Forest

Стайлз приходит в себя, лежа на холодном каменном полу в кромешной тьме. Пробуждение несколько болезненное и определенно пугающее. Голова отзывается тупой болью, ногу сводит судорогой, а руки ощутимо дрожат. Легкая одежда, в которой он отправился на вечернюю прогулку, совсем не подходит для обморочных снов на полу: от камня ощутимо тянет холодом, пробирая до костей. Стайлз сжимает крепко-крепко зубы и против воли начинает часто и поверхностно дышать. В первый момент, распахнув глаза и не увидев ничего, он пугается. В голове тут же мелькает паническое “ослеп”. И только потом приходит понимание, что все с его глазами в порядке: в месте, где он находится, тьма оказывается не такой уж кромешной и он может видеть очертания своих ладоней, когда подносит их к лицу. Уже легче. Стайлз медленно садится, щупая шершавый пол вокруг себя. Головная боль набрасывается с новой силой, посылая мощный импульс прямо в мозг, и он жалобно стонет, кусая губы. Воспоминания пережитого страха всплывают в сознании какими-то мутными обрывками, окрашенными в черно-белый. Невозможно даже проанализировать, что было сделано не так. Кажется, будто любое действие влекло за собой все тот же печальный исход. Стайлз вспоминает, как в глазах потемнело от испуга, когда вампир неизбежно нагнал его, как сильные тонкие руки легко удерживали, не давая вырваться, как голос предательски исчез и как бешено колотилось сердце. Он вспоминает, задыхаясь от ужаса, и глаза наполняются горячими слезами обиды и страха. Память о произошедшем слишком свежа, и на секунду Стайлзу кажется, будто его шеи касается ледяное дыхание. Он дергается, уходя в сторону, закрывает шею слабыми руками и автоматически задерживает дыхание. Вокруг не происходит ровным счетом ничего. Ругая себя за панику, он снова принимает сидячее положение и отнимает руки от горла. Вытирает слезы со щек, наверняка размазывая по лицу пыль и грязь перепачканными ладонями, а затем делает глубокий вдох. Он дышит на счет, успокаиваясь, приводя мысли в порядок и просто собирая остатки человеческих сил. Этой технике он научился от отца. Тот часто пользовался этим на работе, а после смерти Клаудии практика вошла и в его каждодневную рутину. Джон Стилински, шериф города, шеф полиции, каждое утро, едва проснувшись, садится на кровати, складывает руки на коленях, закрывает глаза и дышит на счет. Вдох, счет, выдох, вдох, счет, выдох… Стайлз частенько заставал отца за этим занятием, а затем перенял это у него. Здорово помогало, если он забывал выпить таблетки или если случалась паническая атака. Так что сейчас, открыв глаза, он чувствует себя лучше. Сравнительно спокойным, по крайней мере, с ясным умом и зарождающейся решительностью. Он запахивается в толстовку поплотнее и уверенно нащупывает стену рядом с ним. Он твердо намерен найти выход из этого плена! Выход, естественно, не находится. Путешествие вдоль стены получается долгим, но бесплодным: Стайлз, насмотревшись достаточно фильмов про лабиринты, пугается первой же развилки и возвращается назад. Вернувшись, однако, он, путем ощупывания пространства вокруг, обнаруживает если не выход, то, кажется, вход, благодаря которому и попал сюда. Вход этот - дыра в проходе - завален огромным цельным куском камня, который наверняка можно было бы отодвинуть, обладай Стайлз сверхъестественной силой. Но он не обладает, поэтому ему остается лишь наблюдать, как со временем через щели, где камень неплотно прилегает, начинает пробиваться тусклый свет, худо-бедно освещая небольшой клок земли рядом. Поразмыслив, Стайлз решает, что он попал в пещеры. Подземная сеть пещер в лесу, о которой как-то невзначай рассказывала Малия. И, с ее слов, это действительно было что-то вроде настоящего лабиринта, в котором заблудиться - раз плюнуть. Вспомнив об этом, Стайлз едва не расплакался снова: от облегчения, потому что он все-таки не решился двинуться дальше, и от отчаяния, потому что теперь было точно ясно, что он отсюда не выберется. Скудная решительность и шаткое спокойствие, с трудом обретенные после дыхательной гимнастики, улетучиваются в считанные секунды. Навязчивые вопросы, то и дело всплывающие в сознании, - зачем я здесь? что им нужно? - неизбежно оставались без ответов и ни капли не помогали. Недолго думая, Стайлз снова принимается дышать на счет, не столько даже желая успокоиться, сколько занять себя