Forest

- На диван, положи его на диван, - Питер кивает Дереку, который несет на руках безвольно прижимающегося к нему Айзека. Стайлз и Кора следуют за ними по пятам. С улицы слышится рычание разделывающихся с вампиром оборотней, а затем и шум кострища, зажженного не без их помощи. Лицо Дерека совершенно не похоже на его обычное лицо: на нем печать страха и волнения, но одновременно суровой решимости, глаза чуть влажные и блестящие, а губы сжаты в тонкую линию. Питер набирает Дитона, который обещает приехать в течении часа. Слишком долго, слишком долго, даже Стайлз это понимает. - Почему рана не заживает? - Стайлз шепчет, заглядывая через плечо альфы. Взгляд Айзека, пустой и слепой, направлен в потолок. Его мышцы то и дело неконтролируемо сокращаются, но в целом он неподвижен, кроме тяжело вздымающейся груди. Иногда Стайлзу кажется, что и эти движения тоже прекращаются и он паникует, может, слишком сильно, пока не слышит хрип, перед тем как волчонок делает неглубокий тяжелый вздох. - Это яд. Стрихнин. Зубы того вампира были хорошо смочены в нем. Видимо, Девкалион не слишком дорожит своими солдатами, - Питер говорит ровно и спокойно, а затем с силой нажимает на рану, выдавливая кровь. Айзек только хрипло выдыхает, будто и не чувствуя боли, а его лицо на миг искажает неестественная гримаса из-за сокращения мышцы. Питер хмурится и давит снова. Стайлз практически может слышать у себя в голове судорожное “Не выходит” от оборотня, пока тот снова и снова пытается выдавить еще, еще немного крови из раны. У друида внутри сотня кричащих мыслей и обрывков фраз из старых учебников Дитона и он зажмуривается, пытаясь сосредоточится на чем-то, выловить из памяти что-то нужное, хоть что-то, хоть малую крупицу. Айзек снова хрипит, будто вот-вот собирается умереть, этот звук похож на свист вырывающегося из старой трубы затхлого воздуха, в которой застрял миллион мелких камешков, трущихся друг об друга. И от этого в голове Стайлза вдруг становится чисто-чисто и он распахивает глаза, хватая Питера за плечо. - Я могу, Питер, боже, Питер, я, наверное, то есть, попытаюсь, Питер, - мальчишка сжимает все сильнее плечо оборотня, а потом вдруг бросается из комнаты, нелепо взмахивая руками и едва не путаясь в собственных ногах. Возможно, это получается чуть более драматичным, чем должно было быть, но... Он помнит, помнит, тот раздел в той скучной-скучной книжке, которую он читал весь день, пересиливая себя и перечитывая одни и те же абзацы по несколько раз, помнит то, насколько сложно было запоминать все это. Дверь его комнаты изнутри подпирают несколько учебников и скомканная пайта. Стайлз отодвигает носком все это и роется по безликим одинаковым названиям, вычерченным однообразным шрифтом на переплетах, пока не находит нужную ему тонкую рукопись, написанную отвратительным мелким почерком. Он зажимает ее в зубах и бросается вверх, вверх, к пыльному, заполненному солнцем чердаку. Все банки аккуратно пронумерованы и подписаны, и Стайлз хватает большую под номером пять, тяжелую из-за мелкого серого порошка в ней, а затем - под номером двенадцать, чуть поменьше и намного легче, с сморщенными сухими корнями в ней. Он сбегает вниз, упуская одну из банок и чудом не разбивая ее. Когда подросток вбегает в комнату, из которой доносятся тяжелые свистящие хрипы, Дерек мягко, но сильно нажимает Айзеку на грудь, заставляя того дышать. Питер стоит рядом, бледнее обычного, со странно остекленевшими глазами. Он оглядывается на мальчишку и без особой надежды вопросительно приподнимает брови. Стайлз сжимает губы и подходит к дивану, становясь на колени и трогая Дерека за бедро в немой просьбе дать ему чуть больше места. Оборотень, сцепив зубы, подчиняется, но не отходит больше, чем на пару шагов. Руки у Стайлза мелко дрожат и он открывает банку под номером