"Прочь из моей головы!"

– Чёрт, его нужно остановить! Джонс, уже было сорвавшийся с места, был удержан Людвигом. Мне даже показалось, что я слышал, как затрещала ткань его куртки, за которую ухватился немец. – И что ты ему скажешь? – Что-нибудь придумаю, - торопливо затараторил американец, всё ещё пытаясь отцепиться от Германии, – можно же сказать, например, что мы задумались над его вопросом. То есть совсем не хотели его игнорировать, а просто немного растерялись и вообще… – И вообще, Альфред, сядь и успокойся! – я посчитал нужным всё же вмешаться. – Если кто и пойдёт оправдываться перед Россией, то уж точно не ты. Слово «оправдываться» неприятно резануло мне слух, но я всё же прекрасно отдавал себе отчёт в том, что теперь в присутствии других его уже никак нельзя было избежать. – А почему нет? – растерявшийся американец даже перестал сопротивляться и позволил усадить себя на место. – Потому что из всех стран, – снизошёл я до объяснения, – именно с тобой у России самые напряжённые отношения. И отправлять тебя в качестве переговорщика – слишком толсто даже для самой примитивной провокации. Ни о каком достижении взаимопонимания здесь даже говорить нечего! Не знаю, понял ли он смысл моих слов, но выражение его лица приобрело крайнюю степень задумчивости. Я, по правде говоря, сам понятия не имел, что теперь делать. Обычно в подобных ситуациях мой талант выпутываться из сетей собственной лжи проявлялся во всей своей красе, но именно сейчас он почему-то предпочёл сделать вид, что его никогда и не было. – А что он вообще сказал, кто-нибудь услышал? – Франция вопросительно посмотрел на собравшихся в зале. – Вроде поинтересовался, кто занимает второе место по рейтингу «провальных позиций» после Японии, – задумчиво протянул Яо. – А ты что, не мог ответить? – возмутился я. – Даже что-нибудь из разряда: «Россия, это не принципиально!» или «Брагинский, швырни уже в Артура папкой, чтобы он перестал летать в своих наркоманских мечтах и передал тебе, наконец, этот чёртов список!» Несмотря на то, что сказал я это со всей своей вполне серьёзной злостью, в зале всё равно раздалось несколько удивлённых смешков. По-моему, кто-то не осознаёт всей безвыходности ситуации. – Разрешишь когда-нибудь потом напомнить тебе это? – поинтересовался Франциск, но я только недовольно отмахнулся от него. Китай покосился на нас, словно говоря всем своим видом: «Как же, ты ведь потом до конца века мстить будешь!», но вслух он выразился, конечно, совершенно по-другому: – Я так и собирался, только вот был несколько сбит с толку сразу несколькими факторами. Я сразу внутренне напрягся, полагая, что мы сейчас подошли очень близко к опасной теме. Она и без того витала в воздухе, но, по-моему, все настолько боялись её затрагивать, что готовы были обсуждать даже расцветку стен, лишь бы при этом не было никаких упоминаний о «кораблях» и «крысах», потому что возникающие ассоциации были слишком яркими и слишком… какими-то живыми. Но Ван подошёл к проблеме с другой стороны. – Честно говоря, я просто выпал в осадок от вашей всеобщей реакции на мысли России, – признался Яо. – Вы с таким искренним интересом рассматривали лежащие перед вами документы, как будто бы первый раз за всё своё существование увидели бумагу. Понятно, почему Иван обиделся – не поверите, но создалось впечатление, как будто мы тут целыми днями сидели и репетировали всю эту сцену под названием «Давайте дружно не заметим Россию». Выходит, выглядели мы действительно очень глупо. Вон, даже Метью понимающе вздыхает. Нужно было что-то делать, но лично мне очень нравился вариант оставить всё как есть. Правда, думаю, остальные со мной не согласились бы. Кстати об остальных: Польша на другом конце стола слишком громко доказывал Литве своё мнение о том, что одному англичанину не мешало бы извиниться перед остальными. Мол, втянул в такое опасное мероприятие и всё такое. Торис