хоть чем-то. *** Когда камень, загораживающий вход, начинает медленно отъезжать в сторону, Стайлз совершенно не готов к этому. Время в пещерах тянется целую вечность или даже больше. Полагаться на собственные биологические часы не представляется возможным: если они и существовали у Стайлза, то наверняка совсем сбились после обморока. Вместо этого он старается ориентироваться на слабый свет, пробивающийся в пещеру сквозь щели, но и это кажется не совсем надежным способом. По подсчетам, должна была пройти неделя, что совершенно точно невозможно: стая бы уже нашла способ вызволить его. По крайней мере, так он себе говорил. На самом же деле казалось, будто прошел месяц, как минимум. Стайлз то засыпал, обессиленно прижавшись к холодной стенке, то просыпался, разбуженный чувством голода или очередным кошмаром. Справлять нужду он отползал вглубь пещеры, но с каждым разом делать это становилось все труднее. Тело медленно слабело, и все больше Стайлз просто неподвижно сидел, уставившись в темноту, все чаще засыпал, и так же часто мучительно просыпался. Магия, заточенная в голых каменных стенах, где даже простой мох не растет, тоже быстро затихла. Недосып, холод, голод и жажда выматывали, изводили. Скоро сил не осталось даже на то, чтобы просто поплакать, забившись в уголочек. А может, на это недостаточно влаги в теле. Все равно. Стайлз проводит время в состоянии несчастного овоща, а мысли о побеге покидают его голову еще на первых порах. Какой тут побег, когда даже доползти до импровизированного туалета - настоящий подвиг? Именно поэтому, когда по ту сторону что-то шевелится и шумит, а затем камень начинают стремительно отваливать, Стайлз не на шутку трусит. Он ни о чем не подумал, не спланировал, как поведет себя в той или иной ситуации, совсем не подготовился. Идиот, идиот, идиот. Внезапно яркий свет бьет в глаза, заставляя зажмуриться, закрыть руками лицо, отгораживаясь от режущей боли. Свежий лесной воздух врывается в пещеру с порывом теплого ветра. Стайлз задыхается. Хрипит, судорожно глотая воздух, сгибается в приступе сухого кашля и только потом начинает дышать на счет. Сбивается, начинает сначала. Голова неприятно кружится от переизбытка кислорода. Кто-то тыкает пальцем в его плечо. - Поднимайся, - звучит скучный красивый голос. - Пойдем. Из глаз брызгают злые горячие слезы, моча ладони, защищающие от солнечного света. Стайлз всхлипывает и мотает головой из стороны в сторону. - Не могу, - шепчет он на грани слышимости. - Нет сил. Уже через секунду его, словно безвольную куклу, легко подхватывают на руки и отправляются в путь. Он пробует отнять руки от лица, чтобы хоть одним глазком взглянуть на того, кто его несет, но свет причиняет боль даже сквозь опущенные веки. Его накрывает с головой ложное ощущение защиты и безопасности, слишком сильно ассоциирующееся с прогулками в чужих руках. Внезапно остро чувствуется усталость и истощение, напоминают о себе жажда и недосып. И, наверное, Стайлз все-таки вырубился бы, не в силах противиться сну, если бы не этот... Холод. Мертвенный, стеклянный холод, какой может исходить только от вампира. Они идут, может, долго, а может, нет, но в какой-то момент к звуку шагов одного-единственного вампира вдруг примешиваются другие. И это не просто плюс еще несколько пар ног, а самая настоящая толпа, ступающая пусть тихо, но точно не бесшумно. Стайлза пробирает мелкая дрожь. Он, чуть привыкший к свету (можно было уже не закрывать лицо ладонями, а просто крепко-крепко жмуриться), отважно решается хоть мельком взглянуть на происходящее. И тут же об этом жалеет: сквозь мутную пелену в глазах он четко видит не то несколько десятков, не то дюжин темных силуэтов впереди. Становится дурно. Было ли уже сражение? Или только будет? Что если Девкалион победил? Что если он, Стайлз Стилински, по своей дурости попал в лапы вампирам - кто гуляет вечером по лесу в такой неспокойный час? - и взамен на него оборотни сдались? От солнца все еще больно глазам, но Стайлз, игнорируя это, держит их открытыми как можно дольше. Слезы собираются на ресницах. Он смаргивает их и продолжает и дальше смотреть на шокирующе яркий мир сквозь мутную пелену. И пусть больно, пусть неприятно чешутся будто бы сами глазные яблоки, но сравнительно скоро усилия вознаграждаются: в глазах проясняется, а свет перестает быть таким слепяще-белым. Стайлз