пять, выворачивая треть ее содержимого на пол, а только потом уже обильно присыпая воспаленную чернеющую рану на шее волчонка. Голова Айзека слегка дергается в сторону и он моргает несколько раз подряд, тихо вдыхая немного воздуха, но затем снова замирает. Стайлз что-то бормочет себе под нос, судорожно перелистывая страницы в тонкой книжице и водя пальцами по корявым буквам. Номер двенадцать открывается легче, чем номер пять и приносит с собой пряный запах, незаметной тонкой струйкой заполняющий комнату. Стайлз сжимает в руке горсть этих сушеных корешков и шепчет уже отчетливей, читая медленно и шипяще слова по своей книге, пока сквозь его пальцы не начинает сочиться плотный, отдающий синевой, пахучий дым. Мальчишка подносит руку к самому лицу волчонка, но дым не шевелит ни единый его вздох. Подросток чертыхается, отбрасывает сожженную жменю на пол и зачерпывает еще из банки, повторяя шипящие слова, и так случается раз за разом, пока Айзек вдруг не шевелится, делая большой глоток воздуха, вдыхая и синеватую дымку с хрипящим стоном. Стайлз спиной чувствует, как за ним медленно собираются остатки стаи, толпясь и взволнованно толкаясь, но не подходя близко. Он делает глубокий вдох, на секунду задерживает дыхание, а затем тяжело выдыхает. В его руке крошатся истлевшие травы, оставляя черную сажу на его пальцах и он листает страницы свободной рукой, находя нужный рисунок, следом повторяя его на коже оборотня черным налетом от сгорания. Руны едва ли не светятся, пятном выделяясь на бледном Айзеке, дышащем все реже и труднее. Снова шуршат перелистываемые друидом страницы, пока не попадается нужная. Стайлз мажет оставшейся сажей по строчкам, про себя проговаривая сложные слова. Его Агисхъяльм горит на его ладони, светится медным неземным свечением, словно накаленный в большой печи. И вот, вот она, нужная страница и, кажется, даже не такое длинное заклинание, так что мальчишка даже думает на миг, что может все получиться. Он кладет руки на грудь волчонка и начинает читать. Оказывается труднее, чем думалось. Кончики пальцев начинает жечь еще с первых слогов, мелодично вылетевших изо рта так, как если бы кто-то другой говорил вместо Стайлза. Огонь распространяется выше по рукам по мере того, как друид продвигается по строчкам и кажется, будто вот-вот боль пересилит и сломает руки пополам, останавливая поток ломаных древних речей, гася разгоревшийся адским огнем Агисхъяльм и просто останавливая весь этот цирк. Но этого не происходит. Слова все еще срываются с уст мальчишки, несмотря на насилу сдерживаемый стон боли, лицо все так же остается бесстрастным и безэмоциональным, словно глиняная маска, несмотря на стекающие по щекам горячие слезы, а спина остается неестественно ровной. Руны плывут перед глазами, сбивая с толку, строчки пляшут и растягиваются бесконечными кривыми линиями, но что-то внутри Стайлза словно помнит все эти невозможные записи, словно нашептывает ему их на ухо, заглушая ревущий нарастающий шум в его голове. Последние слова вылетают беззвучно, но каждый слог ударяет в голову с сокрушительной силой. В глазах темнеет, а руки чувствуют такой жар, что Стайлз путает его с сильным холодом. Он дрожит, сотрясаясь всем телом, но не ощущает этого. К горлу подступает тошнота. А затем - ничего. Но он точно, совершенно точно помнит тот блаженный, бесконечно долгий миг всепоглощающей черноты, которая никак не чувствуется, не слышится и не видится, а просто освобождает от огня и шума. Кажется, будто это длится часами или, быть может, даже медленными месяцами. Он отключается. *** Просыпаться неприятно - в ушах тошнотворно громко звенит, голова будто заполнена мягкой рваной ватой, а все тело чувствуется одновременно и непростительно легким, и совершенно неподъемным. Он часто-часто моргает, но все равно видит перед собой только