Неправильные

Подчинять стихию, подчинять силу, подчинять других, подчинять себя ― всё так невероятно сложно, но оттого и вдвойне вожделеннее, если завершается успехом. В этом плане капитан Хицугая ― настырный малый: упорный, непробиваемый, неуклонный, точно глыба льда, которую не прошибить и не преодолеть. Хицугая Тоширо не сдается и сейчас. Вдыхает резко, выдыхает жарко, отчего морозный воздух вокруг него полнится клубами пара, а сам Тоширо покрывается инеем. Закоченелые пальцы он норовит распрямить, разработать, хоть немного привести их в живое состояние и уйти от болезненных ассоциаций с мертвецки-бледными конечностями у зомби. Тоширо ощущает как его замерзшие снежные волосы встают на загривке, как оттуда вниз бегут колючие мурашки, как хрустят под кожей застывшие позвонки. Однако невольное желание выйти наружу из пещеры да согреться, окунувшись в лето, стойкий капитан решительно отвергает: до конца его личной битвы было далековато. ― Еще раз! ― срываются с его посиневших губ слова и разбиваются снежинками, врезаясь в могучую шею огромного ледяного дракона. ― Банкай! Один из сильнейших духов занпакто сотрясает стены каменного убежища пугающим ревом, но, блеснув кроваво-красными глазами в приступе жажды сражения, в мгновение ока растворяется, чтобы окутать своей мощью старательного хозяина. Ледяные крылья, ледяные лапы, ледяные ворот и хвост ― покрытый такой сверхпрочной броней, Хицугая делает решительный взмах мечом по воображаемому врагу и выпускает тотчас же реяцу на полную. Здесь, посреди гряды руконских гор, вдалеке от Готэя, капитану Десятого не нужно таиться и бояться доконать окружающих своим духовным давлением. Оно у него действительно угрожающее ― неумолимо растущее, точно крепчающий мороз, который жалит кожу ледяными иглами, пробирает холодом до костей, вызывает лихорадочный цокот зубов и тот снег, которым осыпается стылое дыхание в легких. ― Дайгурен Хьёринмару! А Хицугае мало, а ему всё равно на разыгравшуюся в каменном мешке зиму. Он проворачивает в руке свой закованный во льды меч, он обжигается его морозной звездой на гарде, он нервно лязгает блестящим, точно горный хрусталь, хвостом, он смотрит прямо, даже не косясь за спину, где над такими же мерцающими, словно вылитыми из стекла, крыльями расцветают двенадцатью лепестками три ледяных цветка. Совсем скоро все их лепестки опадут как один, и тогда юный капитан сделается еще на ступеньку выше в своем развитии, еще на один уровень опытнее в приручении своей силы. Он повелитель льда, а не ребенок-гений. Он непобедимый воин, он опасный противник, он укротитель самой необузданной стихии. Он знает, кто он на самом деле, и этого ему достаточно. Пускай насмешки касательно его роста и возраста бродят в стенах Готэя ― Тоширо плевать на них, как и на тех, кто их распускает. Ну, почти плевать. Хинамори. Мац-ц-цумото… На зубах у Хицугаи хрустит вовсе не снег, а песок. Острый, колючий, прилипчивый, такой, что и веками от себя не отодрать, как и те прозвища, что с легкой руки обеих близких ему синигами напрочь срослись с ним. «Снежок». «Капитанчик»… Укротитель стихий нервно щелкает ледяным хвостом, проклиная небо за этих болтуний, которых следовало бы проучить, да так, чтобы запомнили. Однако Хицугая слишком занят, чтобы даже мысленно отвлекаться на подобную ерунду ― у него всегда найдется более полезное занятие, чем пустые споры с огнеопасной Хинамори и с ветреной Мацумото. Эти две импульсивные и неподдающиеся логике стихии чужды владельцу сурового и взвешенного Хьёринмару. Хицугая вторит своему занпакто, игнорируя любые посторонние факторы, прибегая к двум верным, испробованным, средствам. Тотальная заморозка всего, включая собственную горячую голову, ― первый из них. Второй же ― саморазоблачение, в котором капитан Хицугая тешит свое уязвленное мужское эго, сбрасывая личину ребенка всего за двенадцать опавших лепестков.