моргает. Трет глаза грязными ладонями. Проходит еще пара минут и зрение возвращается настолько, что он может видеть лица людей. Вампиров. Он невежливо глазеет на них исподлобья и неосознанно жмется к тому, кто его несет. Тело бьет нервная мелкая дрожь. Вампиры невероятно похожи. И невероятно разные. Сверкают все как один кроваво-красными глазами и тонкими ободками блестящих губ. Все как один болезненно бледные, неестественно худощавые и обманчиво хрупкие. Как один молодые и странно застывшие, неправильно живые, замершие навеки в одной-единственной своей последней секунде. Странная красота. Страшно притягательная и отталкивающая одновременно. Кто-то звучно сглатывает и хищно облизывается, кто-то мерно шагает, вперившись взглядом в землю, кто-то нарочно громко прищелкивает пальцами. Какой-то мальчишка на вид лет тринадцати - совсем ребенок - любопытно поглядывает на Стайлза, больше для вида прячась за чужое плечо. Его большие глаза особенно яркие, светло-вишневые, обрамленные по-девчачьи длинными ресницами. Он стойко выдерживает прищуренный взгляд Стайлза в ответ и несмело коротко улыбается, тут же испуганно озираясь. Тело друида покрывается крупными противными мурашками и он закрывает рот обеими руками, отворачиваясь. На шее у мальчишки еще не сошедший уродливый шрам от укуса, а светлая футболка от горла пропитана почти черной засохшей кровью. Они останавливаются неожиданно. Просто в один момент все сбиваются в кучу, прекращая движение, и Стайлз только сейчас замечает: деревья поредели и расступились, образовав некое подобие лесной поляны. Пришли. По толпе проходится тихий нестройный шепот, который быстро стихает. На несколько минут воцаряется молчание. Тишина. Становится слышно шум деревьев и пение птиц, шелест трав, свист холодного ветра. А затем в какой-то неуловимый миг внутри леса зарождается гулкий рык. Звериное рычание, чередующееся с угрожающим воем голодных волков. Вампиры беспокойно шевелятся, снова шепчут что-то сбивчивым хором, слов в котором не разобрать, но быстро затихают по велению властно поднятой руки. Стайлз вглядывается в того, кто утихомирил толпу, и неизбежно узнает в нем Девкалиона. Когда он слился с вампирами, когда присоединился к ним? Или он был тут изначально? Или пришел только сейчас? Рык усиливается. Оборотни приближаются. Их голоса, кажется, звучат отовсюду, множатся и отражаются эхом от деревьев. Проходит минута, две, Стайлз дрожит от напряжения и враз нахлынувшего счастья, а затем между деревьев наконец появляются они. Неестественно огромные волки, приосанившись, не спеша вышагивают за Питером в человеческой форме, светят глазами, огрызаются; между волков - люди, охотники, увешанные оружием, молча переглядываются между собой. Стайлз глядит на одних, на других, насчитывает двух лишних мохнатых среди стаи, узнает своих и снова плачет. Хотя, казалось бы, откуда уже взяться слезам в его истощенном теле? Они останавливаются, может, где-то метрах в ста от вампиров (далековато?). Волки переминаются с лапы на лапу, охотники замирают неподвижно, словно истуканы, а Девкалион и Питер одновременно отделяются ото всех, двигаясь друг ко другу. Они встречаются где-то на полпути, долго и неслышно говорят о чем-то, кривя поочередно лица, а затем так же расходятся каждый к своим. Еще несколько мучительных минут проходят в напряженном ожидании, вампиры движутся, перестраиваясь, оттесняя Стайлза назад, дальше в лес. Последнее, что он видит, прежде чем многочисленные спины закрывают от него происходящее - то, как Питера ломает превращение. Раздается громкий, словно раскат грома, рык, затем человеческий боевой клич, рука Девкалиона властно взмывает вверх, давая волю вампирам, и начинается битва. Сходятся оборотни и вампиры, сталкиваясь телами, вгрызаясь друг в друга зубами и впиваясь когтями. Отовсюду слышатся крики и визги, рычание и болезненный скулеж, в ход идет оружие охотников, распыляя в воздухе аромат пороха. Стайлз дергается в чужих руках, пытаясь вытянуться и посмотреть, что там происходит, но вампир тут же хорошенько встряхивает его. - Не высовывайся, - бесчувственным голосом приказывает он. - Здесь нечего смотреть. И затем он говорит что-то на неизвестном звонком языке вампирам из тех, что остались стоять при Девкалионе. Несколько из них отвечают таким же певчим перезвоном, отделяются от остальных и присоединяются к