Никто не ожидает ферелденскую Инквизицию!

Он шел не спеша, удерживая в одной руке наполовину заполненный винный штоф, в другой – деревянную пиалу с вишней. Здесь, на южных землях, вишни вызревали раньше и не переставали плодоносить до самых морозов, к тому же выгодно отличались вкусом. Эльф-библиотекарь, чьего вычурного имени Дориану никак не удавалось запомнить, не одобрял его привычки есть в библиотеке. Он вечно бурчал себе под нос, что от этого заводятся крысы, а однажды даже набрался смелости и высказал это скучное утверждение ему в лицо. Дориан ответил, что если бы ему хотелось послушать мнение какого-нибудь ужасного зануды по поводу своих привычек, он выудил бы из Тени дух своего дедушки. Навстречу ему по ступенькам сбежала служанка. С кочергой в руках и вся в саже – видно, чистила жаровни наверху. Теперь, когда листва на деревьях пожелтела, а трава во дворе поутру хрустела от инея, воронам требовалось больше тепла. Завидев его, девчонка вжалась в стену, освобождая проход. Казалось, даже ее тоненькие косички, похожие на рыжие мышиные хвостики, задрожали от страха. Неделю или две назад Дориан улыбнулся бы ей и предложил горсть вишни. Горький опыт научил его, что это лишь напугает ее еще больше. Его стол, к которому никто не осмеливался приблизиться в его отсутствие, был завален книгами, стопками трухлявых бумаг и свитками пергамента. Рядом с толстой свечой примостился столбик воска для печатей. Отодвинув в сторону «Чередование сезонов» Ситирицы Онгель, Дориан поставил пиалу на освободившееся место, налил себе вина и отдернул тяжелую штору на окне. В воздух тут же взвилось умопомрачительное количество пыли. Приоткрыв узорчатую створку, чтобы впустить немного свежего воздуха, он совсем было собрался устроиться в кресле, как вдруг где-то неподалеку раздался смех. Странный звук в обители затхлости вроде этой. Чистый, беззаботный и заразительный, смех мог принадлежать лишь одному человеку. Тому самому, который несмотря на все выпавшие на его долю невзгоды и трудности не утратил умения ржать, словно деревенский дурачок, наблюдающий за проделками ручного нага. Сердце тут же заторопилось куда-то, а руки сами потянулись одернуть одежду и пригладить волосы. Задница Андрасте, как же он ненавидел себя в такие моменты. Миновав несколько арок из книжных шкафов, Дориан приблизился к поручню, окольцовывающему проем в середине этажа, и заглянул вниз. Так и есть – помимо блестящей лысины Соласа, в которую у него с самого первого дня в Скайхолде руки чесались запустить вишневой косточкой, внизу мелькал лохматый затылок Тревельяна. - Знаете ли вы двое, что краской вашими стараниями несет на весь замок? – поинтересовался Дориан, безуспешно стараясь прогнать из своего голоса улыбку. - Дориан! – Инквизитор задрал голову, и его лицо расцвело. Бросив возиться с банками, баночками, бочонками и пузырьками, он в два счета влез на громоздкое сооружение, которое Солас использовал, чтобы покрывать стены своей обители сложносочиненными гравюрами, уперся руками в шершавую каменную стену и, кажется, даже на цыпочки привстал. Ни дать ни взять щенок, который не достает до стола, на котором лежит вкусный пирог, но очень хочет достать. Дориан готов был поклясться, что имейся у Инквизитора хвост, он бы остервенело вилял им. – Как дела? Дориан сложил руки на перилах, поигрывая бокалом. - Могло быть много лучше в твоей компании. Тревельян тут же вспыхнул такой ослепительной улыбкой, будто ему сообщили, что в этом году вместо одной Сатиналии планируются четыре. Глядеть на него, когда он так светился, было физически больно. Хотелось перегнуться через перила, сгрести его за шкирку, подтянуть к себе и поцеловать – прямо в улыбающийся рот. - Что это, вино? – Максвелл проследил за движением наполовину полного бокала в чужих пальцах. – Негодяй, солнце еще в зените. Дориан изобразил оскорбленную невинность. - Что?! Да как ты смеешь! Это всего-навсего фруктовый салат. - В нем один лишь