***

Рангику разыскивает свое начальство битый час. Безусловно, поиски шли бы быстрее, если бы известная лентяйка не останавливалась поболтать о том да о сем с каждым встречающимся ей на пути синигами, и не отдыхала бы то и дело от утомительного сюнпо. Большая охотница поспать, Рангику с куда большим желанием придавила бы диванчик в кабинете часок-другой, да только приказ главнокомандующего не терпел отлагательств. Сонный лейтенант вынужденно пустилась по следу, даже не успев выпить на дорожку чоко прохладного саке. Всё, что и успела проглотить Рангику, ― пару арбузных долек. Впрочем, найти своего маленького капитана не составляет особой сложности для той, кто знавала примечательную ледяную реяцу еще с момента ее зарождения у одного снежно-белого мальчишки. Да и выучила Рангику своего командира от и до за проведенную вместе с ним полсотню лет. Она лукаво усмехается, щурится под высоким солнцем, вглядываясь с холма Сокёку вдаль, туда, где виднеются сиреневато-сине-белая гряда низких руконских гор. Наверняка, именно там один обязательный, трудолюбивый, неугомонный, энергичный и упрямый до чертиков капитан вновь до собственного изнеможения тренирует свою силу, или оттачивает банкай до совершенства, или спасается от парочки надоедливых в его жизни женщин. Так и ли иначе, но Рангику уже предвкушает превращение очередной из горных пещер в местный лыжный курорт и немедленно срывается с места, обретя нужный вектор. Порыв свежего воздуха сбивает солнечные пряди лейтенанта совсем скоро: у Мацумото достаточно умелое сюнпо, чтобы поспевать за своим юрким капитанчиком. Она мигом бросает взгляд в ту сторону, откуда веет контрастной для лета зимою, и ощущает ту кожей. По мере приближения туда в глубоком декольте у знойной синигами начинают и впрямь собираться мурашки. Нет, она не страшится холода Хьёринмару, но зимние пейзажи, представая перед ее глазами, до сих пор сковывают ее своим унынием. Они неизменно кажутся Рангику сугробами, сплошь покрытыми лисьими следами. Они выедают ее очи своей серебристой красой. Они шелестят ей на уши забытым вкрадчивым шепотом тихого снегопада. Как и сейчас, Рангику всегда морщит нос от этих неконтролируемых ее воображением параллелей и спешит усиленно помотать головой. Там, в заснеженных пейзажах, ее ждут веселые снежинки, а она спустя месяцы продолжает упорно видеть в них падающие на мертвую белизну слезы… Гин. Нет, он, серебро, слезы, смерть ― всё это в прошлом, а под ногами у Мацумото стелется настоящее. Мацумото набирает скорость, добирает решительности во взгляде, и скользит по своему настоящему быстрее. Да, она несется навстречу тому, кто у нее остался, кто не посмел уйти. Пережив вторую страшную войну, лейтенант Десятого не перестает благодарить Короля Душ или то, что осталось вместо него, простое небо, за своего капитана, и за его спасительное исцеление, и за его жизнь, и уж только потом за жизнь свою. От этих мыслей на губах у Мацумото вновь зажигается улыбка, а по душе растекается приятная сладость ― такая же, как от съеденного давеча сахарного арбуза. Мацумото безмерно любит этого, поседевшего от суровости льдов в сердце, мальчишку, как мать свое дитя. Без него и жизнь ее уже представляется сложно, да и потерять третьего капитана было бы более чем несправедливо. Мацумото ― лентяйка, конечно, но у нее имеется неоспоримое достоинство, перечеркивающее любой недостаток, ― это ее бесконечная верность. ― Аха-а, попался! ― Не потому ли она стирает все границы своему ликованию, найдя наконец того, кому так преданно служит, того, кто и сам ее никогда не предаст? Еще издалека заприметив ту самую пещеру, засевавшую землю снежными потоками, она подбирается вмиг и окончательно, чтобы, вновь став собой, легкомысленной и кудахчущей, влететь в импровизированный полигон на полном ходу своей радости. ― Капита-а-а… ― Рангику замирает. ― …нчик, ― выходит у нее, как рефлекторный «ик». Тоширо раздосадованно запрокидывает голову назад и звучно, с эхом, цокает, нанизывая на обледенелые сталактиты над головой густое кольцо вырвавшегося изо рта пара. ― Мац-ц-ц-умото! ― Раздражающая до глубин души фамилия собственного лейтенанта сводит зубной болью челюсти посильнее, чем