***
В доме у Исиды все словно вылито из молока. Все до омерзительности белоснежное, до стерильности чистое, до ужаса холодное. Йоруичи любит молоко, но это застывшее идеальное царство заставляет даже самых храбрых поежиться. Здесь все дышит смертью, кажется мертвым, и напоминает скорее бесцветную пустыню Уэко Мундо, нежели обитель квинси. Черная кошка рефлекторно нахлобучивает шерсть на загривке и ускоряет шаг: мало ли, что таят эти молчаливые стены? Скрываться же Йоруичи нет нужды. Ее мягкие лапы обуты в беззвучье, а сюнпо — не свистящий ветер: оно ни единым шорохом не порушит устоявшейся здесь, будто в кувшине, тишины. Все, что может выдать взломщицу замков, — ее контрастный цвет. Очевидно же, на фоне белого мрамора он скользит тушевой кляксой и выписывает кошкой слова осторожности. Юный хозяин этого дома не дурен, внимателен, дерзок, проворен, но с чувством безопасности у него, явно, большие проблемы. Так, фигура Урю мелькает на кухне слишком обыденно, даже беспечно. Кошка вытягивает шею и наблюдает за ним из-за угла короткого холла перед столовой. Парень кажется увлеченным делом, и то, на диво, не шитье, а кошка. Кто бы мог подумать, что у этого зубрилы и белошвейки имеется еще один, такой, интерес Человека, который любит известных мурлык, заметно сразу. Почти все они расплываются перед этими умными созданиями в непременно глупой улыбке, такой, как у Киске или, вот, у Урю тоже. Почти все котофилы норовят не погладить питомцев, а обязательно прижать их к себе и пригреть на груди. Почти все из этих безумцев ходят с примечательными отметинами на теле, но продолжают как ни в чем не бывало сюсюкать с домашними хищниками. Как бы дико это ни прозвучало, но кошки любят людей именно за это, за навязчивое внимание. Последнее быстро надоедает и часто провоцирует кошек на побег из домов, но ради него же зачастую кошки и возвращаются назад. Да, они жадны до любви, до внимания к себе, и поэтому страшно эгоистичны. И черная кошка, привыкшая веками быть центром всеобщего поклонения, разговоров и ожиданий, просто не могла вынести конкурента, сунувшегося на ее территорию. Признаться, для Йоруичи данное открытие стало удивлением: прежде она никогда не причисляла семейку Каракурских квинси к «своим», да и старалась вообще обходить Исид десятой дорогой. Однако сынок Рюкена, так тесно влипший в компанию временного синигами, как-то прижился в «песочнице» Магазинчика Урахары и вышло так, что забить на его жизнь уже не получалось. — Вот же ж гад!.. — Если бы наставница друзей Куросаки сейчас была в своем теле, то непременно отвесила бы Урю увесистый подзатыльник за то, что он без стыда и совести угощал какую-то совершенно постороннюю, незнакомую никому кошку блюдцем нагретого молока. Расцарапанный, но со счастливой рожей, он гладил ее по голове, по спине, за ушами. — Аррр! — Пей, Клеопатра. Оно идеальной температуры. Я измерял. «Фууу, Клеопатра…» — Йоруичи закатывает глаза. Ей было бы сейчас неимоверно смешно, если бы не так завидно: белый комок шерсти так быстро лакает из миски заветное питье и блаженно урчит на весь этаж, что у Йоруичи аж голодной судорогой живот сводит, а изо рта текут слюнки. Глаза ее горят яркими фарами, когти царапают от нетерпения ковровую дорожку, а отвязавшийся хвост берется так истово дергаться, что чудом не делает в стене прореху. Спасает ситуацию раздавшаяся позади Йоруичи мелодия звонка, на звук которой Исида выглядывает из кухни, минует наспех столовую, не заметив незваную гостью, и благополучно исчезает где-то в глубине коридора, там, где внимания парня требует уже не кошка, а настырный абонент мобильного телефона.***
Таким шансом грех не воспользоваться, поэтому расторопная Богиня скорости влетает на кухню молнией. Напоровшись на неприветливое шипение своего сородича, Йоруичи цокает — ее огорчает лишь пустая миска без молока. — Коты такие прожорливые, — шумно выдыхает она и, вмиг обратившись в девушку, хватает проглота за шкирку. — Без обид, — открывает она окно и устраивает из белой кошки белую птицу. Впрочем, кухня находится на втором этаже, да и Йоруичи не любит обижать кошачьих. — В данном случае, побеждает хитрейший! — кричит она устраненному конкуренту и на оскал его зубов показывает язык. — Хех, Клеопатра-а, — снисходительно качает головой девушка, плотно закрывает раму и радуется, что пробраться в неприступный дом Исиды обычному животному, не владеющему сюнпо, будет достаточно сложно, а это значит… Это значит, что и весь дом, и все молоко в нем, и хозяин дома, целиком и полностью, достаются только одной черной кошке. Как и должно. Где-то вдалеке размеренные легкие шаги оповещают о возвращении Урю на кухню. Йоруичи только собралась перейти на четыре лапы, как ловит догадку, что вредный, как и его отец, мальчишка вряд ли сам расщедриться ей на