виноград! Перебродивший, к тому же. - Мелочи, дорогой мой. Спешу заметить, что этого в высшей степени полезного десерта у меня хватит и на тебя тоже. Если ты вдруг решишь бросить ту глупость, которой занят сейчас, и присоединиться ко мне. - Я помогаю Соласу смешивать и разрыхлять краски, - доложил Максвелл. – Он собирается нарисовать абстрактную аллюзию на случившееся к Халамширале. - Абстрактную аллюзию, неужели? - Хочешь помочь мне помогать ему? - Спасибо, как-нибудь обойдусь. Меня дожидается интереснейшее чтиво. - Более интересное, чем моя компания? - Мне казалось, я предельно ясно дал тебе знать, что предпочитаю твою компанию любой другой. Если ты до сих пор не понял этого, значит, ты еще глупее, чем я предполагал. Хотя в таком случае мне остается лишь искренне недоумевать, как ты не проносишь ложку мимо рта и не носишь кочан капусты вместо шляпы. - Все просто. Матушка часто говорила, что я из тех, кому нужна наглядная демонстрация. - Что за чудная женщина! Я уже люблю ее. Переступая осторожно, Максвелл влез на один из деревянных ящиков, грудой примостившихся в углу подвесной площадки. Оставив бокал в покое, Дориан опустился на пол, и их лица оказались на одном уровне, разделенные лишь тонкими поперечинами перил. - Немного страшно, - Тревельян кинул опасливый взгляд вниз и быстро облизал губы. – Я... боюсь высоты. - Зачем же тогда влез? - Чтобы быть ближе к тебе. Дориан не нашелся с ответом. Его, выросшего среди сладкоречивых дворян, не сбила бы с толку ни одна хитроумная формулировка мастеров Игры, однако обезоруживающая искренность этого человека – с легкостью. Едва ли отдавая себе отчет в том, что делает, он склонился вперед, и их лица оказались так близко, что можно было рассмотреть едва заметные бледные веснушки на переносице Макса, мазок краски на его щеке и шелушащуюся кожу на кончике обгоревшего носа. Беспечный придурок. Озеро Лутий третьего дня, учил Сэру пускать «лягушки» по воде... - А я ведь говорил тебе, что обгоришь, - пробормотал Дориан в тот же миг, как Тревельян выдохнул «Пожалуйста, поцелуй меня наконец, пока я не сверзился», и тогда это вдруг случилось, само собой, внезапно, по-настоящему, а не во сне. Это был самый странный поцелуй в жизни Дориана. Перильные поперечины располагались слишком близко, между ними не было достаточно места, нельзя было ни вплести пальцы в волосы Тревельяна, ни притянуть его к себе, ни наклонить голову и как следует впиться в его губы. От этого сделать все эти вещи хотелось еще больше. До отчаянья, до зуда в солнечном сплетении. Это был самый сладкий поцелуй в жизни Дориана, самый желанный, самый, пусть и вынужденно, целомудренный... И самый короткий. Откуда-то снизу вдруг послышался подозрительный треск, и губы Максвелла, секунду назад доверчиво прижимавшиеся к его губам, вдруг исчезли. Открыв глаза, Дориан еще успел увидеть его распахнутые в ужасе глаза, и руки, машущие в воздухе в безуспешной попытке за что-нибудь схватиться. Потом бесстрашный Инквизитор, защитник угнетенных, на досуге развлекающийся восстановлением справедливости и убийством драконов, завизжал, словно орлесианка при виде таракана, и пропал из поля видимости. - Максвелл! – Вскочив на ноги, Дориан перегнулся через треклятые перила. - Ммм. Я в порядке, - донеслось снизу, из кучи обломков, еще несколько мгновений назад бывших внушающим доверие высотным сооружением. Звучал бесстрашный Инквизитор несколько придушенно. Солас, как раз вошедший в залу с охапкой разномастных кистей, кисточек и валиков, некоторое время молча смотрел на развернувшуюся перед ним картину. - Два идиота, - снисходительно констатировал он, глядя на то, как Дориан, рассудив, что ступеньки займут слишком много времени, уже занес ногу, чтобы перелезть через перила и ухнуть вниз Тревельяну на подмогу. А потом совершенно неожиданно для себя вдруг рассмеялся, и, глядя на барахтанье этих двоих в деревянных обломках, смеялся до тех пор, пока к своему смущению не начал икать.