Недосказанное

Беспокойство. Она на мгновение замирает, и неуловимое чувство снова пропадает, оставляя зыбкий след. Она качает головой — сколько можно? — и снова погружается в работу. Некогда. Слишком много мыслей. Слишком много чувства. Слишком много для одного человека. Она лихорадочно укладывает их в голове, путается, перескакивает с одного на другое, мучительно прокручивает одно и то же по нескольку раз в паническом страхе что-то забыть, упустить, упустить какую-то важную деталь, которая будет стоить кому-то жизни. Слишком много мыслей, слишком много чувства. Ей страшно. Ей страшно почти каждую минуту и от этого — ещё страшнее. Страх оказаться бессильной перед своей слабостью, принять неверное решение, ступить не туда — как она может, когда столько людей полагается на неё, столько жизней зависит от неё? Куда ей идти, как поступить? К кому обратиться в этом бесконечном хаосе, когда все — в таком же неведении, что и она? Иона закусывает губу и крепко жмурится. Она трёт виски, но голова гудит только сильнее. Кажется, ещё чуть-чуть — и лопнет. — Принцесса? Она рассеянно поднимает голову — и видит ещё одну причину своего беспокойства. — Я в порядке, — вырывается само собой, до того, как он успевает задать вопрос. Даже до того, как она успевает подумать. Он скрещивает руки на груди, в глазах — ни капли доверия. — Идите сюда. На вас смотреть больно, — и прежде, чем она успевает сообразить, её голова оказывается у него на коленях. Хак отворачивается — его лица она не видит и радуется, что он не видит её. Потому что когда он так близко, когда он прикасается к ней, ей в голову лезут какие-то... непристойности. Ещё одна причина беспокойства. ... Ведь он даже не красивый. Ей никогда не нравились смуглые, темноволосые, с резко очерченными скулами. Ей всегда была больше по нраву мягкая, почти женственная красота... Теперь, спустя время, она смотреть не может на таких мужчин. ...Ведь он совсем не милый. Он признался ей с руганью, на глазах у всех, так резко и грубо, что до неё не сразу дошло. А когда дошло — она не спала всю ночь, в тщетных попытках собрать, сложить в голове, что Хак, грубый, сердитый, язвительный, подначивающий, ни разу не романтичный Громовой Зверь Коуки, её друг, телохранитель и - о боже, да, любимый - что этот человек её любит. Вот так вот взаправду, по-настоящему любит. И что делать со всем этим она до сих пор не имеет ни малейшего понятия. Сейчас, когда кругом война, и голова ее забита выживанием и судьбой не человека, не клана, а целых народов, собственные чувства и мысли кажутся далёкими и не очень важными. Но стоит ему оказаться рядом, стоит ему случайно-неслучайно коснуться её, стоит ей поймать его взгляд — а он интимнее касаний бывает порой — как в голову принцессы лезут сплошные непристойности. Она встряхивается. Понимает, что если пролежит на его коленях ещё мгновение — голова её лопнет. Она торопливо поправляет платье, хотя с ним все в порядке, волосы — хотя бесполезно, пытается сказать что-то внятное — можно и не пытаться. Она уходит, пряча пылающее лицо и мечтая, чтобы мысли можно было выключать. ... Вскоре от них останется только беспокойство — невнятное, неприятное. Она будет бороться с ним — и тем сильнее оно будет становиться. Она будет ожесточенно гнать свои мысли — и они будут только скорее возвращаться. Она уже почти ненавидит его, за свою тревогу, за свою неловкость, за гадкое чувство собственности, за ревность и за тоску, что не может выказать словами. Она почти ненавидит его — единственную причину своего беспокойства.