Forest

Они, может, и не были во всеоружии, но точно усердно готовились к чему-то. Потому что, ну, что, если не усердие, их тренировки даже под хлестким холодным ливнем? И ладно эти насквозь мокрые полуобратившиеся волки, им-то горячая кровь точно не даст замерзнуть. Но вот Стайлз. У Стайлза нет ровным счетом никаких суперспособностей, которые бы предотвратили его позорную смерть от холода. - Долго еще? - хнычет он едва ли не каждые пять минут и выразительно с хлюпом топает хрупкой ножкой в обуви, потяжелевшей от дождевой воды. Питер в ответ даже не старается изобразить жалость. Его футболка давным-давно промокла, бесстыдно облегает весь рельеф тела, и он явно не собирается ее снимать. Это, может, и к лучшему, но никак не помогает. А волчатам дождь в радость. Они беспорядочно бегают по поляне, то и дело порываясь сбежать в лес, и совершенно не слушают раздраженных рыков Дерека. Разве что Айзек пару раз виновато замирает, но вскоре тоже перестает реагировать. Они все просто… Веселятся. Смех Малии слышно даже сквозь монотонный шум дождя, Эрика задорно рычит и по-собачьи взвизгивает от радости, а Бойд подхватывает на руки всех, кого только можно. Даже Джексона раз хватает, и тот беспомощно болтает ногами в воздухе, злясь и едва сдерживая полное обращение. Стайлз же, мокрый и недовольный, дрожит от холода и в который раз пытается выдавить из себя что-то стоящее. То есть что-то, что выдержало бы волчьи когти-зубы больше нескольких жалких секунд. Потому что, да, естественно после этих весьма смущающих, кхм, способов Питера открыть ему доступ к силе, магия вернулась. Конечно, вернулась, а как иначе? Так что сейчас следовало бы потренироваться чуток и быть готовым к неизведанному. Но это, черт возьми, невероятно трудно, когда прямо перед твоим носом бегает и резвится целая стая волчат! Единственными, кто все еще что-то делал, были Дерек и Питер. Дрались между собой, выпуская когти и скаля зубы, порыкивали иногда на волчат и за несколько секунд справлялись с теми глупостями, которые им наколдовывал Стайлз. Корни, опутывающие лодыжки, быстро рвались под острыми когтями, ядовитый плющ не успевал достаточно навредить из-за чертовой регенерации, так что все, что ему оставалось - растить аконит и рябину то там, то сям. И если рябина и правда действовала, заставляя оборотней обходить места, где она вылезала, то вот акониту требовалось время для этого. И сухая погода. Потому что прямо сейчас противный дождь прибивал цветы к земле, сводя действие чудного укротителя оборотней совсем на нет. - Долго еще? - хнычет Стайлз, да, снова хнычет и снова капризно топает ногой. - Если я заболею и умру, это будет целиком на вашей совести. Питер тяжело вздыхает - издеваясь, естественно - и наконец-то оставляет Дерека в покое. Щурится, вглядываясь отчего-то в небо сквозь плотную стену дождя, усмехается чему-то своему и быстро кивает. - Ладно, - говорит. - Пусть друиды и не болеют, можешь идти в дом. Конечно, как только уберешь всю эту гадость, торчащую из-под земли. Стайлз, уже было обрадовавшийся, недовольно застонал. Убирать было что: по всей поляне хаотично торчали то разорванные корни деревьев, то молодые деревца рябины, то прибитый дождем к земле аконит. Сейчас все следовало привести в порядок, и если корни можно было просто восстановить и спрятать под землю, то аконит и рябину следовало совсем уничтожить. В любой другой день - запросто. Делов-то, сжигать он научился отлично. Но, снова, какой же противный дождь. Магия обратного роста давалась с большим трудом. Питер улыбается - гаденько, как кажется Стайлзу - и выразительно рычит, привлекая внимание волчат, которые в запале игры могут и не заметить простого оклика. Он указывает им на дом, и стая поднимает радостный гул, тут же спеша покинуть мокрую и грязную улицу. И ни один гад не оборачивается, ни один не вспоминает про Стайлза. Обегают его корявые деревца рябины, будто и нет их, и скоро скрываются в доме, в окнах которого тут же зазывно-тепло появляется свет. Стайлз зло глотает обиду и заносит руки над поляной. *** - Так-так, что? До меня как-то не доходит, можете повторить? Стайлз уже битый час слушал, как Дитон нахваливал его прогресс в магии, заливал что-то про древние войны, пару раз упоминал