мутно-белую дымку с колко сверкающей в ней черной рябью. Он шевелится, но не чувствует движения своего тела. Шевелится еще раз, заезжает рукой себе в глаз, чувствуя вспышку тупой боли, а затем приходит секундное ощущение полета, прежде чем он больно встречается с полом. Как сквозь толстый слой ваты, Стайлз слышит свой собственный стон. В глазах темнеет, а когда эта темнота отступает, он снова может нормально видеть. Ну, почти. Тихо открывается дверь и Стайлз автоматически поворачивается на звук. Пятно, в котором узнается Питер, двигается к нему и мальчишка более или менее расслабляется. Сильные руки одним плавным движением поднимают его и укладывают обратно на кровать. Голова совершенно бессовестно кружится, а затем прямо у него под носом появляется стакан с водой. Питер пихает ему в рот сразу несколько больших пилюль и настойчиво двигает стакан ближе ко рту, заставляя подростка, что-то возмущенно мыча и неправдоподобно кривясь, запить таблетки безвкусной водой. - Отвратительно, - хочет сказать Стайлз. У него получается только неразборчивый набор гласных. Питер усмехается, а затем легко надавливает на плечи мальчишки, заставляя того лечь нормально. Стайлз ворчит что-то. И снова, когда мужчина укрывает его до самого подбородка и с какой-то до нелепого несовместимой с ним заботой подтыкает под подростка одеяло. Этот жест родом из далекого детства принуждает одновременно и сощуриться от удовольствия, и нахмурится. Было что-то неправильное в тех моментах, когда Питер был таким… Таким папочкой. Чужая теплая рука осторожно убирает волосы с его лба и мягко ложится на голову, из которой тут же вылетают всякие мысли. Стайлз засыпает. *** Когда он приходит в чувство в следующий раз, то определенно чувствует себя лучше. Ну, по крайней мере, он уверен в этом на сто процентов, пока, потянувшись за кувшином с водой, не сшибает все, что находилось на прикроватной тумбе, на пол. Кроме кувшина. В этот раз на грохот отзывается ни кто иной, как Дерек Хейл собственной персоной. Он хмурится, собирает разбросанные по полу упаковки таблеток, осколки от стеклянного шара, внутри которого раньше кружились снежинки (и который неизвестно что забыл в этой спальне), уцелевший стакан и ручку. Затем так же, как и Питер раньше, пихает Стайлзу в рот таблетки и заставляет выпить воду. Заставлять долго не приходится, потому что пить хочется нестерпимо. Дерек стоит там еще с минуту, держа в руках разбитый снежный шар и пялясь на мальчишку с фирменным лицом-кирпичом. А потом сильнее сдвигает брови, шумно зло выдыхает и говорит, словно бросает дохлую рыбу: - Спасибо. И уходит, не оборачиваясь и бесшумно прикрывая за собой дверь. Стайлз не успевает даже должным образом обдумать это и удивится как следует, когда дверь снова открывается, только уже много громче. Первой в комнату влетает Эрика. Ее улыбка такая широкая и яркая, что подростку кажется, он действительно мог ослепнуть бы. Девушка с разбегу прыгает на кровать, прямо туда, где находятся ноги Стайлза. Он вскрикивает и пытается вывернуться. - Ты придавила ему ноги, Эрика, - Бойд вырастает возле кровати и с легкостью приподнимает девушку, перенося ее на свободное место на постели. Стайлз благодарно улыбается ему. - Выглядишь не так плохо, - Малия двигает Эрику и усаживается рядом, улыбаясь так же лучезарно. Кора становится сзади этих двоих и строго окидывает их взглядом. И хмурится. Так же, как и Дерек. А затем на ее лице вдруг расцветает широкая улыбка, уже третья по счету в этой комнате. Стайлз неуверенно улыбается им тоже. Он не совсем понимает, что происходит. - Уверен, ты просто притворяешься, чтобы отлынивать от тренировок, - голос Айзека на фоне всех остальных голосов тихий и сиплый. - Ну же, подвинься, лентяй. Стайлз двигается и волчонок забирается к нему под одеяло, устраиваясь под боком и