испуганно озирался, даже не пытаясь остановить разошедшегося Лукашевича, но страны, сидящие рядом с ними, как будто бы назло ничего не слышали и, соответственно, уговаривать Польшу заткнуться даже не собирались. Интересно, они втайне были с ним согласны или же просто считали наживание врагов делом сугубо личным и не терпящим никаких посторонних вмешательств? А иметь меня во врагах, между прочим, занятие далеко не самое безопасное! Никто не умеет так отравлять чужую жизнь одним только фактом своего существования. Взять хотя бы того же Ивана как пример… – Простите, мне нужно ненадолго выйти. Дождавшись нескольких понимающих кивков и пары-тройки килограммов напускного равнодушия, я поднялся со своего места. – Подожди, ты же сейчас за Россией, да? – тут же подскочил Джонс. – А что ты ему скажешь? – Тебя не касается, – огрызнулся я, искренне не понимая, что ему нужно. – Потом, если очень интересно, сам спросишь у Брагинского. – Ну уж нет! Ты же сейчас читаешь его мысли, значит, тебе не составит труда надавить на его… ммм… больные места, вот! Скажешь, например, что это я всё подстроил, а он потом будет считать меня своим главным врагом! Выдав это, Америка улыбнулся во все свои тридцать два зуба, видимо, гордясь тем, что смог разгадать мой чёрный-пречёрный замысел. – Это мне делать без надобности – в его системе ценностей эта ниша и без того отведена тебе, – ответил я, с тоской осознавая, что определённого результата Джонс всё-таки добился. Теперь большая часть стран смотрела на меня с явным подозрением. В конце концов, репутация интригана далеко не всегда играет на руку её обладателю. – Америка, ну что ты такое г'воришь? – неожиданно поинтересовался Бервальд. – Если ты так не доверяешь Англии, можешь, к'нечно, сам попробовать вернуть Россию. Кёркл'нд тогда попытается разъяснить ему ситуацию уже при нас, но т'лько если ты действительно считаешь это необходимым. Вау, это должно быть самая длинная фраза, произнесённая шведом за всю его историю. Где овации, где поздравления? Вон, даже братья-скандинавы несколько опешили, что уж говорить об остальных? А если серьёзно: спокойно и монотонно он, с одной стороны, вроде бы укорил Альфреда за то, что тот не доверяет мне, а с другой – развязал руки Джонсу для дальнейших действий. На самом деле этого можно было ожидать – швед в последнее время, то ли под давлением Америки, то ли ввиду собственных тараканов, стал очень опасаться русского. – Ждите, я быстро! – буквально через несколько секунд Америка был уже за дверью. Я устало опустился на место. Чёрт бы их всех побрал…

***

– Ну и где они?! – Артур, не нервничай, – протянул Франциск. – Россия, должно быть, уже далеко успел уйти, вот и задерживаются. – Я не нервничаю. Просто прикидываю, что будет, если Америка решит, что он, как самый настоящий герой, обязан самостоятельно «спасти» ситуацию и придумать оправдание для Брагинского. – Да ладно тебе, – лениво зашуршал бумагами Франция, – Иван всё равно не поверит в то, что наговорит ему Джонс. Альфред ведь у нас поклонник странных идей, и все к этому уже привыкли, так что многие его высказывания всерьёз уже и не воспринимаются. Лучше расскажи, что ты придумал. Шепотки в зале сразу притихли. Всё-таки страны любопытные создания – вроде бы ситуация прояснится через пару минут, но им хочется узнать всё уже сейчас. – Кто-нибудь созванивался с его сёстрами? – поинтересовался я, чуть повысив голос, как если бы обращался сразу ко всем присутствующим. – Я, сегодня с утра, – чуть удивлённо отозвалась Бельгия. – Что-нибудь интересное выяснилось? – Ничего хорошего, – спокойно ответила девушка. – Ангина у Украины приобрела затяжной характер, поэтому её могут на некоторое время госпитализировать. – Вот и всё, – пояснил я Франциску, а заодно и всем остальным. – Мы все вроде как знали об этом, а так же знали, что Беларусь, не желая его беспокоить, ничего России не