Девкалиона и пересказывал какую-то нелепую сказку. И он уже было подумал, что доктор тронулся умом или, может, напился, как тот наконец-таки изрек то, зачем действительно явился: прогулка к Неметону. Но вот для чего - не ясно. - Ну, - тянет Дитон - Если кратко, то Неметону нужна подпитка. Я говорил тебе уже это раньше, но тогда ты был еще слишком слаб. А теперь может сработать. - Что может сработать? - Стайлз скрещивает руки на груди и зло щурится. Его обида после вчерашнего дождя еще не прошла, и обижался он на всех, даже на невиновных. - Я ничего не умею, а опять трогать этот пень не собираюсь. Дитон кидает быстрый взгляд на Питера, сидящего поодаль и что-то сосредоточено печатающего на ноутбуке. Стайлз это замечает и от того только больше ощетинивается, готовясь если что заковыристо посылать неудавшегося наставника куда подальше. Но Дитон только тяжело вздыхает и устало трет виски откровенно задолбанным жестом. Стайлз даже слегка смягчается. Слегка. - Грядет битва, - говорит Дитон, а взгляд его становится совсем уж жестким. - А Неметон может помочь. Мне-то все равно, я один из немногих нейтралов. Но ты - другое дело. В твоих же интересах пойти сейчас к этому, как ты выразился, пню и дать ему столько, сколько ты можешь дать. Стайлз дуется. По-настоящему дуется, вообще-то. Больше даже из подросткового упрямства, чем из настоящей обиды, но все же. Говорить сейчас такие вещи, взваливая на мальчишеские плечи еще один груз ответственности, кроме всех уже имеющихся, было просто неправильно. Нехорошо. Неэтично, так сказать. В том смысле, что, ну, Стайлз вообще-то мог бы и взорваться. Наговорить там всяких глупостей, выплеснуть свое недовольство и напряжение, а затем демонстративно убежать в спальню, громко топая ногами и хлопая дверями. Просто так, от скуки. Но, может, так подействовала недавняя болезнь, или встреча с Девкалионом, или вчерашний дождливый день, потому что никакого взрыва не случается. А даже наоборот. Стайлз сдувается, как настоящий воздушный шарик, долго выдыхая весь воздух из легких и понуро опуская плечи. - Конечно, - говорит он и трогательно понижает голос. - Конечно же, я сделаю все, что в моих силах. Иначе и быть не может. Дитон же, чертов манипулятор, тотчас меняется в лице: суровое безразличие и усталость исчезают, будто бы их и не было, а на замену приходит бодрая воодушевленность. Он звонко хлопает в ладоши и, воскликнув что-то отвратительно одобрительное, деловито оборачивается к Питеру. - Нам с тобой, - говорит, бегло сверяясь со своими наручными часами, - надо бы серьезно обговорить, что касается Арджентов. Питер кривится так, будто увидел что-то крайне неприятное в своем ноутбуке. Ну, вернее, так можно было бы подумать, если бы Стайлз не знал, что такая реакция тесно связана с фамилией Арджент. Причем кривился не только Питер. Кривились в стае все: Джексон - брезгливо поджимая губы, Кора - хмуря брови, Айзек - улыбаясь виновато и зло. И даже Дерек, который в принципе не показывал никаких эмоций, кроме извечного недовольства и какой-то затяжной унылой тоски, кривился тоже. В общем, Арджентов, кажется, не особо жаловали в семье Хейлов. Узнать же, кто это вообще такие, не представлялось никакой возможности, ведь при любом упоминании стая все так же кривилась и замолкала. Фамилия была неуловимо знакома, но все как-то ускользала из памяти. И вот, такая невообразимо прекрасная возможность узнать все, что нужно: уж кто-кто, а Дитон не станет отмалчиваться, да? - В мой кабинет, - говорит Питер. Да так говорит, что Стайлз понимает: никакой информации ему, пока в этом не будет прямой необходимости, не достанется. - Без лишних ушей. Дитон кивает полунасмешливо и собирает папки, с которыми пришел. Питер нехотя встает со своего места, оставляя ноутбук на диване. Оба мужчины кидают одинаково предупреждающие взгляды на Стайлза и так же одинаково усмехаются. - Чуть что, я услышу, Стайлз, - говорит Питер, а Стилински задыхается от возмущения. Чтобы он, да подслушивал… Ни за что в жизни. Ну, а затем они уходят наверх. У Стайлза никакого сверхъестественного, по-волчьи чуткого слуха нет, как и бесшумности в передвижении, так что он остается на месте, и не мечтая услышать хоть какие-то обрывки разговора. Вместо этого