угощение. И потом… Йоруичи окидывает себя самоуверенным взглядом и тянет вверх уголок кривой хищной улыбки: а, собственно, лично ее все вполне устраивает, да и Исиде она обещала преподать урок. Посему плавной походкой женщина-кошка, не дожидаясь ничьего появления, ни ненужного ей позволения, направляется прямиком к холодильнику. Его дверь полностью скрывает Йоруичи аккурат в тот момент, когда Исида переступает порог кухни и с ходу начинает кис-кискать куда-то подевавшуюся Клеопатру. — В этой комнате нет места двум кошкам. — Йоруичи громко хлопает холодильником и прожигает парня надменным, уже обвинившем его во всех смертных грехах, взглядом. — Йо-Йоруичи-сан??? — У Исиды от неистового изумления съезжают с носа очки. А может, это потому что его лицо сделалось за считанные секунды пунцовым и покрылось испариной? Гостья усмехается более чем удовлетворенно. — Ага, эт я-а-а. — Она кончиком пальца срывает колпачок с пакета молока и залпом выпивает целый его литр. Запрокинув голову назад, утоляя давно охватившую ее жажду, Йоруичи, кажется, даже не заботит то, что молоко утекает мимо губ и ползет каплями по подбородку и шее. Впрочем, возможно, именно эти прохладные прикосновения к смуглой коже вызывает в ней весьма различимое мурлыканье, смешанное с довольными причмокиваниями и приправленное сладкими полустонами… От всей этой картины, визуальной и звуковой, у старшеклассника моментально темнеет в мозгу и закладывает уши. Запотевшие очки сейчас не так мешают, как спасают впечатлительного юношу: если бы он видел ясно каждый изгиб фигуры пожаловавшей к нему, этой роскошной женщины, то давно бы вытирал кровавые разводы на кафельном полу, а может, что и похуже… — Йоруичи… сан… — парень резко отворачивается от нее и бросает уже через плечо: — Ч-что п-привело в-вас? Он так смешно запинается и краснеет слишком трогательно, чтобы не облизать губы снова. Давно расправившаяся и со вторым пакетом молока, бывшая принцесса снисходительно поглядывает на смутившегося мальчишку, чуть склонив набок голову. Собственно, он, чуть не доведенный ею до разрыва сердца и, видимо, доведенный до стояка в штанах, больше не волнует Йоруичи. Ее месть можно считать удавшейся, но все же чего-то кошке не хватает: уж слишком скребущее полоснуло ее за душу чувство, и раны от него так просто не затянуть, даже молоком. Йоруичи в два счета хватает Урю за грудки, в сюнпо вырастая не позади, а перед ним, и тут же вминает парня спиной в массивный кухонный стол. — Йо-ру-и-чи-сан? — без слетевших на пол очков умник выглядит не таким уж и всезнайкой. По крайней мере, его беспомощно раскинутые в стороны руки красноречиво говорят о некоторых пробелах в блестящем самообразовании Исиды. — Йоруичи-сама, — повторяет она томным голосом и прижимается вплотную к чужой часто задышавшей груди своим пышным и упругим бюстом. — Зови меня госпожа Йоруичи, — шепчет игриво ее голос, вгоняя неискушенного парня разом и в краску, и в атмосферу тех ролевых, о которых наверняка слыхал даже самый правильный из подростков. — Что вы?.. — Лихорадочный вопрос Урю затыкают поцелуем: жарким, страстным, глубоким, незабываемым, неподражаемым, первым… — Йоруичи-са-ма? — Урю ничего не понимает: кажется, в его голове плавятся микросхемы, а в близоруких синих-пресиних глазах собирается блеск от досады. — Мне нравится Иноуэ-сан. Извините. — Он резко отворачивается и зажмуривается не то от стыда за признание, не то от волнения за поцелуй. Гостья хмыкает в ответ: — Да люби кого хочешь. К людям не ревную. Но… — Она вновь дергает его на себя, больно сжав пальцами подбородок и притянув лицо к лицу. Нового поцелуя не следует к счастью для переполошенного парня, но Йоруичи чувственно проводит свои шершавым и пахнущим молоком языком через всю его левую щеку. — Если узнаю, что ты гладишь и хвалишь иную, любую, наплевать какую кошку, то затащу уже не на стол, а к себе в кровать. Ты меня понял, мальчик? Исида решительно кивает: он и вправду умный малый. Однако он не может не изумиться, когда его так быстро оставляют в покое, и слазят с него совершенно обыденно, будто с дивана, а потом ни слова не говоря, даже не глядя на прощанье, исчезают в коридоре. — Клеопатру свою в саду найдешь! — Раздается уже оттуда ее странный смешок. — Тоже мне умник, четырехглазый! Исида недоуменно моргает и, сведя ноги с ноющей болью в паху, охрипшим голосом кричит вдогонку той, кто только что навел бардак и на его кухне, и в его жизни. — Но, Йоруичи-сама! Вы же сказали, что убьете меня за других кошек! Из угла появляется уже черная кошачья мордашка: — За любовь к другим кошкам, конечно, прибью, а вот твой кот, Клеопатра который, меня совершенно не заботит. Я за гетеросексуальные отношения, Урю. Хочешь, меняй котов, как перчатки, но кошка во всех ваших жизнях может быть только одна.