***
В кармане листок с посланием, написанным на пожелтевшей от старости бумаге, которую тот нашел в чулане их небольшого дома. В стопке было около двадцати, лежавших на пыльном деревянном столе его бабушки, что так любила писать письма давно умершему сыну. Каждый день завершался неким обрядом, а потом листок благополучно сжигался вместе с чувствами и эмоциями в разожженным камине дома. После же бабушка смотрела на огонь весь оставшийся вечер, пока не засыпала в кресле-качалке до утра. Рики не был спокойным и уравновешенным ребенком в тех делах, где была замешана липкая и отвратительная ложь. Его бил озноб и дрожали руки, когда тот насильно заставлял себя молчать в совсем несправедливых ситуациях. Он не мог пройти мимо избиения, когда двое или трое парней с силой пинали тело своего ровесника. <i>Рики хотел помочь, но не мог.</i> Его неуверенность в себе, в своей физической подготовке и силе привела к необратимым последствиям уже десятки раз. Проходя мимо тогда, мальчика испытывало двоякое ощущение — с одной стороны глубокое сострадание и желание помочь, а с другой облегчение, что сегодня не избили его. Он знал, что завтра вновь окажется в шкуре мишени. Доказать всем, что он не слабак. Что может сделать любую вещь, дабы очистить смерть своего отца. И главное, что готов на этот решительный и необратимый шаг в своей совсем маленькой жизни. Если все пройдет удачно, то эта ночь станет его достижением, победой над собой и вымышленными страхами. Тогда он превратится из маленького человека в большого — с серьезными мыслями и трезвым мышлением. Неожиданно в кустах позади раздался странный звук. Легкое дуновение ночного ветра разбудило лиственные деревья, чьи кроны возвышались над головой юнца. Приятный шелест пролетел над ребенком и унесся вглубь темного леса, завлекая и приманивая сделать один из последних шагов вперед. Рики стало безумно страшно, но постепенно тело, скованное цепями ужаса, отходило от произошедшего и погружалось в холод отчаяния. Карие глаза с силой хватались за отвратительный черный силуэт человека, прячущегося за каким-либо деревом. Это было лишь самовнушение. «Там никого нет. Ты просто испугался ветра, вот и все» — в мыслях парень пытался успокоиться, но тело прекратило слушать здравый смысл еще пять минут назад, продолжая делать необратимые шаги назад. Рики взял себя в руки, когда шелест прекратился, и лес опять погружался в ночную тишину. В груди зародилось былое чувство отваги и уснувшая решимость, которая покинула тело мальчика перед самым выходом из особняка. Она осталась внутри загадочного поместья, но почему-то решила вернуться, вставая на его справедливую сторону. Обстановка накалилась, а тишина, воцарившая на территории густого многовекового леса, не вызывала доверия. Было чувство, что каждый последующий шаг вперед по извилистой тропе станет последним. Он боялся оступиться, упасть на сырую и холодную землю, ведь после он наверняка уже не сможет подняться. Преследование на самом деле было, только вот оно выражалось в наиболее изощренной форме — наблюдения со стороны. Юме приглянулась свежая кровь, когда мальчик только-только переступил последнюю ступень от черного выхода из особняка. Его глупая прическа и странный взгляд просто приворожили голодного вампира. Было в этом взгляде что-то притягивающее, а зная себя, Юма предположил, что приглянулась ему месть, заполняющая глаза и сердце мальчика до краев. Ему нравились люди, готовые на все, чтобы доказать свою правоту. Вампир трепетал от вида вспыльчивых душ, бросающихся на противника только из-за бурлящей в крови мести и ненависти. Это две составляющих храбрых людей — основа, без которой невозможно совершить рисковые вещи, даже если они будут в состоянии аффекта. Вампир знал это, поэтому и пристально следил за мальчишкой, направляющегося в темный и «пугающий» лес. Рики делал новые шаги вперед, уже совсем не оборачиваясь на все более странные и пугающие звуки. Парню казалось, что их вырезали из старого фильма ужасов, который тот смотрел неделю назад вместе с другими ребятами в деревне. Так же Рики слышал шаги. Тяжелые шаги позади себя, продолжавшиеся с самого начала пути. Мальчик успел остановиться раз пять за этот небольшой промежуток времени, чтобы понять, кажется ему это или нет — были шаги частью бурной разыгравшейся фантазии или суровой реальностью. Но каждая проверка заканчивалась одинаково, тяжелые шаги сразу стихали, как только парнишка резко останавливался. Юма никогда не был глупым, скорее наоборот, притворялся таковым, чтобы избежать некоторых обязанностей. Он действительно считал, что лучше несколько раз ударить, чем объяснять свою точку зрения понятливым языком. «От боли материал лучше усваивается. Не существует двух разных мышлений. Даже если это и не так, то ты никто чтобы перечить мне» — слова, которые были сказаны ему в раннем возрасте, и которые отпечатались внутри головного мозга. Если «господам» нравились глупые, то он становился дураком, а если умные, то рассказывал теорию из курса алгебры старшей школы. Он менялся в зависимости от обстоятельств и людей, но сейчас не желает делать этого. Он творит то, что хочет, что просит его сердце и душа. И если для удовлетворения потребностей нужна чья-то кровь, то он обязательно ее получит, чего бы это ему не стоило.***
— Что это? — из кармана кофты умершего ребенка вывалился непонятный флакон с какой-то жидкостью. Тело Рики обмякло в массивных руках вампира. Да, он говорил, что никогда не станет убивать детей, ведь они еще совсем не познали мир и не успели натворить ошибок. Но его кровь была пропитана ненавистью и местью, только вот Юма все испортил. В последний момент мальчик очень испугался, его кровь приобрела другой запах и вкус — страх затмил месть, разливающуюся в красной жидкости всю дорогу до темной чащи — и кровь парня перестала иметь какую-либо ценность для клыков вампира, поэтому просто стекала из разорванной глотки на землю. Он сделал маленький глоток напитка, думая, что это крепкие духи, ведь от них веяло легким, но одновременно запоминающимся ароматом. И ничего не произошло. Абсолютно, напиток даже не имел вкуса, поэтому Юма не придумал ничего лучше, чем выбросить полупустой флакон.