съеденная в детстве сосулька. ― Кс-с-о, какого черта ты приперлась? Я же намеренно оставил тебе тонну отчетов! Его голос узнаваемый, но всё же чужой. Он резкий и грубый, но не от сказанных слов. Он мужской, не мальчишеский прежний, не звонкий. Рангику понимает это умом, но глазами тщетно пытается определить причины таким переменам, и просто, без единой мысли в голове, пялится на рослого парня перед собой. ― Чего? ― буркает он, голову повернув к непривычно умолкнувшему лейтенанту: обычно, у той изо рта, не занятого саке, так и льются слова без разбору. Бирюза в его глазах также знакомая, вплоть до последнего миллиметра радужки. Да и взгляд ― острый, режущий, отталкивающий, ― остался неизменным. Рангику невольно взметывает брови вверх, округляет пухлые губы в немом вопросе, прикладывает в задумчивости пальчик к подбородку и… вызывает в своем капитане странные, не испытываемые им доселе, ощущения. ― Мацумото, ты оглохла?! ― хрипит он, поворачиваясь к ней целиком и сердито скрещивает на голой груди руки. Те обращают на себя взгляд хрустальным блеском; руки Тоширо всплошную покрыты до локтей ледяными перчатками и соревнуются своей высотой с ледяными сапогами, достигающими парню аж до середины бедра. Эти ледяные латы смотрятся нелепо на фоне черного скучного шихакушо, которое на вымахавшем парне стало меньше в разы. Где-то обнажая выгодно его возмужавшую фигуру, где-то подчеркнуто обтягивая волнующую женское любопытство мускулатуру… ― Капита-а-анчик? ― Рангику суживает заблестевшие лукавством глаза. Никто и не сомневался, что от сковавшего ее шока, она отойдет быстрее, чем от мороза, покрывшего ее тело гусиной кожей. ― Это что, ваш завершенный банкай, да? Та самая финальная стадия? Тоширо закатывает глаза: естественно, ей уже успели обо всём рассказать. Ей, пропустившей подобное шоу, которое, увы, не транслировала барокамера капитана Куроцучи. Ей, которой весь Готэй ― друзья-братья, в том числе и одна чересчур болтливая «сестрица»! ― Момо растрепала, да? ― цокает капитан и шумно выдыхает, отчего его слипшаяся с мороза челка забавно топорщится от потока воздуха, вставая дыбом. Рангику прыскает со смеху на это, но не успевает пояснить причину своего умиления, как оказывается больно втиснутой в одну из обледенелых стен. У повзрослевшей версии Тоширо сила оказывается поистине чудовищной, а то и вовсе необузданной: его когти совершенно без жалости только что задели и плечо, и униформу подчиненной. Она зло зыркает в ответ. Ей вовсе не пятьдесят, и даже не сто лет, чтобы какой-нибудь синигами помладше попытался навязать ей свое превосходство. Фыркнув кошкой, Рангику вскидывает подбородок кверху и впивается претензией в очи напротив. Неведомая ей версия «капитанчика» ― на две головы выше своего лейтенанта и имеет лишь внешне схожие с ним черты. Перед Рангику ― не Хицугая, а его копия. Копия более сильная. Более самоуверенная. Более нахальная. Более развязная… судя по без спросу обжегшему ее губы поцелую. С мгновенной реакцией в виде пощечины Мацумото не медлит. Правда, Хицугая только и того, что запекшую щеку о плечо потер: он оказался таким же непробиваемым как и всё прочное обмундирование его банкая. ― Не боишься меня? ― хмыкает заинтригованный таким поворотом Тоширо. ― А Момо вот испугалась. ― Твоей Момо еще учиться и учиться отбиваться от мужчин, ― вспыхивает не без оснований Рангику. ― Но в них она вряд ли выйдет победительницей, а вот я ― всегда. ― Так уж и всегда? ― склоняет капитан голову набок. Кончиком языка слизав с губ сладость любимой ягоды, он задерживается взглядом на всем виде расхристанной женщины: тщетные попытки вырваться из его власти порядком взъерошили ее и без того непокорную гриву, а щеки окрасили в соблазнительно-арбузный цвет. ― М-м-мацумото… ― впервые не цедит, а мурлычет ее фамилию Хицугая и скалится. Мацумото Рангику ― мечта половины мужского населения Сейрейтея, а может, и больше. Капитан Хицугая в своей возмужавшей форме хитро щурит глаза и чувствует, как иной сладостью растекается под ложечкой самодовольство: об этой признанной красавице грезят многие, а она всегда при нем, да еще и в такой дразнящей близости ― только руку протяни. И он протягивает. Когти ледяного