Недосказанное

Йона знает цену слезам. Она знает, чего стоит каждая слезинка. Она знает и поэтому — не плачет. Вместо этого она улыбается. Она улыбается шире и шире, щурит глаза, чтобы никто не видел, как ей хочется заплакать. Горько, в голос, заливаясь и захлебываясь слезами, так, чтобы потом заикаться. Она знает, чего будет стоить ей эта истерика. И пускай ненадолго ей станет легче, она все равно вместо слез улыбнется. Потому что цена улыбки ей тоже известна. Улыбаясь, успокаивая и поддерживая окружающих её людей, она каждую улыбку ощущает в груди как будто осколком. Как будто там, внутри, что-то хрустнуло. И каждый раз она думает: это последний. В следующий раз я точно уже не выдержу. И в следующий раз она улыбнется. Снова. И снова. И хруст внутри похож на треск разрывающихся нервов, и боль выкручивает грудь наизнанку. А она все равно улыбается, шире и шире, она улыбается, когда хочется кожу срывать с груди и лица. ... Но рядом с ним почему-то улыбка сама растворяется, стекает с лица талым снегом, и слезы, горячие, соленые, льются ручьем. Она догадывается, почему это происходит, но не хочет об этом думать. Вместо расспросов и утешений, он молча обнимет и даст наплакаться. Он не будет её жалеть — он укроет её на груди и будет гладить по голове, пока она не успокоится. А когда слезы иссякнут, он ничего не скажет. Потому что он тоже знает цену слезам.