нему, окружив, словно какие-то охранники. Они еще бросают друг другу по паре словечек, кто-то меняется местами, и следом вся процессия выдвигается обратно в лес. Стайлз было рыпается снова, уже от испуга, но его точно так же встряхивают, будто чем-то провинившуюся псину, не особо обращая на него внимание. В лесу, неизменно спокойном и отчасти, пожалуй, безразличном, становится отчего-то еще страшнее. Звуки битвы, доносящиеся откуда-то сзади, удаляются и затихают, возвращая все тот же шум листвы и беззаботное пение птиц. Шаги вампиров вдруг кажутся явственно громкими, слишком выдающимися, слишком заметными в такой обстановке. Стайлз осматривается. Их пятеро, ну, вампиров-то, и все они выглядят сравнительно хилыми, тощими и слабыми. Обманчивая внешность. Да взять хотя бы то, что один из них вот уже столько времени несет на руках 147 фунтов и не выглядит хоть каплю затрудненным этим. Стайлз действительно не знает, насколько они все могут быть сильными, быстрыми или ловкими, но он знает, насколько такими могут быть оборотни. Два волка настигают их, набрасываясь с обоих боков и тем самым ликвидируя сразу двух вампиров. Остальные два, что были в охране, тут же бросаются на защиту, становятся наперерез огромным оборотням, самовольно принося себя в жертву. Однако Стайлз не видит, как и им отгрызают головы: вампир, держащий его на руках, разворачивается и, чуть помедлив, срывается с места. Слабые человеческие легкие к такому, оказывается, совершенно не готовы. Дух вышибает сразу же, заставляя вмиг задохнуться, деревья быстро-быстро мелькают перед глазами и приходится зажмуриться, чтобы не кружилась голова. Конечно, это не помогает. От слишком высокой скорости Стайлзу кажется, будто он вот-вот упадет, выскользнув из чужих рук, поэтому он хватается за рубашку вампира так цепко, как только может, и не отпускает даже когда слышит глухой рык сзади. Они все-таки падают. Удар приходится на Стайлза, не смягченный ровным счетом ничем, но вампир оказывается на удивление легким. Неестественно легким, наверное. Его тело сверху дергается, он пытается взять низкий старт и ускользнуть, но тяжелая лапа с размаху опускается ему на спину, дробя кости с непередаваемо отвратным звуком. Стайлз старается отползти, уйти от центра событий, но вампир оказывается недостаточно легким, чтобы истощенный человеческий организм нашел силы сбросить его. Поэтому он видит в нежелательных деталях то, как раскрывается красная волчья пасть, как зубы вгрызаются в голову и как искажается гримасой боли и необъятного ужаса красивое, почти безупречное лицо. Они встречаются на миг взглядами, человек и вампир, и в глазах вампира читается не то мольба о помощи, не то страшная ненависть. - Лиза! - успевает отчаянно выкрикнуть он, а затем его настигает смерть: шея рвется, словно ткань и бумага, тело дергается в предсмертных конвульсиях и, наконец, с противным треском отделяется голова. Кровь внезапно есть. Стайлз честно ожидал вид на бледное мясо и лопнувшие артерии, но густая жидкость из разорванной шеи бьет фонтаном прямо ему в лицо сразу же, без предупреждения. Еще тогда, когда краснела и синела от напряжения кожа, прежде чем порваться, он насторожился. Но кровь, бурным потоком хлынувшая в лицо, все равно стала неожиданностью. Холодная, но вполне себе красная, почти человеческая кровь. Он задыхается, рефлекторно открывает рот, чтобы глотнуть воздуха, но туда тут же заливается красная юшка, так и не давая вдохнуть. Стайлз захлебывается в чужой крови.Он захлебывается, захлебывается и ничего не может с эти сделать! Адреналин бьет в голову, вдруг придавая силы, и тогда он сбрасывает с себя мертвое тело, тут же отползая назад, пачкая кровью со своих рук траву. Кажется, слезы текут из глаз. Его трясет, зубы стучат друг о друга, все тело покрывается крупными неприятными мурашками. Он судорожно облизывает губы и в глазах тут же темнеет: чужая кровь на вкус как соль и уксус, как горький металл. Желудок сводит спазмом, он хочет выблевать свои внутренности, но в его желудке пусто и только горько-кислая жидкость собирается во рту. - Боже мой, - стонет Стайлз, елозя руками по лицу. - Боже. И он бы, наверное, свихнулся бы там, прямо в лесу, рядом с трупом вампира, растирая его холодную кровь между дрожащих пальцев, если бы не Айзек. Горячий язык мокрой щекоткой проходится от подбородка до лба, слизывая кровь и