прислоняя свои ледяные ноги к ногам подростка. Каким-то образом оборотень выглядит еще более худым и болезненным, чем костлявый и постоянно недоспавший Стилински. Мальчишка хмурится и шмыгает носом. Айзек прикрывает глаза и жмется к Стайлзу совершенно по-детски. - Извини за Дерека, - говорит он, а его неизменные кудряшки щекочут друиду плечо. - Он вроде как хотел поблагодарить тебя за то, что ты спас меня. Но, кажется, получилось не очень, - Айзек фыркает и поднимает на Стайлза ясный взгляд небесно-голубых глаз. - Спасибо. Нет, правда, спасибо. Не очень-то хотелось умирать, так что я действительно благодарен. Теперь ты мой любимчик. Стайлз переводит взгляд на потолок просто потому, что слышать все это до безумия странно и нелепо. В его памяти не отложилось совершенно ничего, там пусто сразу после того момента, как он положил руки на грудь медленно умирающего оборотня. Просто… Ничего. Может, это должно быть пугающе или что-то в этом роде, но подросток чувствует только неловкость из-за этой благодарности. Разве он мог бы просто постоять в сторонке и не попытаться тогда, когда это, в общем и целом, как раз-таки одна из тех вещей, зачем вообще существуют такие, как он? И есть ли резон благодарить его за то, что даже не отложилось в воспоминаниях, что он не контролировал, будто бы кто-то сделал это за него? “Спасибо, что спас меня”. Говорят ли это хоть где-то, помимо мелодрам для одиноких женщин? Стайлз громко вздыхает. Возможно, ему следовало бы сказать что-то, но мысли в голове ленивые, мелкие и скользкие, словно груда камней в совсем уж тихой речушке. К счастью, дверь в комнату открывается и вошедший Джексон с подносом заполняет все мысли, одновременно избавляя от неудобной легкой тишины. - Они не больны, - бормочет Уиттмор, всучивая поднос Эрике. - Они вздумали сделать меня рабом. Эрика фыркает и подползает на кровати еще ближе, кивком головы приказывая Стайлзу и Айзеку сесть. Поднос тут же оказывается у них на коленях. На нем две тарелки, наполненные бесцветной вязкой массой и выглядящие настолько отвратительно, насколько только может выглядеть то, что носит гордое звание “еда”. Лейхи смиренно берет ложку и, зачерпнув не вызывающей доверия субстанции, сует в рот. Глотает, не жуя. И кашляет, кривясь и остервенело вытирая рот. А потом со злой решимостью быстро пихает в себя сразу еще несколько ложек своей порции. Стайлз смотрит на все это с нескрываемым ужасом, а затем и сам боязливо пробует блюдо. Вкус… Никакой. Нет, правда, он пытается найти здесь молоко или какую-нибудь кашу, может, но единственное, что чувствуется - скользкая масса во рту. Которую нужно глотнуть при том, что от одной только мысли об этом горло сдавливает. - Что это, черт возьми? - Стайлз вытирает выступившие в уголках глаз слезы. Его определенно вырвало бы, если бы только он не был слишком голоден для этого. - То, что доктор прописал, - Эрика коротко смеется. - Нет, я серьезно. Доктор Дитон назначил это вам. - Хочет добить, - бормочет Айзек, следом засовывая в рот очередную порцию их славного перекуса. Его тарелка почти пуста. - Зачем тогда ему, по твоему, оживлять твою полумертвую тушку? - Кора приподнимает тонкую бровь. Стайлз давится едой. - Что? - Он закашливается и Айзек мягко похлопывает по его спине. - В каком это смысле? - Ох, милый, - Эрика подается вперед и треплет щеки мальчишки. - Ты, конечно, безмерно помог. Но был еще не совсем готов для такого, так что ты, можно сказать, бросил работу на полпути. Доктор просто доделал это. - А, - тупо выдавливает друид. - И долго я тут валяюсь? - Я бы так не сказала, - девушка бросает взгляд на наручные часы Бойда. - Третий день как кончается. - А, - снова повторяет он и быстро сует в рот ложку лекарства Дитона. - И какие новости? Тот вампир же не просто так пришел, верно? - Вообще-то, все тихо, - вмешивается