дракона волнующе оцарапывают нежную женскую кожу щеки, затем шеи, плеча, наконец и пышной груди; они вызывают сладострастные мурашки в этом непрерывном тянущемся соприкосновении, а розовые следы от легких отметин тут же успокаивают своим холодом. Безмятежные бирюзовые очи вторят властным рукам: остужают морозным взором самый полыхающий румянец напротив и с колкостью сосулек пронзают насквозь попавшуюся в лапы зверя добычу. ― Только посмей повторить это, мелкий пакостник! ― предупреждающе шипит Рангику, стоит только чужим тонким сухим белым губам потянуться вновь к ее пухлым, сахарным, розовым. ― Забавно, что ты зовешь меня с куда большим почтением, когда я едва достаю до твоей талии, ― инеем ложатся слова на ее с силой сцепленные уста. ― Ну же, Мацумото, ― молодой дракон напирает и прижимает собой столь беспардонную женщину ко льду ближайшей стены пещеры, ― протяни теперь свое излюбленное, мое мозговыносящее: «Капита-а-анчик»… У Хицугаи вспыхивают звезды в нерушимых зеницах, и Мацумото понимает, что стандартная воспитательная беседа меж дисциплинированным капитаном и нерадивым лейтенантом сегодня будет проведена с особым пристрастием. ― Не много ли берете на себя, капитанчик? ― Она всё равно дерзко вздергивает нос кверху; в глазах у нее отражается его звериная суть, но в ее голубых зеркалах на дне плещется и иное пламя. ― Думаете, идея подчинить меня, как свой занпакто, сработает? Парень криво усмехается: женщины ― те же непокорные стихии. ― Я не прочь попробовать. Когда еще мне выпадет такой шанс? Роковая блондинка преображается, выпустив всё свое женское коварство наружу: раз уж победить сильного противника не выходит, то обыграть его стоит иным способом. ― Попытка не пытка. ― И она сама берется развязывать на себе бантом завязанный оби…

***

По обе стороны от головы Рангику что-то хряскает, и от этого оглушительного удара каменная стена расходится паутинами трещин. Женщина вздрагивает, но не от страха ― тело разбивает в припадке ворвавшееся в него мощное цунами удовольствия. Рангику запрокидывает голову назад и в экстазе выдыхает облако жаркого пара. Тот скатывается вниз по своду пещеры крупными каплями, вслед за дождем тающих сплошь и повсюду льдов. ― Мац-ц-цумото! ― Под ее хрустящую песком на зубах фамилию только и скрести когтями по камням. Да так, чтоб до искр, да так, что за оставленные когтями борозды не становится стыдно. Бесподобная женщина. Жаркая женщина. Неукротимая, нет, теперь уж укротимая им женщина. Страстная женщина. Сладкая женщина… с ароматом любимого лакомства на губах. Точно она знала наперед, что случится меж ними сегодня. У Хицугаи от злости сводит челюсти, а губы ― липкие, будто всё еще арбузным соком измазанные. Эти губы дышат вовсе не инеем, обжигают зацелованную шею несвойственным ледяному капитану горячим дыханием. Хицугаю разбивает лихорадка, по лбу его стекает испарина, и в распахнутом косоде ему невыносимо душно, отчего хрустальная броня банкая тает буквально на глазах, трескается то тут, то там, осыпается под переплетенную пару ног тяжелыми мокрыми снежинками. Рангику хмыкает, наблюдая сей причудливый снегопад. Хмыкает со слышимым удовольствием. Хмыкает с нескрываемыми нотками победы. Лейтенант одолевший капитана?.. Смешно, и не слишком ли? Тоширо резко вскидывает взгляд на нее, но в ответ ловит лишь хитрющую усмешку. Эта усмешка отдаляется от него, сантиметр по сантиметру, с которыми Тоширо становится всё ниже и ниже, пока не упирается носом в пупок Рангику. ― Ну и кто теперь сильнее, а? ― дергает та капитана-коротышку за ухо. Ей пытаются возразить, но седоволосого мальчугана на сей раз дергают за щеки и растягивают в разные стороны, чтобы добиться некоего подобия улыбки и от него, враз нахмурившегося. ― Мац-ц-цумото, ― цедит Хицугая сквозь зубы привычно, но невольно целует палец, быстро приложенный к его рту. Хицугая в удивлении вскидывает брови, но в ответ ему лишь подмигивают с детским озорством, отчего нелепость разницы в росте кажется еще несправедливее. Ну и кто тут дите? Однако порицающий в свой адрес взор лейтенант Мацумото намеренно пропускает мимо. Вместо этого она беззаботно поправляет сорванные в порыве страсти косоде и ситаги, затем