоби на ночь, воспользовался местом передержки и смылся обратно к своим женщинам на одну ночь (черт возьми, даже Юнги теперь у него как будто на одну ночь, и осознание этого ещё больше выводит из себя), как только представился случай — с кем не бывает! С Юнги не бывает! Он не позволяет войти в свою жизнь именно с этой целью, именно с этой целью не позволяет себе открываться, любить и вообще словами перебрасываться — поэтому он закрыл себе доступ к соц.сетям и знакомствам, поэтому как только получил диплом, сразу подался в затворники и работает на дому, поддерживая жизнь, выполняя маленькие заказы за гроши. Не уничтожая себя, но и не давая волю к действиям.       Ему это не надо.       Нет нужды в отношениях, если они всегда заканчиваются, причем не на удачной ноте. Нет необходимости выходить из дома и общаться — Чон Хосок стал прекрасным примером, что чрезмерное доверие ни к чему хорошему не приведет. С ужасом осознание — ему не так больно в этот раз, сердце хоть и стучит, но не так яростно, как это было бы пару лет назад, не подросток уже ведь, потому что свыкся за все годы жизни, и всё-таки подсознательно он уже ожидал этого — ожидал предательства от Хосока. Каким бы ты доверчивым ни был, когда тебя предают один раз, то на мир широко распахнутыми глазами уже не смотришь, становишься мнительнее с каждым разом.       Маленький паучок смотрит на сжавшегося на кровати «хозяина» и успевает убраться в укрытие, пока дикий стон наконец не раздается в гремящей тишине.       Как же всё-таки хочется стать живым.