он с размаху падает на диван, закидывает ноги на спинку и начинает думать. А подумать есть над чем. Вот, например, предстоящая прогулка к остаткам некогда могущественного древа. Продумал ли Дитон хоть что-нибудь в этот раз? Или Стайлзу придется как и раньше просто лапать сырой и будто бы живой пень, а затем несколько ночей подряд просыпаться от жутких чужих видений? Однако, это был определенно не худший вариант. В худшем он мог, например, погибнуть. Или же навеки остаться пленником мест, которые показывал ему Неметон. Еще материал для размышлений - Девкалион. Последнее его появление было, несомненно, драматичным и вкрай позерским. Вспоминая, можно было б и всплакнуть, и посмеяться, если бы не было так страшно. Стайлз едва-едва перестал бояться оборотней, неестественно огромных волков со сверхъестественной силой, как вот появляются вампиры. Они кажутся покорными и безжизненными. Но от того больше их сила. Девкалион, будто бы коллективный разум, властвует и управляет своей армией безвольных кукол. Все как один. Стайлз видит, словно наяву: стена из бескровных тел, раздираемая на куски стаей, а за этой стеной еще стена, и нет конца бездумному самопожертвованию вампиров. Да, Питер сказал, что будет битва. Настоящая, словно в прошлом, когда бились на мечах армии враждующих королевств. Оттого и так страшно. Правда? Мыслей в голове бесконечное множество, на самом деле. Стайлз даже едва не засыпает вот так, прикрыв на минутку глаза, чтобы свет не мешал думать. Но, видимо, думал он слишком долго. На лестнице звучат шаги, и появляются Питер с Дитоном. Доктор сияет неприлично довольной физиономией, а вот на лице Питера будто бы застыло выражение неизмеримого отвращения и стойкой брезгливости. Взглянуть на это его лицо достаточно, чтобы понять одну простую истину: в скором времени и Стайлзу все расскажут. - Неужели уже закончили? - не совсем внятно мямлит Стайлз, прогоняя навалившийся дневной сон. - Расскажете? Дитон уверенно кивает, мол, конечно, мой мальчик, расскажем, ведь я этим чем-то невероятно доволен. Питер же лишь обреченно вздыхает, - возможно, чуток переигрывая, - а его лицо наконец принимает свой привычный вид. Даже насмешливая ухмылочка возвращается. И ясно почему. - Ну, а теперь, Стайлз, - говорит Дитон чересчур бодро и неестественно воодушевленно. - Можно и Неметоном заняться. Стайлз страдальчески стонет. Кажется, лучше бы он уснул. *** Это плохая, очень плохая идея. Это худшая из всех идей доктора Дитона. Ладно Питер, ему все равно на погоду, его толстая волчья шкурка не пропускала ни холод, ни могильную сырость, царящие в лесу после дождя. Но доктор Дитон тоже человек! Друид, то есть. В любом случае, он должен бы сейчас дрожать и стучать зубами в точности так же, как и Стайлз. Да? А вот и нет. Дитон, кажется, чувствовал себя просто отлично, шагая по мокрой и рыхлой земле, налипающей на обувь большими противными комками. Он то и дело проверял время на часах, будто спешил на какую-то важную встречу, подгонял недовольно плетущегося впереди Стайлза и мычал себе под нос какую-то прилипучую мелодию. Стайлз бы скривился, если бы только мог. Он, идиот, в спешке накинул на себя только легкую толстовку, первую, что попалась под руку, так что теперь громко стучал зубами от мерзкого холода. Питер же все-таки кривился: не так сильно, конечно, как при упоминании Арджентов, но достаточно, чтобы позабавить Стилински. Лес пахнет мокрым деревом и землей, противными дождевыми червями и зеленью, терпкой хвоей и дикими грибами. Стайлз идет чуть впереди, недовольный и слегка напуганный, и стойкое чувство дежа-вю преследует его. Нет, конечно, в первый раз все было по-другому. Конечно. Естественно. Но он понял закономерность: стоит только отвлечься, стоит лишь на мгновенье забыть о желании найти Неметон, как он тут же появится. Это было полезно, пусть и весьма непредусмотрительно. Потому что вот именно сейчас, как ни пытайся Стайлз сосредоточиться и отвлечься, в голову неумолимо лезли мысли о чертовом пне. И чем больше он думал о том, что нужно прекратить думать об этом, тем больше он думал о Неметоне. И это невероятно бесило. Мокрые листья звучат совсем по-другому. Обычный шелест - это тайный шепот деревьев, похожий на шум горячего