Кора. - От Девкалиона больше весточек не было. Не знаю, что он там себе думает. Начал войну, - девушка хмурится. - Да еще и с вампирами водится. Альфа нервничает. - Альфа все слышит, - Питер усмехается, появляясь в дверном проеме. - Заканчивайте уже здесь. Алан прописал этим двоим недельный постельный режим без посещений. Айзек протестующе хнычет и ныряет под одеяло с головой. Его холодные пальцы цепко хватаются за плечо друида. Эрика широко улыбается и ерошит Стайлзу волосы, прежде чем забрать с его коленей поднос с недоеденной порцией и уйти, вытягивая Бойда за собой. Малия бросается обниматься. Джексон фыркает, а Кора просто кивает. Питер, сама любезность, придерживает дверь, пока все они выходят из комнаты. А затем, усмехаясь, подходит к кровати, за ногу вытаскивая Айзека. Вернее, только его половину. Другая половина остается под одеялом, отчаянно хватаясь обеими руками за друида и что-то возмущенно мыча. - Если не вылезешь сам, - елейным голоском говорит альфа, оставляя волчонка в покое. - Тебя отсюда вынесет Дерек. И я больше не буду сдерживать его отцовские порывы кутать тебя в десятое одеяло и кормить с ложки. Кудрявая макушка высовывается из-под одеяла со скоростью, которой позавидовал бы Флэш. Айзек зло кривит губы и обиженно скрещивает руки на груди. Питер улыбается. - Кто б сдержал твои отцовские порывы, - говорит волчонок, делая ударение на каждом слове. Он выразительно смотрит сначала на Питера, потом на Стайлза, и, многозначительно кивнув, уходит, не закрывая за собой дверь. Альфа вздыхает и закрывает дверь. Затем возвращается к постели мальчишки, выдвигает ящик прикроватной тумбочки и выуживает оттуда градусник. Он усмехается, ткнув его наконечником прямо в нижнюю губу мальчишке. Стайлз не двигается. Мужчина слегка надавливает, приоткрывая рот парня и улыбаясь от того, как взгляд подростка становится ошалелым. - И в этот момент, Стайлз, ты должен взять градусник в рот, чтобы я мог узнать твою температуру, - голос Питера абсолютно спокоен, а на губах играет едва заметная усмешка. Ему не стыдно. Совсем. - Точно, - бормочет мальчишка, выхватывая из рук оборотня термометр и пихая его под язык. Лицо горит и Стайлз рад, что не нужно ничего говорить. Питер проверяет таблетки, разбросанные по всей тумбе, как бы невзначай расправляет складки на одеяле и окидывает мальчишку оценивающим врачебным взглядом. Затем градусник пиликает и альфа, оставшись довольным результатами, отправляет его обратно в ящик. Стайлз чихает. Питер улыбается. - Чаю? - любезно предлагает он, приподнимая брови в точности, как Дерек. - Лучше молока, - отвечает Стайлз, удобнее устраиваясь на кровати. Он мягко предвкушающе улыбается. - Теплого молока. Почти горячего. И с медом. Совершенно точно с медом. После того, что пришлось сегодня есть, мне нужна реабилитация. Питер фыркает и закатывает глаза. Чуть медлит, но потом все же быстро подтыкает под мальчишку одеяло и тут же убирает руки. Уходит, развернувшись на носках и оставляя дверь чуть приоткрытой. В комнате горит мягкий желтоватый электрический свет. Предметы отбрасывают легкие дымчатые тени, вытягивающиеся по полу и заглядывающие между ворсинок в ковре. Стайлз не знает, темно ли уже на улице, но ему не так уж и хочется узнавать. Тепло окутывает все тело и проникает в голову, согревая и загоняя в какое-то призрачное состояние полусна. Он правда пытается, пытается не провалиться в сон окончательно, ведь там, внизу, Питер специально для него подогревает сладкое молоко и подросток даже не спросил ничего, что хотел узнать. Но веки становятся безумно тяжелыми, слипаются и норовят так и не открыться, стоит ему только моргнуть. В конце концов, он видит силуэт входящего в комнату альфы, а затем сразу отключается, не выдержав этой маленькой схватки со сном. В его голове густая чернота.