рассказала. Нужно только немного сгустить краски – мы все боялись его огорчить, но и скрывать правду было тяжёло, оттого и повели себя странно. – Нелогично, – честно прокомментировал Людвиг. – Во-первых, мы бы всё равно не стали так себя вести, во-вторых, это всего лишь ангина, что, в принципе, не особо серьёзно, тем более для страны. – Прокатит, – отмахнулся я. – Вы просто не представляете, насколько Брагинский зациклен на мысли о том, что его все ненавидят. Его купит абсолютно любая, даже самая крошечная забота. Да он сам себя готов обманывать, лишь бы думать, что не всё так плохо, уж поверьте мне на слово! Весь зал мгновенно притих. Страны смотрели на меня так, как будто бы я сейчас должен был рассмеяться и сказать, что пошутил. Но смеяться я даже не собирался. – Ох, ну, раз уж они сейчас с минуту на минуты придут… – несколько нервно протянул Франция, видимо, только для того, чтобы разрядить обстановку. – Может, всё же посмотрим, кто у нас занимает второе место в этом чёртовом рейтинге? А то Россия спросит, а мы вновь будем молчать, как в рот воды набравшие. Я безразлично кивнул и потянулся к тому самому злополучному листку бумаги. – Всё-таки этот русский – странный человек! – ворчу, попутно отыскивая необходимые сведенья. – Сам вчера весь вечер выстраивал эту таблицу, сам делал ксерокопии и при этом даже не смог запомнить основных подозреваемых. – Так, может, он и не забыл, – задумавшись, предположил Франция, – а просто хотел перевести стрелки с Японии на кого-то другого. – Зачем ему это? – тихо поинтересовался всё ещё несколько бледный Кику. Когда тебе противостоит целый мир – это действительно страшно. А ведь он почти попал в зону отчуждения, и если бы не Брагинский… Мне всегда так хотелось понаблюдать за действиями страны, которая окажется в подобной ситуации. Тут я неожиданно понял, что Россия в один из моментов своей истории и сам имел «удовольствие» оказаться в схожем положении. Бред какой-то. Ведь тогда он должен желать хоть на ком-то отыграться, разве нет? – … как вариант, он проникся к тебе простым человеческим сочувствием, – продолжал размышлять француз над вопросом Хонды. – У тебя с ним хорошие взаимоотношения? Японец, видимо, припомнив все свои территориальные претензии, отрицательно покачал головой. – Тогда вариант отпадает, – сделал вывод Бонфуа. – Остаётся одно – он хотел переключить внимание на своего противника. – Логично, – подтвердил немец. – Тем более что у Японии есть достойное оправдание, а вот второй по списку стране будет гораздо тяжелее избавиться от подозрений. Так что, нужно признать, это довольно умный ход. А я смотрел на все это и размышлял. Вот они пытаются вести себя как обычно: выдвигают предположения, анализируют ситуацию, ищут крайнего… но, по сути, их всеобщая растерянность легко читается в каждом жесте и каждой фразе. Всё просто – нежелание говорить о главной проблеме свидетельствует о том, что они боятся разговоров о ней. Ещё пару минут назад такое поведение стран меня забавляло, теперь уже нет. Теперь у меня у самого есть вопросы, которые я боюсь задавать. – Вы правы, но только в том, что он, похоже, действительно знал ответ на собственный вопрос, – обратился я к остальным. – Я только сейчас вспомнил: когда мы вчера занимались бумагами, Брагинский ещё радовался про себя, что не он на первом месте. Потому что если бы он был на первом, то оправдаться было бы действительно сложно, почти нереально - особенно ему. Опустив взгляд на листок, я ещё раз пробежался глазами по заветной строчке и аккуратно отложил его в сторону. – Но Россия не первый в списке – только второй. Зал в очередной раз за сегодняшний вечер погрузился в безмолвие. Такое искренне-недоумённое, совсем не скрывающее всеобщего непонимания. Было так тихо, что я сумел расслышать чьи-то, пока ещё далёкие, шаги в коридоре. Посторонних в этой части здания нет, а значит, это именно те, кого мы ждём.