песка, подгоняемого ветром. Сейчас же шелест вовсе и не похож на себя. Необычайно громкий, волнительный и чем-то озлобленный. Враждебный к путникам, пересекающим лес. Стайлз вздрагивает в последний раз всем телом, а затем вдруг расслабляется, будто бы скидывая с себя увесистый груз. И кажется даже, что не так уж и холодно в вечернем лесу. Словно делся куда-то скользкий, неприлично холодный для разгара лета ветер и сковывающая влага. Он неуверенно останавливается, подбираясь, шаркает ногой по траве, прислушивается, нюхает украдкой воздух. И больше чувствует, чем понимает: пришли. А затем и в глазах проясняется достаточно, чтобы увидеть манящий чернотой Неметон. Земля привычно теплеет по мере их приближения, вокруг уже знакомо сгущается и накаляется энергия, и Стайлз теперь чувствует ее своими руками, прямо в ладошках и на кончиках пальцев. Древо дышит размеренно и тяжело, живет, теплится, проникает собой в почву и в каждое другое дерево и травинку в этом лесу. И Стайлз почти рад оказаться здесь. Где-то внутри него что-то отзывается на вдохи-выдохи леса, что-то любит это место и без колебаний готово остаться здесь. Агисхъяльм приятной щекоткой проступает на ладони, светится золотом и латунью, волнует кровь. Неметон кажется сухим и неестественно теплым, он манит, а уставший и замерзший Стайлз не прочь, вообще-то, вздремнуть. - Стайлз, - вдруг звучит голос Питера, отрезвляющий, невероятно правильный и знакомый. - Тебе нужно только коснуться его. Почти как раньше. А затем мы пойдем домой и зажжем камин, помнишь? Стайлз набирает в грудь побольше воздуха и коротко встряхивает головой. Он оборачивается. Дитона на поляне не видно, но Питер стоит почти рядом, невозмутимо спокойный, несмотря на крепкие корни, знакомо оплетающие ноги. Он усмехается, выжидающе приподнимает бровь и весь внезапный испуг мальчишки вдруг исчезает. Стайлз несмело улыбается - заставляет себя улыбнуться - и отворачивается к Неметону. Грубый срез древа откровенно сырой, пахнущий затхлостью и могильным холодом, кажущийся страшно мертвым и неизбежно гнилым. Агисхъяльм жжет и чешется, греет руку и собирает магию не изнутри, а прямо из воздуха. Пара шагов, гул в ушах, колющий жар и - мгновенье - ладонь на холоде древа. Все по-другому. Ну, в этот раз. Не так, как раньше. Ни вакуума, ни бесконечных видений, чужих, неродных. Полная тишина, ветер в голову, колени подгибаются, а в руке вспыхивает боль. Стайлз думает, что, наверное, так ощущается укус вампира. Будто тебя высасывают, вытаскивают всего через кровь, через одно место на теле. Полная тишина, тишина, молчание, а затем - вдох. Тяжелый, протяжный вдох, полный облегчения и жажды жизни, почти человеческий, определенно живой. Стайлз слушает этот вдох ровно секунду, ровно многие тысячи лет, а потом обрывает связь и ожидаемо, и внезапно. Трава мокрая. Холодная, неприятная, но неожиданно мягкая. И сквозь нее ощущается неестественное тепло земли. Убаюкивает, усыпляет, отвлекает его никудышную осторожность, прежде чем сделать что-то ужасное. Стайлзу, честно, абсолютно все равно. Он готов здесь уснуть, да что там, готов хоть умереть здесь. Он устал. И так сильно, так чертовски сильно хочет спать. - Стайлз, - голос Питера пробирается прямо в голову. Стайлз разлепляет глаза. - Уже все. Давай, идем домой. И затем он поднимает его. Стайлз цепляется пальцами за ворот футболки Питера, слепо и беспокойно тыкается носом куда-то в чужое плечо и чувствует себя пугающе легким, неправильно невесомым. Он нащупывает кончиками пальцев мерное биение сердца совершенно случайно, но это вдруг успокаивает. Умиротворяет. Стайлз останавливается на этом ощущении, запоминает его, воспроизводит в своей голове, словно колыбельную или старинный напев деревьев. Он раскачивается в по-волчьи сильных руках, и его неизбежно клонит в сон. Восхитительно. Странновато. Будто бы повторение прошлых событий. И это путает настолько, что Стайлз в своем полусонном бреду и различить не может, прожил он все те недели с его первого посещения Неметона, или же это приснилось ему за несколько прошлых секунд. Прежде чем провалиться в темень, Стайлз слышит, как беззаботно Дитон напевает себе под нос какую-то заедающую мелодию, нелепо вплетая ее в громкий шелест мокрых деревьев.