грязь, забирая с собой панику и остаточный страх. Стайлз всхлипывает. И открывает глаза. Перед ним волк, коричневый от кончика носа до пушистого хвоста, смешно отфыркивающийся совсем не по-волчьи. Он мигает желтыми, словно плавленная медь, глазами и трогательно тычется мордой в нежную человеческую щеку. Конечно же, Стайлз узнает его. Кидается к нему на шею, путается пальцами в длинной шерсти, прячет лицо. Айзек теплый-теплый, почти горячий, совсем знакомый и бесконечно родной. Хочется снова плакать, на самом деле. Громко и безудержно рыдать, моча густой мех горькими слезами и размазывая сопли по лицу. Сил не остается ни на что. Конечно же, пообниматься им не дают. Дерек возникает откуда-то сбоку - угольно черный волк с голубыми глазами - мягко оттаскивает Стайлза за шкирку, коротко рыкает Айзеку, отчего тот, не простившись, исчезает в лесу, и ложится на землю всем своим видом говоря, мол, полезай скорее на спину, тебе не впервой. Стайлз залезает, полуживой и измученный, устраивается кое-как на широкой волчьей спине и обвивает шерстяную шею обеими руками в надежде удержаться. Дерек встает, коротко встряхивает мордой, словно большая псина, и начинает бежать. Двигаются они, вообще-то, достаточно медленно и осторожно, чтобы Стайлз не свалился, но он все равно слишком уж цепко держится за шерсть. А иногда даже чересчур. Волк порыкивает, но, в целом, не особо возражает. Возможно, его занимают другие мысли, а возможно, хрупкие человеческие ручонки просто не могут причинить ему ни капли боли. Вот так они и бегут: трава и деревья мелькают перед глазами, ветер холодно дует прямо в лицо, издалека доносятся звуки сражения, становящиеся громче по мере их приближения. Но в какой-то момент они останавливаются. Вернее, это Дерек останавливается, вдруг принюхиваясь и востря чувствительные уши. Не к добру такое. Стайлз ерзает, невольно перенимая напряжение, вертит головой из стороны в сторону, пытаясь отыскать причину волнения, и замирает. Сразу понятно, что это вампиры. Может, они узнаются на подсознательном уровне или что-то вроде этого, но едва Стайлз замечает их темные фигуры среди деревьев, то сразу понимает, что это они. Но едва они подходят чуть ближе, становится также ясно, что что-то здесь не то. Их шестеро, и они одновременно и похожи, и нет на тех вампиров, которых видел Стайлз раньше. На них странные одежды красного цвета, красным горят их бесстрастные глаза и чувственные губы, распираемые клыками, неподражаемым контрастом светится белая кожа, и все они, вот так вот просто шагая по зеленой траве, кажутся какой-то неумелой аппликацией, вырезкой из картин средневековья, помещенной нелепым красным пятном на обычный лесной пейзаж. Они идут прямо на них с Дереком, и Стайлз задерживает дыхание. Он опускает глаза, вдруг почувствовав неправильным не то что рассматривать, а даже просто глянуть на этих вампиров. Он не видит, но чувствует, слышит их приближение, когда происходит невероятное. Дерек, до этого напряженно стоявший в боевой позе, вдруг подгибает под себя одну лапу и опускает голову едва не до земли, складываясь в поклоне. Он кланяется. Дерек кланяется. Проходит несколько мучительно долгих секунд, прежде чем вампиры наконец проходят мимо них, наверняка не удостоив и взглядом. Стайлз, все это время силящийся не съехать носом вниз, только облегченно выдыхает, когда волк выпрямляется, позволяя расслабиться. Они смотрят вампирам вслед, на величественные спины и красные одежды, развевающиеся позади них. А затем, когда вампиры отходят настолько далеко, что пропадают из вида, Дерек вдруг встряхивается, весь подбирается и начинает рысью бежать следом. Стайлз от неожиданности сильно дергает волка за шерсть, но тот никак не реагирует, все так же продолжая бежать. Вопреки ожиданиям, по мере их приближения звуки сражения не становятся громче, как должно бы быть, или даже тише, как могло бы быть, а просто исчезают. Как-то странно, незаметно. Стайлз просто в один момент вспоминает, что они должны бы слышать битву, прислушивается и не слышит ничего. Он паникует. Не на шутку трусит. Дергает Дерека за шерсть и тяжело дышит на ухо. Когда они, наконец, выбегают на поляну, битвы и правда нет. Нет, однако, и вампиров: ни живых, ни мертвых, ни раненых. Волки усиленно регенерируют, охотники собирают пули, а вокруг только алая кровь на зеленой траве и ни единого вампира.