Недосказанное

Где она? Чувство, живущее под сердцем; тихое спокойствие, устойчивость, стабильность; чувство, без которого пустела грудная клетка. Чувство, которое жило в нем, пока она была рядом. Его не было. Её нигде не было. Он шел на мнимый запах, мнимый голос, на шорох и шелест, на мелькнувшее движение. Он не останавливался, как заведённый, как механический, он тащил свое тело, раздражаясь его слабости, игнорируя его мольбы и жалобы. Он шел, бежал; остановись — и остановится сердце. Он искал; искал, где все искали; он искал и не находил, и снова искал, пока кровь не превращалась в ртуть, отравляя лёгкие, сосуды. Он искал. И он нашёл. Остановился. Упал. Отравленная кровь застыла в жилах, пробив шипами стенки горла. Он смотрел — и сетчатка глаз крошилась в мелкое стекло. Это не она. Не может это быть она. Не может... Не может она висеть, прибитая к столбу... обнаженная... изрезанная... неживая... Ночь дышит в лицо темнотой и холодом. Дверной косяк оказался мягким достаточно, чтобы уснуть на нём. Это неудивительно — он не спит уже трое суток. Потирая переносицу, Громовой Зверь отрывает тяжёлое тело от косяка и тянет застывшее плечо, прижатое во сне гуань-дао. Кошмар медленно рассасывается, оставляя гадкий привкус на языке и тошнотворный — под ложечкой. Лучше бы не засыпал вовсе. Во сне он снова ищет её. Бесконечно ищет — и находит. Снова и снова воскрешая в памяти приумноженный страхом миг, когда в одной из комнат крепости они нашли её — к счастью, живую. Живую — и только. Он делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Она до сих пор у него перед глазами, но сердце ноет уже не так, как раньше. Хотя в тот миг ему показалось — сейчас сгниет изнутри и больше никогда не будет болеть. Он заглядывает в комнату. Во сне она то и дело вздрагивает — ей опять что-то снится. Что ей снится, он знать не хочет. Не хочет — но знает. Он хочет подойти, обнять, забрать все её страхи и всю её боль — и пусть его собственное сердце окаменеет, если потребуется. Он не может сдвинуться с места. Любое касание — случайно-неслучайное — паническим страхом отражается в огромных, фиалковых глазах. Она изо всех сил сдерживается, чтобы никто не заметил, чтобы он не заметил — а он замечает. Он замечает всё. Как она вздрагивает, как потирает запястья, как неловко переступает с ноги на ногу — ей до сих пор очень больно, и это сводит его с ума, потому что он не знает, как облегчить эту боль. Тяжело в лицо ему дышит темнота, обволакивая горло. Он стоит и слышит, как вздрагивает она во сне, и отчаянно желает переступить порог. Он ищет, бесконечно ищет способ его переступить. Он бесконечно ищет — и не находит.