изящно приседает и подхватывает с земли сами собой спавшие с нее хакама. Длинными черными штанинами до бешенства медленно скользит вверх, по своим длинным стройным ногам, заставляя Хицугаю сдавленно охнуть. ведь плотная ткань, а не его пальцы, теперь очерчивает ее острые колени, и жадно прячет молочные пышные бедра под собой, и окольцовывает туго тонкую талию, и съедает края верхней формы, и обтягивает вслед за этим шихакушо на роскошной, на ощупь мягкой-мягкой, груди… Мацумото, не таясь, в открытую издевается над раздосадованным Хицугаей, и в довершении ко всему, завязав-таки проклятый пояс примечательным бантом, игриво пропускает меж пальцами шелк не менее узнаваемого розового шарфика. ― Вас тоже одеть, дорогой мой капитанчик? ― воркует ее насмешливый голосок, когда она бесцеремонно суется носом в лицо застывшему на подобие айсберга мальчишке. Хицугая вспыхивает. Полоснув лыбившуюся подопечную самым колким из своих взглядов, он живо хватается за свои штаны и опрометью вылетает прочь из раскалившейся от страстных тренировок пещеры. ― Капита-а-анчик! Вы забыли хаори! ― ударяется в спину заругавшегося себе под нос Тоширо. ― Доставь в отряд! ― Ну капита-а-анчик, а как же занпакто? Вы и его забыли! Тоширо цокает с отчаяния: такого прежде с ним не случалось. С ним вообще многое из сегодняшнего случалось впервые. Тоширо замирает на полушаге, так и держа в руках концы не завязанного оби. Ему не нужно что-то говорить: его остановка, ожидание, обреченный вздох ― это уже сигнал для той, что идет с ним по жизни плечо в плечо, кто не раз прикрывала ему спину, кто еще долго будет стоять у него перед глазами во всей своей откровенной красе. Раскрасневшаяся, кусающая губы до крови, смотрящая на него снизу вверх, а вовсе не наоборот, вовсе не так как обычно, как еще когда-нибудь возможно… Она ожидаемо вырастает как из-под земли и, накинув тут же хаори ему на плечи, быстро приседает на корточки, чтобы в два счета завязать мужской пояс и сунуть за него ножны с занпакто. Ныне ее капитан носит Хьёринмару именно вот так. Верный лейтенант всё-всё о нем знает, и теперь даже больше, чем всё-всё. ― Ну… ладно, хватит, ― осекается Тоширо, чувствуя себя рядом с женщиной и впрямь маленьким ребенком вне зависимости от своего роста. ― Пошли уже. Небось же ни одного отчета не написала. И потом, нужно узнать, что хотел от меня главнокомандующий. ― Хай! ― кивает с задором Рангику и берется брести рядом, довольно заложив руки за спину. ― Что? ― ловят боковым зрением не без раздражения ее блуждающую улыбку. ― Мы расскажем об Этом кому-нибудь? ― допытывается лейтенант у своего капитана. ― Разумеется, что нет, ― даже не смотрит тот на нее и продолжает дальше свой ход. ― А если я расскажу, к примеру, Момо-чан?.. ― О-ох, ты собираешься меня шантажировать этим? Капитан Хицугая спохватывается слишком поздно. ― Ну-у-у… ― сияет Рангику, достигнув полной победы. ― Мне нужно было догадаться. Ты же теперь не отстанешь. ― А мы повторим это когда-нибудь? ― и она впрямь не отстает. ― Сдурела?! Нет! Соблюдай субординацию! ― отрезают в ответ живо. ― Ну капитанчи-ик… ― капризно дует губки Рангику. ― Я вас даже «капитанчиком» звать перестану! Я-то теперь знаю, что вы у нас целый «капита-а-анище»! ― Мацумото-о-о-о!!! ― крик побежденного дракона достигает Готэя даже из глубинки Рукона. Впрочем, Готэй этим не удивишь. Постоянная ругань и препирательства ― дело обычное для капитана и лейтенанта Десятого отряда. Глядя на них, многие думают, что они уживаются как кошка с собакой. Совсем немногие видят в них семью ― слишком опекающую своего ребенка мать и сына, в разы превзошедшего по серьезности свою родительницу. Для Рангику же ее третий по очереди, но не по значению, капитан ― самый близкий друг, которому не нужны ни сила, ни подчинение, чтобы заставить ее всегда идти рядом. Ну а для Тоширо его лейтенант ― раздражающая до оскомины женщина, вот только… губы у Тоширо до сих пор липнут такой завлекательной арбузной сладостью, что он невольно облизывается. ― Ну хоть чуть-чуть, капитанчик, можно? ― шепчут ему тут же на ушко. ― Нет! ― гаркает этот упрямец в ответ. Нет. Сладости ― это ведь для маленьких. А капитан Хицугая давно уже вырос.