Недосказанное

Босые ступни покрыты россыпью бурых ссадин, на лодыжках — темные полосы. Цепи с неё уже сняли, их сняли сразу же, но их следы по-прежнему уродовали кожу и душили — уже его. — Ну не смотри... так... Она только что помылась, с волос ещё сочилась вода. На чистой и влажной, розоватой коже, эти синяки и ссадины царапали ему глазницы. Он бы рад был не видеть — но всё равно смотрел. — Хак... Это не твоя вина, говорят её глаза — но не губы. Она знает, что её слова сейчас не достигнут его сердца — что бы она ни сказала. Не сейчас, когда он беззвучно задыхается от невыносимой ненависти, вины и боли, не способный что-то исправить. Она хочет сказать ему, сказать хоть что-нибудь — но слова, которые она уже не имеет права говорить, обжигающим комом слипаются на языке. Не надо, я в порядке. Я справлюсь. Она не в порядке. Она не справилась. Она до сих пор помнит это чудовищное унижение — когда её, закованную в цепи, силой вывели и перед всеми поставили на колени. Помнит лица драконов, солдат клана Огня, полные отчаянной ярости. Она помнит его лицо. Она помнит его лицо и взгляд его, когда он нашел её. Всего на секунду ей показалось, что он сейчас упадет — а потом упал человек, державший её. Всего на секунду они встретились глазами — а больше и не потребовалось. ... Она сидит на плоском камне, и в руках у неё — баночка с мазью, которую приготовил Юн. Хак протягивает руку, забирает мазь, и она не смеет возражать. Не ему. Не сейчас. Он опускается на колени — она вздрагивает, кусает губы, чтобы сердце целым сохранить, а оно все равно трещит, в нём лопаются нервы. Он берет её ступни, наносит мазь — каждую царапину, каждую ссадину почти невесомо обводят его пальцы — и она плачет беззвучно, только плечи мелко дрожат. — Прости. За что он извиняется: за ту боль, которую причинил? Или за ту, от которой не смог защитить? В любом случае... В любом случае она больше не может улыбнуться и сказать, что все хорошо. Потому что ей и в самом деле больно — от его боли, что он опять не сумел её уберечь. Его пальцы поглаживают лодыжки — хотя мазь впиталась уже давно. Легко, еле ощутимо они обводят следы оплошностей, просчетов и ошибок — его ошибок. Следы, которые когда-нибудь заживут на коже. Но навсегда останутся у него внутри.